На столике перед Нижегородским были расставлены шахматы, принесенные по его просьбе стюардом. Доля секунды потребовалась программе для идентификации фигур, после чего на любой ход противной стороны она почти мгновенно давала ответ. От играющего в очках требовалось только не слишком крутить головой да следить за возникающими над доской подсказками в виде висящих в воздухе стрелок. При желании можно было включить информационную панель, на которой давался сжатый комментарий по каждому ходу, включая ответы противника, а также прогноз дальнейшего развития ситуации.

В дверь постучали. Прибыли члены игрового комитета.

— Дело нешуточное, господин Пикарт, поэтому необходимы подписи участников.

Перед Нижегородским положили лист бумаги с регламентом матча, суммами ставок и условиями выплат. Из регламента Вадим, в частности, узнал, что между партиями предполагались пятиминутные перерывы, курить во время игры не разрешалось, однако запрета на напитки не было. Начало матча было назначено на одиннадцать часов вечера.

— С каким настроением вы идете на игру с Гуго Тауренци? — спросил Нижегородского корреспондент светской хроники «Винер цайтунг», откомандированный газетой для освещения предстоящих мероприятий ОНТ.[49] Он подкараулил Вадима, когда тот поднимался по трапу наверх.

— Настроение бодрое, — коротко ответил Нижегородский корреспонденту.

— И вам не жаль шести тысяч марок?

— Чьих? Моих или Тауренци?

— Ха-ха-ха! Хороший ответ.

Десять минут назад корреспондент уже проинтервьюировал самого чемпиона. По версии последнего, согласие на игру им было дано исключительно по настоянию друзей после нахальной просьбы некоего мюнхенского любителя. «Некоторых господ иногда нужно ставить на место, — заявил Тауренци. — Что же касается выигрыша, то значительная часть его пойдет на благотворительный взнос ордену, а на оставшиеся деньги я собираюсь устроить турне по городам Австро-Венгрии».

— А что вы будете делать в случае проигрыша? — в шутку поинтересовался корреспондент.

— Вы о деньгах? Двое моих друзей только что выразили готовность оплатить проигрыш.

Когда Нижегородский появился в обеденном салоне, там уже было полно народу. На небольшом подиуме, предназначенном для ресторанного оркестрика, стоял столик с шахматной доской и часами, а также два венских стула фабрики «Тонэт». Перед организованной таким образом сценой в несколько рядов поставили около полутора сотен стульев, сместив обеденные столы к дальней стене. В двух первых рядах расположились пассажиры первого класса: два депутата, два отставных генерала, несколько одетых в штатское старших офицеров (коим состоять в орденах и ложах вообще-то не полагалось), крупный книгоиздатель, банкир, штук шесть профессоров и доцентов венских университетов, а также жены некоторых из перечисленных господ и капитан парохода. Далее занимала места трудовая богема столичной промышленности: торговцы, мелкие фабриканты, конезаводчики, владельцы магазинов со своими женами, любовницами и любовниками. Тауренци еще не было.

Вадиму любезно предложили пройти на подиум. Почувствовав устремленные на себя взгляды, он стушевался. Усевшись на свое место, он надел очки и принялся поправлять фигуры. Была ли среди зрителей Вини, Вадим не знал.

Ровно в одиннадцать появился «великий и ужасный». Его путь к подиуму публика сопроводила овацией. О чем думал чемпион Вены? О последней модели английского «Роллс-Ройса», увиденной им несколько дней назад в одном из журналов.

— Ходите, любезный, вы играете белыми, — громко произнес чемпион.

На стул он сел боком к столу и лицом к залу, скрестив вытянутые далеко вперед ноги. Поприветствовав рукой и кивками головы кого-то из зрителей, он раскрыл принесенный с собой журнал, давая понять, что свободное от игры время собирается посвятить чтению. Большее небрежение к сопернику, выраженное в позе и жестах, едва ли было достижимо.

Трое типов из игрового комитета встали позади стола, изображая секундантов матча. Один из них, тот, что принял на себя обязанности распорядителя, поинтересовавшись, готовы ли соперники, включил часы Нижегородского.

