- Максим, - ее голос с нотками хрипотцы разрывает тишину, - сейчас Ванька придет завтракать, отпусти меня.
Не могу! Но реальность рвет на части мое желание, врываясь в мое сознание громкими шагами моего сына…. Отпускаю ее и отхожу в сторону. Ванька влетает в кухню ураганом.
- Лиза! - орет он громко. - Я заправил кровать и умылся.
Вот это номер! Мой сын, который в чем-то очень рассудителен, совершенно не приучен к порядку. А тут такое.
- Это хорошо, - она смотрит на Ваню с улыбкой, - значит заслужил вкусные блинчики с вареньем.
- Ура! Папа привет.
-Привет, сынок.
И только теперь он обращает внимание на меня. Как ей, продажной, лживой удалось буквально за сутки очаровать ребенка? Как может женщина, которая с любовью печет блинчики чужому ребенку, убить своего? Горечь комом встает в горле. Сжимаю кулаки и молча выхожу из кухни. Нет сил видеть это все. Слишком сильно я мечтал о такой жизни, где будет она, я и наши дети…
Ухожу в кабинет, но долго так просидеть не могу. Меня магнитом тянет обратно. Лиза — сильный яд. Но мне нужна отравиться ей снова. Пусть не касаться, не говорить, но хоть посмотреть…
Останавливаюсь в дверях кухни и наблюдаю за ними. Ванька сидит и уплетает один блинчик за другим, с энтузиазмом рассказывая Лизе о своих машинках. Она слушает его с внимательным лицом, иногда задает вопросы.
Смотрю на них, а у самого в ушах треск стоит. Это рушится ледник, который сковывал мое сердце все эти годы… Мне плохо, мне больно, мне дышать нечем… Лизка, змеюка хитрая, меня снова обворожила, сына моего к себе за сутки приучила… Задушить надо гадину… Но сначала залюбить, зацеловать до смерти… Чтобы больше никому не досталась, чтобы навсегда моей была…
- А кораблики нам папа из бумаги сделает. И мы все вместе их пойдем по лужам пускать, - его голос выдергивает меня из тумана боли. - Правда, пап?
Две пары глаз смотрят на меня с ожиданием. И мне совсем туго становится от этих взглядов: полного восторга и надежды Ванькиного и грустно-вопросительного Лизиного. И разве могу я им отказать?
Если бы я заранее знал, какие последствия принесет мое согласие, отказался бы? Нет! Нет! И снова нет! Попросил бы у судьбы еще возможность и снова повторил тот день в подробностях.
Стоило мне сказать да, и атмосфера в кухне изменилась. Натянутость и скованность ушли, воцарила гармония… То волшебство, которое было разлито вчера вечером в Ванькиной комнате, вернулось. Оно окружило меня снова. Мне не просто позволили к нему прикоснуться, я стал частью его. Лиза и Ваня разрешили мне стать частью их маленького, только зарождающего мирка. Это непередаваемое ощущение.
За все годы брака с Алиской мы так и не стали семьей в полном значение этого слова. На людях мы были идеальной парой с прекрасными отношениями, разыгрывали любовь друг к другу. Но в привычной обстановке красивая обертка отлетала, оставляя реальную картину. И она была не так хороша. О том, чтобы жена приготовила мне завтрак, поиграла с сыном в игрушки, сидя в простом халате на полу не могло быть и речи. Мы не вели задушевных разговоров, не лежали в обнимку на кровати, думая о будущем, детях, строя какие-то планы. Каждый жил своей жизнью, своими интересами, изредка пересекаясь за столом, или в комнате сына, но, чаще всего, видясь в постели, ради безумного секса…
А здесь в эту самую минуту все вокруг дышало другой жизнью. Меня словно взяли и перенесли в параллельную реальность. В ту, которая и должна была существовать, будь у нас с Лизой другая жизнь… У нас… Даже спустя столько лет я не разделяю ее и себя, все равно существуем мы…
Лизка заботливо накладывает мне тарелку блины и кладет большую ложку сметаны сверху. А у меня, как у собаки Павлова, слюна по подбородку готова потечь. Смешно даже становится! Смотрю на сына, тот весело уплетает выпечку, и мне передается его задор. Сам начинаю смеяться и шутить.
Дьявол, я готов отдать тебе душу, слышишь! Приди, забери ее, только оставь сделай эти минуты вечностью…
Вот та жизнь, о которой я долгими ночами мечтал, мысли о которой мне покоя не дают все эти годы, из-за которой я топлю себя в алкоголе… Мы с Ванькой соревнуемся в поедании блинов. Лиза смеется над нашими потугами и подкидывает нам на тарелки новые порции горячего. С виду беззаботное утро простой семьи. И только взрослые знают — это слабость, и за нее придется серьезно платить.
