Не исключено, что с детства знавший эту то ли быль, то ли придумку Николай, впоследствии Николай II, решил повторить путь изгнанника, избранный некогда его дальним царственным предком.
Так или не так, но все то, что сумел натворить во время пребывания на престоле последний российский император, заслуживает тщательного объективного анализа для понимания сущности происшедших в 1917-м в России революционных событий. Именно Николай, еще не вступив во власть, стал источником скорого всеобщего недовольства, отстранившего не только его самого от этой власти, но и вековой монархический строй.
Но версия версиями, а исследовательский труд требует более веских реальных доказательств. Именно это желали услышать от меня будущие потенциальные читатели будущей книги, для которой я собирал в конце 1980-х — начале 1990-х годов документальный материал. Особенное неприятие моей версии выражали во время встреч и дискуссий лица монархического толка.
— О чем эта книга? — слышу я теперь словно обобщенный коллективный читательский вопрос.
— О трагедии России и ее последнего царя, предавшего монархию и вместе с тем наказанного ею же.
— Но эта тема — стара, как мир! В литературе вообще, а в отечественной в частности, к примеру у Лажечникова, о царских трагедиях писано-переписано. Еще больше — в истории. В тех же летописях. Что нового вы можете рассказать?
— Действительно, какое уж тут открытие, наверное, любая царская семья пережила какую-то трагедию, почти что каждая царская судьба — трагична. То ли восхождение на престол, то ли свержение с трона сопровождались подлостью, предательством, убийством. Вымыслы и наговоры, интриги и шпионаж, похищения и ловушки, пытки и тюремные заточения, борьба с дальними родственниками и расправы над самыми близкими… Обо всем этом много написано. Но данная книга не вообще о царской трагедии, а об исчезновении последнего русского царя как носителя революционной ситуации.
— Исчезновении?
— Да, именно так.
— Но ведь это тоже старая и, насколько известно, убедительно отвергнутая версия.
— Отвергаемая, скажем так. Причем не совсем убедительно.
— У вас новые доказательства? Новые факты? Может, как сейчас модно говорить. Николая Второго похитил НЛО, инопланетяне?
— Нет, пришельцы здесь ни при чем. К этому делу причастны земные силы.
— Но какие?
— На этот вопрос точного ответа нет. Подозревать можно многих.
— Кого именно?
— Ну хотя бы иностранцев: немцев, белочехов. Или соотечественников: анархистов, монархистов…
— Монархистов? Ну это уж слишком.
— Почему слишком? Их подозревать в причастности к исчезновению Николая Второго и его семьи не меньше оснований, чем какую-либо другую политическую группировку. Кстати, к расстрелу — тоже.
— Но это же парадокс, мягко говоря.
— Не скажите. На этот счет собрано немало сведений.
— Кем собрано? И каких?
— Давно, по свежим следам, их собирал Соколов…
— Соколов? Николай Алексеевич? Который по поручению Колчака вел расследование по расстрелу царской семьи?
— Он самый. Судебный следователь по особо важным делам при Омском окружном суде, как он именовал себя даже будучи за границей.
— И что, он пришел к выводу в отношении монархистов?
— В том-то и дело, что выводы у него другие. Он сделал заключение, что царя и царскую семью расстреляли большевики.
— Так об этом очень много написано.
— Написано много, сказано мало. На самом деле о последних днях Николая Второго почти ничего не известно. А если быть более точным — совсем ничего.
— Ну уж нет! О расстреле царя и царской семьи большевиками, пожалуй, писала в последнее время каждая газета.
— Каждая-то каждая, да пишут все об одном, повторяя только выводы Соколова.
— Вы сказали только выводы. А есть разве что-то другое, кроме выводов?
— Материалы следствия.
— Это понятно. Но ведь их вы не могли видеть.
— Почему же?
— Да потому, что Соколов, насколько известно, после разгрома армии Колчака и расстрела „Верховного“ вывез все следственные материалы за границу.
— Не совсем так. К примеру, мне довелось изучить довольно много документов предварительного следствия по делу Николая Второго и царской семьи, младшего брата Николая — Михаила, других великих и невеликих князей. Среди этих документов, собранных как самим Соколовым, так и его предшественниками, расследовавшими это дело, немало подлинных, в том числе и рукописных материалов: показаний свидетелей, протоколов осмотров вещественных доказательств, объектов и местности, различных актов и справок. Сосредоточив все это в своих руках, Соколов не имел возможности вывезти весь архив за рубеж. Подтверждением может служить хотя бы вот такой документ, подшитый в „Деле об убийстве бывших Великих Князей в городе Алапаевске“.
Как видно из предложения министра юстиции от 7 февраля 1919 года за № 25/а 2437 сим предложением было возбуждено производством у того же судебного следователя по особо важным делам при Омском окружном суде Н.А. Соколова дело об убийстве отрекшегося от престола Российского государства Государя Императора Николая II, Его Семьи и находившихся при ней лиц (дело № 20).
