Он уставился на вентилятор, лениво крутившийся под потолком.

— А мама замкнулась в себе. Она перестала разговаривать с нами, даже перестала есть. Не выходила из своей комнаты целых два года. Это самый эгоистичный человек из всех, кого я знаю, — зло проговорил он. — Но я не хотел бы, чтобы с ней повторилось то, что было после исчезновения отца.

Именно этим объяснялась его непреклонность. Именно поэтому он хотел, чтобы Фэйт уехала из Прескота и не расстраивала своим присутствием ни мать, ни Монику. Это стремление Грея защищать близких ему людей Фэйт уже отчасти успела почувствовать и на себе. Грей был чем-то вроде феодального лорда в Прескоте, его влияние распространялось на все, и он сознавал всю тяжесть ответственности, к которой обязывало его положение.

Грей молча перевернулся и мягко вошел в нее. Мягко, но у Фэйт все равно перехватило дыхание, ибо между ног у нее нестерпимо ныло. Уперевшись в постель локтями, он зажал в ладонях ее лицо.

— Та ночь связывает нас неразрывными узами, — прошептал он. — Это черные воспоминания, но вместе с тем общие для нас обоих. Уже той ночью я хотел тебя, Фэйт. — Он стал медленно двигаться, в глазах его появился страстный блеск. — Тебе было всего четырнадцать, но я уже хотел тебя. И когда увидел снова в мотеле… Мне показалось, что этих двенадцати лет не было вовсе. Потому что желание было такое же сильное.

Потом он улыбнулся и предложил:

— Хочешь, я скажу тебе что-нибудь по-французски?

Проснувшись, она долгое время не двигалась и тихо любовалась Греем. Его длинные ресницы откидывали темные тени на скулы, а щеки и подбородок уже потемнели от щетины. Рот во сне был чуть приоткрыт, мышцы расслаблены. Он был удивительно красив. Необыкновенно красив. Длинные волосы рассыпались по могучим плечам. Он походил сейчас на флибустьера, который только что вышел из тяжелого боя, сильно намахался мечом и теперь восстанавливал силы в постели женщины. Маленький бриллиант, поблескивавший в мочке уха, только усиливал этот образ.

Она была настолько утомлена, что уже не могла заниматься любовью, но его тело по-прежнему манило к себе с непреодолимой силой. Он был прекрасно сложен: крепкие кости, тугие мышцы. Одна рука свесилась с кровати, а другая лежала на груди. У него были большие руки с длинными, как у скрипача, пальцами. Впрочем, его мизинец по толщине не уступал ее большому пальцу. При мысли, что вот этими большими и сильными руками он прикасался к ней, она сладко поежилась.

Наклонившись, Фэйт полной грудью вдохнула аромат его теплой кожи. Это был Грей… Это поразило ее, как будто она увидела его впервые. Он принадлежит ей. Она может трогать его, целовать и вообще делать все то, о чем еще недавно и мечтать не смела.

Его тело притягивало как магнит. Дыхание ее участилось и стало прерывистым, на лице выступил румянец. Для ее природной чувственности уже не существовало преград, и осознание того, что она может совершенно свободно прикасаться к нему, пьянило. Она положила руку на его бедро, чувствуя под пальцами тугой и толстый мускул, затем нежно пробежалась ладонью вверх по внутренней поверхности бедра, где волос почти не было, и еще выше и взяла в ладонь его яички. Как приятно было ощущать в руке их прохладную тяжесть!.. Грей зашевелился, раскинул ноги шире, но не проснулся. Перед ней лежал здоровый и сильный самец, который сейчас был весь в ее власти.

Она наклонилась к нему; кончики ее грудей коснулись волос на его груди. Соски мгновенно возбудились.

Веки его дрогнули, и он приоткрыл глаза.

— Мм… — с наслаждением негромко простонал он и машинально обнял ее.

Она уткнулась лицом в ложбинку у его горла. По всему ее телу прокатилась сладкая дрожь.

— Ты такой красивый, — шепнула она, легонько куснув его за мочку уха, потом, успокаивая, лизнула ее. — Горячий, сильный и…

— Что «и»? Или мне лучше не знать?

— …и волосатый.

