Аллейн запер в портфель сигарету и пакетик кокаина и героина и, приказав себе проснуться в семь, лег и сейчас же заснул.

Несколькими часами раньше Барнаби Грант и Софи Джейсон стояли на крыше пансиона «Галлико» и тоже смотрели на Рим.

— Еще не поздно, — сказал Грант. — Может, выйдем наверх, в садик на минуту-другую? Не хотите выпить?

— Спасибо, с меня алкоголя хватит, — сказала Софи. — У меня есть апельсины. Выжмем их и разбавим холодной водой, ладно? Принесите кружку для зубной щетки.

В садике на крыше пахло ночными левкоями, влажной землей и папоротником. Они приготовили апельсиновый напиток и, глядя на очертания Рима на фоне ночного неба, тихонько переговаривались — ибо на крышу выходили открытые окна спален. Это придавало их диалогу заговорщицкий характер.

— Хотела бы я жить в одном из этих номеров, — сказала Софи.

— Я тут жил в свой последний приезд. В номере со стеклянными дверьми.

— Как здорово.

— Гм… вероятно.

— Вам не понравилось?

— В тот раз произошло нечто неприятное.

Если бы Софи спросила, что именно, или как-нибудь проявила интерес, Грант, вероятно, отделался бы несколькими незначащими фразами, но она ни о чем не спрашивала. Она глядела на Рим и отхлебывала из кружки.

— У вас дар Виргилии[38], Софи.

— Что это такое?

— Благодатное умение молчать.

Она ничего не сказала, и неожиданно он начал рассказывать ей об утренней грозе на Пьяцце Колонна и утрате рукописи. Прижав руку к губам, она слушала его с ужасом.

— «Саймон», — пробормотала она. — Вы потеряли «Саймона»! — И потом: — Но… очевидно, все же он к вам вернулся.

— После того, как я три дня промучился от жары на этой крыше. Да. Я получил его. — Он повернулся и сел на железный стульчик. — За этим самым столом, — невнятно пробормотал он.

— Удивительно, что вы можете снова сесть на это место.

— Вы даже не спрашиваете, как я его получил.

— Ну — так как?

— Его принес… Мейлер.

— Мейлер? Вы говорите, Мейлер? Себастиан Мейлер?

— Он самый. Сядьте сюда. Прошу вас.

Она села за столик на второй стул и подумала, что официант вот-вот принесет им завтрак.

— В чем дело? — спросила она. — Вас что-то беспокоит. Вы хотите об этом поговорить?

— Должно быть, мне необходимо выговориться. Хотя бы до некоторой степени. Поверите, если я вам скажу, что я бы почти хотел, чтобы он не возвращал рукопись?

— Если вы так говорите, я вам верю, хотя это чудовищно, — ответила она, помолчав. — Вы желаете, чтобы рукопись нашел не Мейлер, да? Это я могу себе представить.

— Это я и хочу сказать. Вы слишком молоды и не помните, что было, когда вышла моя первая книга. Ну конечно, вы были ребенком.

— «Водолей»? Мне было тогда лет четырнадцать. Я проглотила ее, затаив дыхание, с вытаращенными глазами.

— Но потом… Когда вы стали работать в издательстве «Костер»? Вы слышали об этом… скандале? Неужели не слышали? Неужели об этом до сих пор не судачат в вашей высокоумной лавочке?

— Да, — ответила Софи. — Я слышала историю о совпадении.

— «Историю о совпадении»! Черт побери! И вы поверили, что я в мельчайших деталях воспроизвел главную тему книги, которую отродясь не читал?

— Конечно. Таково общее мнение у «Костера».

— А у двенадцати добрых и честных кровожадных мужчин было другое мнение.

— Но это ведь кончилось символическим возмещением убытков, правда же? И был длинный список известных совпадений в литературе. Я пишу детские книги. В прошлом году я обнаружила, что подцепила целую сюжетную линию из «Часов с кукушкой» миссис Моулзуорт. На самом деле это было не совпадение. Бабушка прочла мне эту книгу вслух, когда мне было шесть лет. Вероятно, это застряло в подсознании и потом невольно всплыло. Но клянусь, я этого не сознавала.

— И что вы сделали, когда осознали?

— Выбросила в корзину. Успела.

— Счастливица.

— А вам это до сих пор нестерпимо?

— Да, — сказал Грант. — Да, моя девочка, нестерпимо.