В виду уничтожения большевиками трупов Царской Семьи и крайней сложности следственных действий, направленных на ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ФАКТА УБИЙСТВА (выделено мною. — Авт.) Царской Семьи при отсутствии трупов, работа судебного следователя протекала главным образом по делу об убийстве Царской Семьи в г. Екатеринбурге и на руднике, где были уничтожены трупы.
11 июля 1919 года за № 1294 Главнокомандующий фронтом генерал-лейтенант М.К. Дитерихс передал следователю повеление Верховного Правителя выехать, в целях спасения следственных актов, на Восток России.
7 февраля 1920 года, в момент падения власти Верховного Правителя адмирала Колчака и убийства его в этот день большевиками в г. Иркутске судебный следователь находился в пределах Маньчжурии в г. Харбине.
Вследствие развития анархии в стране и возможности сохранения актов следствия в местонахождении судебного следователя последний, по соглашению с бывшим Главнокомандующим генерал-лейтенантом М.К. Дитерихсом, решил вывезти акты следствия в Европу. Ввиду полной физической невозможности для судебного следствия вывезти с собой ящик с находившимися в нем предметами за №№ 1—28 включительно, значущийся в пункте 5 протокола 30 июля 1919 года, таковой был оставлен судебным следователем в г. Харбине состоящему при нем (по распоряжению Главнокомандующего фронтом генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса) гвардии капитану Павлу Петровичу Булыгину для помещения ящика на хранение у купца в г. Харбине Ивана Тихоновича Шолокова.
20 марта 1920 года судебный следователь выбыл из г. Харбина и прибыл 4 июня того же года в Венецию (Италия) и 16-го того же июня означенный ящик с находящимися в нем предметами был помещен капитаном Булыгиным у названного Шолокова через гвардии есаула Александра Александровича Грамотина, расписка коего от 24 марта 1919 года в принятии ящика с вещами для составления его Шолокову при сем прилагается в опечатанном конверте.
Судебный следователь Н. Соколов“.
— Вот видите, в документе определенно сказано, что царя и царскую семью расстреляли большевики.
— Ваше суждение подтверждает непреложную истину: документ нужно читать со скрупулезной точностью. Отступил от этого правила — ошибка в выводах, неверное заключение. В приведенной справке не сказано о расстреле, а об убийстве. Нет и о том, что это сделали большевики. Отмечается лишь уничтожение трупов царской семьи большевиками. А это большая разница. Правда, в других документах, содержащихся в материалах предварительного следствия, есть сведения и о том, и о другом. Но на примере невнимательного прочтения данной справки хочу показать первопричину многих не совсем точных и логичных выводов, которыми пестрят многие публикации, отражающие трагедию последнего русского царя. Да и то, о чем говорится в справке (обобщающая часть), — опять же выводы Соколова, которыми пользуются, зачастую бездумно, иные писатели, публицисты, историки. Случается, что и факты перевирают. Сошлюсь на одну из таких многочисленных публикаций. В еженедельной газете Московского строительного комитета и ЦК профсоюзов строительства и промышленности строительных материалов „Московский строитель“ (17–24 июля 1990 г., № 28; это начало публикации, которая продолжалась в последующих номерах) помещен очерк Н. Обручева. Он перепечатан, о чем извещается в примечании, из сборника „Государь Император Николай II Александрович“ (сборник памяти 100-летия со дня рождения; Всеславянское издательство, Нью-Йорк, 1968 год). Не стану возражать здесь (разговор об этом впереди) по поводу „ангельских“ оценок, данных Обручевым Николаю Второму. Остановлюсь лишь на том, как автор очерка, не утруждая, видимо, себя тщательным изучением документов, переместил некоторых участников этой трагедии из Екатеринбурга в Пермь, из Перми в Екатеринбург и т. п. Так, Челышева, камердинера Михаила Александровича, содержавшегося в пермской тюрьме, он „делает“ камердинером царской семьи, „увозит“ в Екатеринбург и там „убивает“ вместе с царскими особами. Подобным образом Обручев поступает и с придворными царской семьи Гендриковой и Шнейдер, содержавшимися вначале в екатеринбургской тюрьме, а затем в пермской. Вместо Челышева Обручев „определил“ в камердинеры к Михаилу Александровичу управляющего делами великого князя Сергея Михайловича — Ремеза, „вывезя“ его из Алапаевска в Пермь. По данным Обручева, Ремез вообще в Алапаевске не числится, хотя его труп нашли именно там, в шахте, вместе с другими погибшими. Впрочем, Обручев изменяет и имя, и отчество Ремеза. Можно предположить, что при написании своего очерка он бегло ознакомился с некоторыми документами Екатеринбургского окружного суда. Так, в протоколе осмотра места происшествия, датированном 25 октября 1918 года и подписанном членом Екатеринбургского окружного суда И.А. Сергеевым, товарищем прокурора А.Т. Кутузовым и старшим милиционером Тихоном Мальщиковым, в перечне фамилий трупов значится и фамилия Ремеза. Но ее нет в другом документе. Процитирую его:
