— Можешь ты, Эд, показать им точное место? — спросил Эмори.

— С точностью до нескольких футов, — ответил я. — Это как раз после поворота, в нескольких шагах от купы деревьев, где я увидел… — Мне не хотелось привлекать ещё и эти свидетельства, но возможно, так будет лучше, рассудил я — рассказать всю правду вместо её части. — Где я увидел, либо мне показалось, что под деревьями что-то есть — за полминуты до того, как я наткнулся на тело.

Эмори явно заинтересовался сильнее прочих. Он же и спросил:

— Что, Эд? Что ты увидел?

Я рассказал обо всём настолько беспристрастно, насколько мне это удалось, стараясь отрешиться от всех эмоций.

После второго стакана вина Кингмэн как-то опал на своём стуле. Глаза его закрылись, словно он задремал, но я подозревал, что он притворяется, — даже больше: я чувствовал бы себя гораздо комфортнее, если бы он наседал на меня с вопросами, а не затаился, замкнув уста. Я воспринимал это — и справедливо, как показало дальнейшее, — как совершеннейшее неверие, когда даже вопросы задавать излишне.

— Хорошо бы поблизости гастролировал цирк, — продолжал Рэнди, — и была вероятность того, что на свободу вырвалось какое-либо дикое животное — тигр, пусть даже волк. Это они способны совершить убийство, скрывшись под деревьями, когда Хантер там проходил, а затем перетащить тело на дорогу.

Вилли Эклунд взглянул на говорившего.

— Слушай, Рэнди, эта овчарка твоего брата… Она ведь способна перегрызть горло человеку.

Рэнди рассмеялся.

— Вольф? Он и кролика не обидит. Деликатнейшая собачонка из всех, что я знаю; не годится даже для охраны двора. А у Бака-то и охранять нечего. И случись туда забрести какому-нибудь бродяге, Вольф только в нос его поцелует.

— Отчего же Бак держит его всё время на цепи?

— Да чтобы он не сбежал с первым встречным. Ему только предложи забраться в автомобиль — и всё, прощай, пёсик. Не то чтобы собака была такой уж ценной — Бак отдал за него, щенка тогда ещё, десять долларов (десяток лет назад). Но теперь он бы с ним и за тысячу не расстался. Он стал членом семьи — для Бака он даже дороже меня. Наверно, не даром. Кому вина ещё?

Шериф открыл глаза и поднялся на ноги.

— Закругляемся, — объявил он. — Пошли, Хантер, покажешь нам то место, где было тело.

Эмори протянул мне руку.

— Доброй ночи, Эд. Надеюсь, утром свидимся.

— Конечно, мистер Эмори, — ответил я и вслед за шерифом и его помощником направился к автомобилю.

У машины Кингмэн сказал:

— Вилли, веди ты. — Мне он жестом велел сесть на заднее сиденье, затем влез и уселся рядом.

Эклунг завёл двигатель и направил машину в сторону города. Через плечо он спросил:

— Мне там остановиться?

— Да. Не будем парню препятствовать.

Достигнув второго поворота, Вилли поехал тише. Он остановил машину не доезжая до описанного мной места.

— Здесь, примерно? — спросил он.

— Ещё футов двадцать вперёд.

— Туда ты и пешком дотопаешь, — сказал Кингмэн. — Ступай да поищи своего покойничка, если там они водятся.

Никакого покойника не было, я и так это ясно видел в свете фар. Но я подумал, что мне удастся найти отпечатки ног либо свидетельство того, что тело волокли по земле. Сгодилась бы даже пара капель крови.

Я вышел из машины и прошёл несколько шагов, оставаясь в свете мощных фар; тень моя простиралась далеко вперёд. Я определил, что нахожусь у края рощицы, нашёл и поворот дороги. Отыскал я и нужное место — пусть с точностью до двух ярдов, — то самое место, где тогда лежало тело.

Свет фар отлично освещал местность, а потому я склонился и принялся осматривать поверхность дороги. Но она была суха и прекрасно утоптана, и если на ней и были какие-либо отметины, разглядеть их мне не удалось.

Я прошёл несколько шагов назад, поискал там; затем несколько шагов вперёд, и тогда услышал, как Кингмэн сказал что-то своему помощнику, после чего автомобиль подполз и стал рядом со мной.

— Нашёл что-нибудь? — спросил Кингмэн.