Сделав первый ход, Вадим хлопнул по кнопке часов. Не меняя позы, Тауренци артистично ответил. Бедняга не знал, что как раз в это самое мгновение «Два короля» активизировались, программа выбрала дебютное начало, приступив к оптимальному варианту развития фигур. Часы, а точнее, минуты венского шахматного короля были сочтены.

Первые десять ходов соперники, как и бывает в блиц-партиях, сделали быстро. Тауренци отвечал вообще мгновенно, демонстрируя публике молниеносность принятия решений. Сделав ход, он поворачивался к залу и улыбался, мол, извините, отвлекся тут, но вот я снова с вами. Нижегородский, напротив, двигал фигуру достаточно вяло и так же неторопливо переключал часы. Казалось, он совершенно не заботится об экономии лишних секунд, которые могли бы остро понадобиться ему в миттельшпиле или в эндшпиле. Но вот незадача — хода после седьмого или восьмого по лицу венского чемпиона неожиданно пробежала первая легкая тень недоумения. Для внешнего наблюдателя она была почти незаметна. Тауренци и сам поначалу не понял, что явилось причиной его растерянности. Сделав десятый ход, он уже не повернулся к залу, не в состоянии оторвать взгляда от позиции на доске. После двенадцатого хода Тауренци впервые с удивлением посмотрел на соперника.

Перед ним сидел вовсе не тот лопух, что еще несколько часов назад оплачивал свои глупейшие проигрыши вздорной дамочке, сопровождая эти действия идиотскими комментариями. Нижегородский спокойно и сосредоточенно смотрел на доску сквозь розоватые стекла очков. Тауренци был поражен — какой бы ход он ни делал, его противник не обращал на это ни малейшего внимания, словно его это вовсе и не касалось. Он даже не смотрел на то место доски. Австриец играл конем на своем правом фланге, немец же, не взглянув в ту сторону и не оценив произошедшие изменения позиции, двигал пешку на своем правом. После этого он не торопясь переключал часы. Однако самое поразительное состояло в том, что позиция немца и к пятнадцатому ходу оставалась все еще непробиваемой, а его фигуры были столь активны, что он мог начать атаку в любое время и в любом направлении.

«Ах ты, сволочь! — подумал пораженный чемпион. — Ну я тебя сейчас сломаю через колено».

Они сделали еще несколько ходов. Компьютерная программа, которой была задана стратегия под условным названием «Быстрая осада», завершив развертывание сил белых, приступила к решительным действиям.

— Через четыре хода, милейший, вы получите мат, — сказал вдруг Нижегородский и, прикрыв рот рукой, зевнул.

Эти слова, прозвучавшие как дурацкая шутка, вызвали смех в ничего не видящем и не подозревающем зале. Тауренци же словно приколотили к полу огромным гвоздем. Он с ужасом увидел, как плоха его позиция: главные фигуры связаны, защита — как карточный домик: один толчок, и все рухнет. Вдобавок ко всему, это блиц-партия и времени на раздумья просто нет нисколько.

Во рту у Гуго Тауренци стало сухо. Его журнал с шелестом упал на пол, а сам он от растерянности сделал совершенно бессмысленный ход. Его ноги были по-прежнему вытянуты в сторону зрителей, в то время как туловище развернуто на девяносто градусов к столу. Но переменить позу на более удобную и естественную он почему-то не мог. Нижегородский тем временем отдал за пешку ферзя, превращая блиндаж черного короля в склеп, из которого не было выхода. Лицо одного из секундантов недоуменно вытянулось. Он первым из всех присутствующих осознал гибельность позиции черных.

— Мат.

Залп главного калибра британского дредноута сделал бы меньшие разрушения в бортах деревянного парусника, нежели это негромко произнесенное слово произвело в сознании оцепеневшей толпы.

— Перекур пять минут, — сказал Вадим.

Он встал и направился к служебному выходу. Его противник остался сидеть за столом. К нему подошли несколько человек, осыпая недоуменными вопросами. Все случившееся можно было бы расценить как шутку, если бы не проигрыш тысячи немецких марок. Страховая компания «Анкер», та самая, часы которой украшали площадь Верхнего Рынка, платила столько своему сотруднику Гуго Тауренци за восемь месяцев. И это считалось неплохой ставкой.