Хохотнув, он с наслаждением потянулся под ней. Это было удивительное ощущение. Фэйт показалось, будто она закачалась на ненадежном плотике на океанских волнах. Ей пришлось вцепиться в его плечи, чтобы не свалиться.

Удержав равновесие, она с наслаждением запустила руки в его густые, чуть вьющиеся волосы. Такой шевелюре могла бы позавидовать любая женщина.

— Почему у тебя такие длинные волосы? — спросила она, захватив одну прядь и пощекотав ею кончик его носа. — И зачем эта сережка? Не слишком ли у тебя вольный вид для человека, которому приходится заседать сразу в нескольких советах директоров?

Грей поморщился, но тут же рассмеялся.

— Обещай, что никому не скажешь.

— Обещаю, если только ты не будешь говорить, что тебя кто-то до смерти напугал фотографией Шинейд О'Коннор . В этом случае я буду не в силах смолчать.

Он смущенно улыбнулся — на нее сверкнули два ровных ряда ослепительных зубов.

— Моя ситуация не лучше. Понимаешь… дело в том, что я боюсь парикмахерской машинки.

Фэйт была настолько поражена услышанным, что даже скатилась с него.

— Боишься парикмахерской машинки?! — эхом отозвалась она.

Мысль о том, что этот здоровенный детина, пират, боится такого пустяка, даже не укладывалась у нее в голове.

— Мне не нравится шум, который она издает, — попытался оправдаться Грей, повернувшись на бок и пропустив руку ей под голову. В глазах его играли смешинки. — У меня от нее кошки на душе скребут. Однажды, когда мне было года четыре или пять, меня повели в парикмахерскую к старику Герберту Дюма. Я орал как резаный, и отцу пришлось держать меня, чтобы я не сбежал. Он даже пытался подкупить меня разными подарками, чтобы я вел себя нормально, но это было выше моих сил. Стоило услышать это несносное жужжание, как меня тут же начинало выворачивать наизнанку. К десяти годам мы договорились, что меня будут стричь только ножницами, но в парикмахерскую я уже тогда ходил редко. А с возрастом еще реже. Что же до сережки… — Он рассмеялся. — Это своего рода маскировка. Когда у человека в ухе серьга, то со стороны кажется, что и длинные волосы он отращивает себе нарочно, чтобы создать целостность образа, а не потому, что у него какая-то фобия.

— Где же ты теперь стрижешься? — спросила Фэйт серьезно. Трудно было представить себе Грея, взрослого человека, который избегает парикмахерских салонов точно так же, как многие дети избегают кабинета стоматолога.

— Я редко пользуюсь услугами парикмахерских. Заглядываю в один салон в Новом Орлеане, когда бываю там по делам. Там работают люди, с которыми у меня твердый уговор: пока я у них, они не включают машинок. А что? Ты хочешь отнять у них хлеб? — Он отыскал пальцами мочку ее уха и стал играть ею. Он улыбался, но Фэйт чувствовала, что Грей говорит серьезно.

— Ты доверишь мне подстричь тебя?

— Разумеется, да. А ты доверишь мне сделать то же самое с твоими волосами?

Фэйт ответила, не колеблясь:

— Разумеется, нет. Но я позволю тебе побрить мне ноги.

— По рукам, — проговорил Грей и навалился на нее.

В следующий раз Грей проснулся, когда за окном уже почти опустились сумерки. Простонав, он потер ладонью лицо.

— Помираю с голоду, — объявил он своим сочным голосом. — Черт возьми, мне еще нужно позвонить домой и подать о себе весточку.

Фэйт перевернулась на спину и осторожно, стараясь не делать резких движений, потянулась. Несмотря на то, что почти весь день она провела в постели, тело ныло так, как будто она только что закончила колоть дрова. И правда: провести несколько часов в одной кровати с Греем Руярдом — нелегкое испытание. Это было прекрасно, весело, потрясающе, но… тяжело.

Теперь, когда он заговорил о еде, она почувствовала, что и сама проголодалась. Завтракала она давным-давно, а мысли об обеде не приходили им в голову.

Грей сел на постели, и Фэйт получила возможность вволю полюбоваться его упругими ягодицами. Протянув руку, она нежно пробежалась по ним ладонью. Грей, сняв трубку телефона, с улыбкой обернулся через плечо.