— Ещё нет.

— Залезай.

Я залез в машину.

— Вернусь сюда завтра, — сказал я, — осмотрю при дневном свете.

Машина рванула, взрыхлив гравий, и меня бросило на спинку сиденья.

— Уж будь любезен. Найдёшь что-нибудь, черкни мне письмецо. Только, боюсь, не угодить бы тебе в камеру.

— По какому обвинению?

— А вот мы сейчас приедем в мою контору, там и обсудим этот предмет. До тех пор не боись.

— Я под арестом?

— Нет.

— Тогда, — сказал я, — если вы не возражаете, я лучше выйду и пройдусь пешком.

— Ага, чтобы тебе волк-оборотень горло перегрыз? Мы уж позаботимся, чтобы ты был доставлен в безопасности. Сейчас ты ещё не под арестом, но мы задержим тебя как материальное свидетельство.

— С какой стати? Вы же не верите, что было совершено преступление.

— Если не было, а ты вызвал меня ради шутки, и признаешься в этом, то получишь десять суток за нарушение порядка. Ну, что — сознаёшься?

— Чушь какая-то, — пробормотал я.

— Дошло, наконец? Это хорошо. Вилли, высади нас у моей конторы. Затем можешь возвращаться и вновь, если хочешь, засесть за игру. Сейчас всего десять.

— Конечно, — откликнулся Эклунд. — А ты придёшь?

— Ещё не знаю. Скажи там, что либо приду, либо не приду. Всё зависит от этого человечка в синей форменной тужурке.

К этому времени мы въехали в город, и спустя ещё несколько минут автомобиль остановился у панели перед трёхэтажным зданием в полуквартале от центральной улицы.

Кингмэн вышел и произнёс:

— Наружу.

Он пропустил меня вперёд, сам следовал за мной по пятам и на верху первого лестничного пролёта объявил:

— Здесь.

Тут он вытащил связку ключей, одним из которых открыл дверь с надписью «Отдел шерифа». Мы вошли в помещение, служащее кабинетом, и пройдя к его дальнему концу, вошли в маленькую комнатёнку с надписью «Для личного состава».

Я старался ни на минуту не забывать, что должен держать себя в руках, иначе сорвусь и всё кончится задержанием под стражу. Чудненькое будет фиаско первого же дела, которое я предпринял самостоятельно для агентства Старлока! Дядюшка Эм сможет мной гордиться.

Кингмэн обогнул свой стол, но садиться не стал. Он вперил взгляд в меня, стоящего напротив, и задал вопрос:

— Во-первых, пушка имеется?

Я едва не рассмеялся прямо ему в лицо.

— Нет, конечно, — сказал я.

Кингмэн полез в верхний ящик своего стола; когда его рука появилась вновь, в ней была зажата полицейская дубинка. Поигрывая сей дубинкой, он вновь обогнул стол и приблизился ко мне.

— Проверим, — сказал он.

Я был хорошим мальчиком. Я стоял смирно, слегка оттопырив руки, пока он, сжимая свою дубинку в правой руке, левой шарил в тех местах, где у меня мог бы скрываться пистолет.

Под конец он пошарил у меня за лацканами в поисках наплечной кобуры, а завершив это занятие, сунул руку во внутренний карман моего пиджака и вытащил оттуда мои бумаги. Чтобы рассмотреть их как следует, пока я стоял, рдея от негодования, он вновь прошёл за свой стол.

И ведь там же не было ничего такого, что я отказался бы ему показать по его первому требованию: всего лишь моё служебное удостоверение, личное письмо, которое я получил накануне от приятеля с оставленной нами ярмарки, и оплаченный счёт за пару грампластинок.

Он взглянул на личное письмо и на счёт, а удостоверение агентства Старлока внимательно прочёл. Затем он вернул мне бумаги, всё той же левой рукой. На правой его руке продолжала болтаться дубинка.

— Теперь вы всё обо мне знаете, — сказал я, стараясь говорить ровно и не выходить из себя. — Послушайте, шериф, честное слово — я столь же сам озадачен, как и все остальные, тем, что произошло. Я действительно видел то, о чём вам рассказал. Разыгрывать вас у меня не было никакого резона, ещё чтобы и самому пострадать. Вы можете признать это?

С тем же успехом я мог бы молчать как рыба. Шериф уселся на край стола, не сводя с меня взгляда. Он проговорил: