– А в лифте гадит? – схватился за спасительную соломинку Александр Ильич.

– Это еще тоже доказать нужно. Вы лучше к своему участковому обратитесь, может, он чем поможет. – Дежурный закашлялся и повесил трубку.

На следующий день после работы Александр Ильич вместе с соседкой Настей отправились на поиски участкового, опорный пункт которого был расположен на соседней улице. Они быстро нашли указанную им квартиру на первом этаже обычного жилого дома и с некоторым удивлением прочитали на двери вывеску: «ТОО „Сострадание"».

Оказавшись внутри, они замерли у входа и осмотрелись. Квартира состояла из трех комнат. Самая большая, судя по всему, принадлежала Товариществу. За ее приоткрытой дверью они разглядели молодых парней, расположившихся около стола, заставленного разнокалиберными бутылками. Их оживленный разговор то и дело прерывался матюгами и взрывами гомерического хохота, от которого Насте сделалось неуютно. Из-за закрытой двери второй комнаты раздавались щемящие душу звуки аккордеона. Надпись на стеклянной табличке гласила, что здесь проводит свои заседания «Товарищеский суд». И только в самой дальней нашел себе прибежище местный участковый.

В коридоре квартиры, представляющей некий общественный симбиоз, красовалось множество полезных, но утративших силу своего воздействия плакатов, призывающих беречь родную социалистическую собственность. Отдельно от них в красном углу коридора висели исторический «Указ о борьбе с пьянством», заключенный в черную рамку, и фотостенд «Лучшие дружинники микрорайона».

– Какие проблемы, товарищи? – спросил их сидящий за столом немолодой, лысоватый капитан, когда Александр Ильич и Настя, постучавшись, зашли в его тесный кабинет.

– Да вот бомж на чердаке поселился, товарищ капитан, жизнь отравляет. По ночам над головой ходит, в лифте гадит, – опустившись на единственный стул, начал объяснять Александр Ильич.

– Я уже три ночи бессоницей мучаюсь, – поджала губы Настя.

Участковый убрал в ящик стола недоеденный бутерброд, смахнул на пол крошки и понимающе закивал головой.

– Сочувствую, – продолжая кивать, произнес он. – Это сейчас, к сожалению, общая беда, я бы даже сказал, государственного масштаба. Так что один я бессилен, нужна всенародная поддержка.

– Я бы его, товарищ капитан, и сам с чердака выкинул или морду набил, так ведь он, паразит, все время пьян до бесчувствия.

– А вот этого делать не рекомендую. Не дай Бог, переборщите, вас же и привлечем, – назидательно изрек участковый. – Не вы, как говорится, первый, не вы, к сожалению, последний.

– Так что же делать? Ведь законы же должны быть? – осторожно поинтересовался Александр Ильич. – Может, нам подписи жильцов собрать или выше куда обратиться?

– Это, конечно, ваше право, но только куда бы вы ни жаловались, все заявления ко мне вернутся, только с большим количеством резолюций. Как говорится – круговорот жалоб в России, – хмуро пошутил капитан. – А законы тю-тю, утратили свою прежнюю силу. Говорят, весь мир без них обходится и живет припеваючи. Я, правда, сам дальше Ленинградской области не выезжал, поэтому точно утверждать не могу, – участковый вздохнул, – Раньше бы мы ему одну подписку, вторую, третью и в колонию по сто девяносто восьмой или за тунеядство привлекли, а сейчас – нарушение прав человека. Ну, приволоку я его с чердака, личность проверю – и в шею.

Слушая объяснения участкового, Александр Ильич никак не мог схватить ускользавшую от его сознания главную мысль: бомж, значит, на чердаке имеется, дерьмо в лифте тоже, а законы и замки отсутствуют. Неужели, согласно международному праву, одно исключает другое?

– Помогите хоть чем-нибудь, – взмолился он, – мы в долгу не останемся. Дырки можем заштукатурить в коридоре или в дружинники вступить.

Капитан оценивающе на них посмотрел и с сожалением произнес:

– Опоздали. Дружина давно разбежалась. Можно сказать, поставила скакунов в стойла, сдала повязки и разошлась по домам. Это они раньше за отгулы по вечерам воздухом дышали, а сейчас и так – гуляй не хочу. Месяцами без работы сидят.