Кораблики из бумаги я не делал с пятнадцати лет… В девятом классе, разорвал свой дневник и пускал бумажные корабли по лужам, чтобы Лизу удивить. Удивил, она на меня в тот день так ругалась! А я смеялся от счастья, что ей за меня страшно — родители ругаться будут…
Отрываю глаза от бумаги и встречаюсь с ее взглядом. Помнит, по глазам вижу. И понимаю, хочу сейчас до нее дотронуться, прикоснуться. Просто ощутить мягкость ее кожи. Она быстро разрывает наш контакт и садиться рядом с Ванькой, который тоже пытается что-то смастерить.
- Нет, Вань, это не так. Смотри, как папа делает.
И я показываю. Учу сына мастерить. Втягиваюсь в это процесс с удовольствием. И страшно вдруг становится. Озарение приходит внезапно. За своей ненавистью к миру теряю главное: сына. Чем я лучше отца? Я, как и он, погружен в работу, а мой ребенок растет под присмотром чужих людей. Не уделяю я Ваньке нужного внимания, не играю с ним, говорю и то мало. Он чужому совершенно человеку за день больше поведал, чем мне за столько лет. Малышу родительского тепла и внимания не хватает… От тревожных мыслей ничего не получается.
- Максим, - рука Лизы касается моего плеча, - мы с Ваней пойдем одеваться, а ты делай дальше.
Тепло, исходящее от ее руки, мне прямо в сердце устремляется. Страх уходит. Она меня поняла. Интуитивно почувствовала мою растерянность. Сына уводит, чтобы я успокоился.
За ними дверь закрывается, а меня в жар кидает. Как, Господи, как мне жить дальше, если разум требует мести, а сердце и душа к ней рвется? Мне одного ее прикосновения достаточно, чтобы жить начать дальше. Я умираю без нее. И снова эта разъедающая нутро боль. И нет от нее лекарства… Хотя, есть. Лиза. Мне до дури она нужна… Желания, посетившие утром, требуют исполнения…
Не помню, когда столько смеялся последний раз. Успокоившись, соорудил Ваньке несколько кораблей. Сначала не хотел идти с ними на улицу, но не смог устоять, когда Лиза меня попросила. Не жалею теперь! Сидел, как пацан, у лужи и пускал в ней корабли с сыном. Ванька был счастлив безумно. Верещал от радости и восторга. Лиза стояла рядом и с улыбкой смотрела на нас. А в уголках ее прекрасных глаз таилась печаль. Как мне хотелось прогнать ее. Но отдергивал себя — нельзя.
Я сидел и смотрел, как по мутной грязной воде лужи плывут кипельно-белые корабли и думал: вот так же по жизни плывем мы. Сперва белые, чистые, но с каждой новой волной жизненных испытаний, все больше опускаемся в грязь, а в конце тонем от невозможности противостоять окружающей действительности. И лишь немногим удается выстоять и остаться чистыми и белыми…
День пролетел незаметно. Он промчался со скоростью быстрого поезда. Ванька, получивший за день столько эмоций, уснул быстро. Лиза тихо шепнула мне, что Ванька очень хочет, чтобы я почитал ему на ночь сказку. Никогда этого не делал. До сегодняшнего дня я многого не делал по отношению к сыну. Но ломал устоявшийся закон. Очередная волна радости и визга накрыла меня с головой. Ради счастья ребенка стоит жертвовать всем. Это я сегодня понял.
Мне удалось прочитать пару абзацев, а сын уже сопел. Смотря на спящего ребенка, я понимал. Почему она так улыбалась вчера. Нет ничего прекраснее, чудеснее, чем смотреть на ребенка, мирно спящего в кровати. Маленький ангелок, который днем носился по дому, не слушался, безобразничал, сейчас мирно спит, причмокивая во сне. И это счастье. Истинное, живое, дышащее умиротворением и покоем.
Укрыв сына, я спустился вниз. С кухни доносятся звуки. Лиза моет посуду, как и положено матери и жене… И мне впервые становится невыносимо тошно от мысли, которая врывается в мое сознание — я, ведь, могу развестись с Алиской и жить с Лизой и Ванькой… Это страшная, пугающая мысль врывается в мой мозг. И мне становится страшнее вдвойне, потому что я хочу этого! Жутко хочу! До кровавых слез!