— Но почему? Из-за того, что кто-то заподозрит вас в плагиате?

— Наверно, так… да. Все это было кошмаром.

— Простите, — сказала Софи. — Это для вас ужасно. Но все же я не совсем понимаю…

— Какое это имеет отношение к рукописи… к Мейлеру?

— Да.

— Мы с вами познакомились в половине четвертого пополудни? — сказал Грант.

— Просто мы оказались вместе. Как пассажиры на корабле, — ответила Софи с рассудительностью, которую сводила на нет необходимость говорить шепотом.

— Мейлер продержал у себя рукопись три дня.

— Зачем?

— Он сказал, что он вырубился. Кокаин. Чтобы подтвердить это, он показал мне руку. Я не верю ему ни на грош.

— Он что, ждал вознаграждения?

— Он отказался его принять.

— Удивительно! — сказала Софи.

— Не думаю. Я не думаю, что он наркоман. По-моему, он крупный торговец наркотиками, а они никогда не употребляют сами. Он отвез меня туда, куда они поехали сегодня. К «Тони». Шикарно разукрашенный вертеп с наркотиками. На все вкусы. Чудовищно. О чем я говорил?

— Вы собирались сказать…

— Отчего он прождал три дня. Потому что столько времени ему понадобилось, чтобы состряпать повестушку, совпадающую с одним эпизодом из «Саймона». Он просил меня прочесть ее и высказать свое мнение. Теперь я уверен, что он вскрыл мой кейс, прочел рукопись и с умыслом сочинил свою вещицу. Это было ясно по всем признакам, и только такой растяпа, как я, мог этого не понять. Я высказал ему свое мнение и как о забавном совпадении упомянул о сходстве. Мы были в ресторане, а он тут же сказал об этом своим дружкам. Позднее в тот проклятый вечер он рассказал еще кое-кому. Он сделал из этого целую историю.

Грант умолк. Внизу запоздалая извозчичья лошадь цокала копытами. Вдали тишину прорезал гомон итальянских голосов, перекрытый свистом, хохотом и обрывком песни. Водитель на Пьяцце Навона переключил скорость и погнал машину.

— Я, кажется, начинаю понимать, отчего вы согласились вести экскурсию, — сказала Софи.

— Вы начинаете понимать! — взорвался он. — Да, вы начинаете понимать. Вы половины не знаете, но уже начинаете понимать. — Он с размаху опустил кулак на столик, и их кружки зазвенели друг о друга.

— Извините, пожалуйста, — пронзительно запротестовала дама из-за стеклянной двери, — может быть, это не чересчур — попросить вас об обыкновенной деликатности и любезности? — И затем в приступе гнева: — Если не можете говорить тихо, ступайте к себе.

Утро было в полном разгаре, когда Джованни и Кеннет Дорн не столько провели, сколько пронесли леди Брейсли через вестибюль гостиницы в лифт, подхватив ее под руки и подпирая с обеих сторон.

Черноглазая уборщица обменялась взглядами с ночным портье, который собирался уходить домой. Мужчина с пылесосом проследил их путь к лифту, вошел в кабину за ними и, стоя к ним спиной и не оглядываясь, поднял их на нужный этаж. Заметив их приближение, горничная открыла дверь в их номер и поспешила прочь.

Они усадили леди Брейсли в кресло.

Кеннет вытащил из кармана бумажник.

— Вы точно уверены? — спросил он Джованни. — Это будет о'кей? Я хочу сказать… Понимаете?

Джованни, безукоризненный, если не считать индиговых пятен на подбородке, ответил:

— Абсолютно, синьор. Синьор Мейлер полностью мне доверяет.

— Да… но… понимаете? Это дело насчет… ну, насчет полиции… Он уже?..

— Я буду рад обсудить этот вопрос.

Они оба взглянули на леди Брейсли.

— Придется подождать, — сказал Кеннет. — Обещаю, что все будет в порядке. Попозже. Скажем, после обеда, когда она… Понимаете?

— Чем раньше, тем лучше. Всякая задержка нежелательна.

— Хорошо. Хорошо. Я знаю. Но — сами видите, Джованни.

— Я уже все понял, синьор.

— Да. А пока — вот.

— Вы очень добры, — произнес Джованни, с бесконечным апломбом принимая плату за позор. — Я вернусь в половине третьего, синьор. A rivederci. — И он ушел.