– А как же стенд в коридоре? – уди вился Александр Ильич.

– Стенд как раз для того, чтобы дырки прикрыть. – Тут взгляд участкового остановился на бюсте Дзержинского, который стоял на подоконнике рядом с электрическим чайником, и он слегка призадумался. – Так и быть, попробую вам помочь… Остается единственная надежда, что он какое-нибудь преступление совершил. И то, если без перчаток. Тогда мы его посадим. Надо у него отпечатки пальцев снять, я их по «глухарям» проверю. Нам недавно в управление спонсоры электронную машину подарили. Только, уважаемые, сам я сегодня всю ночь буду занят, дежурю в Товариществе. Так что вам придется самим.

– Как это самим?! – с испугом воскликнула Настя. – Он же лежит без движения.

– Ну и что? Мы и с трупов отпечатки снимаем, ничего сложного нет, – успокоил ее участковый.

Капитан достал из ящика стола чистый лист бумаги, резиновый валик и кусок поролона, пропитанный черной краской. Вымазав пальцы Александра Ильича и Насти, он стал поочередно прикладывать их к бумаге, поясняя при этом, каким образом правильно снимать отпечатки.

– Только густо не мажьте, а то машина импортная, к нашей краске не приспособлена, – порекомендовал участковый.

Закончив обучение, капитан отправил их на кухню мыть руки. В этот момент из помещения суда под звуки аккордеона зазвучали проникновенные есенинские строки: «Не жалею, не зову, не плачу, все прошло, как с белых яблонь дым…» – в исполнении женского хора.

– Кто у вас так здорово в суде поет? – поинтересовалась вернувшаяся с кухни Настя.

– Это последний состав суда по старой привычке собирается время скоротать, а председатель им музицирует. Днем он в переходах играет.

– А эти откуда взялись? – Александр Ильич кивнул головой в сторону Товарищества.

– Районная администрация помещение в аренду сдала, там раньше партячейка заседала. Они за одинокими пенсионерами ухаживают, а те им за сострадание жилье свое завещают. Вы мне завтра утром, пока я с дежурства не сменился, занесите отпечатки вместе с криминалистической техникой, – сказал капитан напоследок. – Я их в течение дня проверю. Может, повезет.

При возвращении домой Александр Ильич и Настя обнаружили в кабине лифта огромную лужу, напоминавшую своими очертаниями Волгу под Астраханью, и это вселило в их души радостную надежду. Через несколько часов они поднялись на чердак.

Бомж лежал в той же позе, что и сутки назад. Казалось, все это время он так и не приходил в сознание. Однако от пытливого взгляда Александра Ильича не ускользнул тот факт, что количество пузырьков опять возросло и среди них появились новые, до той поры незнакомые образцы.

«Если он такими темпами будет лакать, чердак скоро превратится в склад стеклотары», – подумал Александр Ильич и принялся натягивать на руки резиновые перчатки. Затем приколол к разделочной доске лист бумаги, намазал валик и занял исходную позицию. Его супруга освещала рабочее место, а Настя, взявшись за кисть левой руки бомжа, попыталась разжать его пальцы. Однако из этого ничего не вышло, пальцы упорно сжимались в кулак, как будто тело его вступило в фазу трупного окоченения. Наконец с помощью массажа ей удалось задержать пальцы в нужном положении, и тут обнаружилось, что мазать их краской просто бессмысленно – они были черными от грязи.

– Уж грязь-то нашу иностранная машина точно не переварит, – констатировал Александр Ильич и отправил жену за одеколоном.

Та спустилась с чердака, обшарила всю квартиру, но одеколона не нашла. Поэтому она достала из шкафа флакончик французских духов, подаренный ей мужем шесть лет назад и с тех пор бережно хранимый, и вернулась к не ведавшему о ее переживаниях бомжу. Тому же, видимо, понравилась процедура мытья рук французскими духами. Он неожиданно шевельнулся, чем сильно напугал Настю, и блаженно заурчал. Знал бы только Кристиан Диор, на какие благие цели пойдут в России его парфюмерные творения.