Когда она остановилась, чтобы рассмотреть фрески, до нее донесся слабый звук со стороны джакузи. Подняв голову, Шарон заинтригованно посмотрела туда. Кажется, в воде были двое. До нее донесся кокетливый женский смешок, а потом тихое «шшш» и мужской смех, сопровождаемый ритмичным плеском воды, словно…

Кровь бросилась ей в лицо, когда до нее наконец дошло, что происходит, чему она стала свидетелем. Эти двое не просто плескались в джакузи в запрещенные часы, как она вначале подумала. Это была любовная парочка, которая явно намеревалась испытать возбуждающий эффект ночного купания, но, обнаружив, что бассейн не работает, решившая, что вполне можно заняться здесь любовью, причем уже без всякого стеснения, на полную катушку.

Хотя Шарон знала, что они никак не могли увидеть невольную шпионку, она чувствовала, что лицо ее горело все сильнее, особенно, когда до нее донесся прерывистый, с придыханием, нежный стон.

Быстро повернувшись, Шарон бросилась прочь. Лицо ее еще пылало, когда она входила в свой номер… В их номер, осознала она, сняв пиджак и с облегчением отметив, что не видит никаких признаков присутствия Роберта. Она решила, пока у нее есть такая возможность, спокойно приготовиться ко сну.

Незатейливая, сладострастно откровенная любовная сценка не просто бессознательно взбудоражила, смутила ее. Это вернуло всю боль от того, что Фрэнк был для нее навсегда потерян. Глаза жгли слезы, в горле ком стоял, но она не позволяла себе плакать. Меньше всего ей хотелось, чтобы Роберт, вернувшись, застал ее в слезах. Машинально Шарон продолжала раздеваться, но сердце ее ныло от утраты, и в голове мелькали мучительные лихорадочные мысли и образы.

Как это — когда твоя любовь, страсть, желание встречают взаимность? Как это — знать, что он хочет тебя? Чувствовать его страсть? Знать, что всегда можешь протянуть руку и прикоснуться к нему, что в любой момент можешь разделить с ним свои чувства? Любить его и быть им любимой?

У нее дрожали руки. Шарон натянула халат, который достала еще раньше. Привыкшая спать обнаженной, она поморщилась от незнакомого ощущения ткани, касающейся ее кожи, заранее полная отвращения к обременительному стесняющему белью. Выключая лампу у постели, она уже зевала.

Шарон снился непривычно прекрасный сон. Исчезла щемящая боль безысходного одиночества. Все ушло, растаяло в объятиях ее желанного… единственного. Наконец-то он признался, что любит ее, и всегда любил, и всегда будет ее любить…

Дрожь сладостного удовольствия овладела Шарон. Она все теснее, крепче прижималась к нему, всем своим существом упиваясь теплом его атласной кожи. Каждая пора ее естества ликовала от этой близости, сказочной возможности быть полностью с ним, открыть ему свою любовь.

Она так давно знала его, так томительно долго к нему тянулась, но тяготы ожидания остались в прошлом, лишь усиливая тем самым блаженство наслаждения, которое несли ей эти мягкие теплые волны, то кротко убаюкивая, то повелительно напоминая о своем стихийном могуществе, исподволь возбуждая ее. Наконец-то свершилось волшебство: ей дарована способность отбросить все запреты, чтобы показать свои чувства, свое желание свободно прикасаться к нему, гладить его тело.

Во сне Шарон чуть ли не замяукала от счастья, плотнее прижимаясь к Роберту, нисколько не волнуясь ни о том, что она делает, ни о том, что халат, который она так тщательно надевала, валяется на полу. Шарон сама сбросила его во сне, не выдержав непривычного ощущения.

Роберт проснулся от ее чувственных движений. Выругавшись про себя, он отпихнул ее. Теперь их снова разделяло некоторое расстояние.

Шарон, возмущенная тем, что ее отталкивают от манящего, вожделенного тепла, которое принадлежит ей по праву, пытаются разлучить с ее единственным, рядом с которым она сейчас готова была забыть весь мир, сквозь сон невнятно о чем-то попросила, одновременно сопротивляясь его попыткам отодвинуться от нее. Она змеей обвила его и цепко сжала тоненькими пальчиками запястье.

— Шарон… — Тихим сердитым голосом предупредил ее Роберт.

Он всегда гордился своей способностью контролировать себя. Умению скрывать свои чувства он научился в юности — у него не оставалось другого выбора, когда умер его отец. Но приходит момент, когда сдержать себя невозможно, когда ни один мужчина…

Он встряхнул Шарон за плечо, но глаза ее были плотно закрыты. Все ее тело было сковано сном. В серебристо струившемся лунном свете он видел ее беспорядочно разбросанные волосы — шелк на шелке там, где они касались ее кожи. Он осторожно погладил спутанные пряди.

Шарон чувственно улыбнулась, вдохнув знакомый запах его кожи. Она повернула голову, коснулась трепетными губами плеча Роберта и, как бы ощутив его вкус, блаженно вздохнула. Она приоткрыла рот, так, чтобы коснуться его языком.

Роберт еще какое-то время сохранял спокойствие античной статуи, а потом медленно отодвинул руку от ее волос. Но поздно — поздно — подумал он, было уже в тот момент, когда он вошел в номер, увидел ее халат на полу и понял, что она спит обнаженной.

— Шарон…

Произнося ее имя, он вроде бы собирался с духом, чтобы оттолкнуть глупую девчонку, но обнаружил, что фактически только приблизил ее к себе. Они лежали теперь, соприкасаясь. Он с непроизвольной настойчивостью ласкал ее, гладил ее, его руки следовали тонкому изгибу ее спины, женственным очертаниям ее талии и бедер, округлостям ее упругих ягодиц.

Шарон все еще касалась его губами, и всем своим телом он чувствовал биение ее сердца.

Если бы ей случилось проснуться сейчас, и она увидела бы его таким… болваном, попавшимся в капкан сумасшедшего желания… Это безумие. Телячья кретинская слабость, непростительная для настоящего мужчины. И если бы он сохранял хоть немного здравого смысла и чувства самообладания, он бы…

Роберт наклонил голову и, погрузив руку в волосы Шарон, повернул ее лицом к себе. Их губы соприкоснулись.

Когда Шарон проснулась, она обнаружила, что ее целуют — невероятно чувственно, с ненасытной жадностью — и что вся ее плоть в экстазе отвечает на властный зов этого первого в ее жизни мужчины, каждое соприкосновение с которым дает ощущение того, что тела их словно входят одно в другое, словно составляют две половинки одного целого.

Ошеломленная, она чувствовала, как груди ее набухают и вдавливаются ему в грудь, как его тело гибко улавливает все ее движения. Не было ничего более возбуждающего, чем ощущать, как скользят его руки по ее коже, и она желала этого все сильнее и сильнее.

Как прекрасно было бы почувствовать на себе все его тело, настойчиво билось в ее сознании, словно в горячечном бреду. Она требовательно ласкала его, стремясь подобраться еще ближе. Шарон жаждала большего, много большего, чем просто ощущать рядом распаленное мужское тело. Почему-то он позволял себе лишь слегка прикасаться к ней, тогда как она хотела…

Шарон попыталась показать ему, чего именно она хочет. Она страстно поцеловала его, двигая бедрами, прижимаясь к нему грудью, дугой изгибая спину. С протяжными, нежными стонами она скользила по нему всем своим телом.

Это было так несправедливо с его стороны — отстраняться от нее. Ведь он знал, как сильно она его хочет, как он ей нужен, как горячо она любит его.

У нее вырвался слабый протестующий звук, но тут же его сменили громкие стоны удовольствия, потому что он вдруг ответил на настойчивые движения ее тела. Его бедро оказалось у нее между ног, и она вся задрожала от удовольствия.

Ему это тоже нравится, поняла Шарон. Теперь он целовал ее куда более страстно. Он хрипло звал ее по имени, еще сильнее возбуждая ее, обнимая ладонями ее лицо, кончиком языка очерчивал ее губы. Всем своим весом и силой он вынуждал ее лежать совершенно неподвижно, раздразнивая ее движениями языка и еще более эротическими движениями бедер. Она больше не могла оставаться спокойной. Тело ее начало явственно содрогаться, непроизвольно отвечая на то, что он делал с ней.

Сколько лет она втайне ждала его, мечтала о том, чтобы он обнимал ее так, хотел ее так, любил ее так? Все чувства и желания, таившиеся под спудом долгие годы, лавиной вырывались из нее, и поток этот уносил ее с собой, сметая все, кроме непреодолимого влечения.