Несколько дней назад трон накренился, грозя сбросить императора. Подданные делали вид, что ничего не замечают, но слухи-то не остановишь. Кое-кого даже пришлось сварить в кипящем масле.

– Бунтовщик нарушает установления неба для добродетельных мятежников, – нахмурился император. – Его поступки возмутительны и безнравственны.

– Воистину так.

– Его присутствие заставляет крениться троны и шататься империи. Как тут расцвести добродетелям?

Начальник стражи зашуршал свитком из рисовой бумаги.

– Повелеваю: стражу у ворот Небесного Дракона удвоить. Отрядите чиновников, чтобы ходили по империи с бамбуковыми подпорками. При малейшем признаке шатаний – подпирать.

Свиток заполнялся иероглифами.

– Бунтовщика Хо Хи Исе Со изловите. Вряд ли человек этот почитает своих родителей.

– Они давно мертвы.

– Вот и я говорю. Погубил своих почтенных родителей, злодей из злодеев. Небо взывает о милосердии! Его следует казнить.

– Ай, бачка шаман, плох Варклап стал. Невидный совсем.

Суховей шел над степью. Глаза кочевников слезились, как будто пастухи вдыхали запретный дым травки ошишана. Даже шапки их, похожие на свору дерущихся маленьких зверьков, утратили боевой дух. Облезлые хвостики повисли, мордочки снуло скалились.

Страшней суховея, страшней беспутных мародеров, угоняющих из табуна коней, была весть, которую маленький кривоногий пастух принес шаману.

– Варклап белый стал. Пустой стал, неживой – глядеть страшно.

Шаман скрючился, вглядываясь в туман нижних и верхних миров. Долго молчал, ой, долго. Трубку можно выкурить – так долго.

Наконец глаза его приоткрылись.

– Из земель словоедов беда. Человек, однако, новый. Злой человек, опасный. Аким Истешка. Искать его надо. Убить.

Вождь кочевников поднялся, поправил шапку.

– Варклапа спасти. Истешку убить. Скажи, где искать злого Акима?

Шаман пожевал губами.

– Об этом боги молчат.

Террокс бурлил. Одна соскочившая петля способна превратить свитер в бесформенный ком ниток. Хоакину удалось возмутить спокойствие во всех землях Террокса. От утонченных пагод Сина до пыльных степей Тугрегии гремело:

Ланселот.

Хоакин.

Эра Чудовищ!

Раньше все было просто и понятно. Двенадцать властителей и двенадцать зверей великих. Они правят. Простые же люди стонут под неслыханной тиранией чудищ. Платят постыдную дань, отдают на растерзание монстрам жертвенных дев. В свободное от стонов время выращивают пшеницу, доят коров, ткут, прядут, мастерят табуретки и корабли. После работы ходят в театр и читают книги.

Это – обыденно. Никого не удивляет, что чудища – основа безопасности и мира на Терроксе, – одновременно его же проклятие и беда. Что люди веками вздыхают: тирания кругом. Где свобода? Куда дели?

На долгие века слова о свободе поистерлись. Сказания о Ланселоте стали литературным жанром – академичным, замшелым. С классикой, критическими статья ми, подражателями и халтурщиками. Маггара ошибалась, когда говорила, что имя Ланселота под запретом. Его просто забыли. Так забывают все, вышедшее измоды. Чтобы потом, через много лет вспомнить и ахнуть: как свежо и ново!

Появление Хоакина и стало таким толчком. Слух о гибели Бахамота разнесся уже к вечеру. Детские голоса звенели повсюду. Родители ужасались, драли уши непокорным чадам – но заткнуть рты не могли.

– Бахамота не было!

– Чудище мертво!

– Молчите, молчите! Тсс! На самом-то деле…

Пустое. Кто знает, как оно на самом деле? Через несколько дней страшная весть разнеслась по всей Тримегистии. Еще через неделю слухи просочились за границу.

Террокс лихорадило. Троны качались. Звери великие метались в своих логовищах, словно перепуганные болонки.

Пришло время Дюжине собраться вновь.

Тишина.

Давно уж в урболкском постоялом дворе не булькает клепсидра. Ее сменили настенные часы – с зеркальным маятником и кукушкой. Вертятся колеса, качается гиря-шишечка, а стрелки ни с места. Что минутная, что часовая – обе глядят вверх, на табличку с надписью «Эра Чудовищ».

В остальном – все неизменно. Те же шелка по стенам, те же столы, скамьи. Короли…

Впрочем, нет, короли иногда меняются.

– Ваше шахство! Приятно вас видеть.

Кудлатая блондинка пожала голыми плечиками и мило улыбнулась. Платье ее переливалось всеми оттенками черного. Портные постарались на славу. Ткань облегала скромные прелести блондинки, подчеркивая их и выделяя курсивом. Та ли это графиня Исамродская, что когда-то присягала в верности Казначею Пыли, другая – кто знает?… Зато уж ее собеседник – точно тот.

– Принцэсса, красавыца! Сражен, сражен.

Блондинка легонько стукнула падишаха веером по руке:

– Шалунишка Махмудик. Не принцесса, всего лишь графиня. И разве мы не договорились без титулов?

Нос шахинпадца хищно задрожал.

– Моя Лейла! Я твой Мейджнун навеки.

Он привлек владычицу к себе и…

Дверь отворилась. В комнату вошел его преосвященство. За ним – Фью Фероче, король Лир, кочевник в злобной шапке. Следом – остальные короли.

Жизнь выкидывала фортели. Никогда Дюжина не собиралась дважды в один год. Тысячелетиями заведенный распорядок рушился, и оттого властители нервничали.

– А… ммм… – Король Лир указал взглядом на пустое кресло во главе стола. Там обычно сидел Казначей Пыли.

– Его не будет.

– А герцог Розенмуллен? Старый пройдоха опять опаздывает.

– Нехорошо это, – завозилась блондинка. – Ох, чую, не к добру это…

– Ваше мнение мы учтем, – оборвал его преосвященство. – Кто-нибудь еще хочет высказаться? Нет? Тогда приступайте, Фью.

Бледный шарлатан поднялся с места.

– Господа властители, – начал он. – Дражайшие мои короли.

Фероче достал из рукава платок и вытер пот на лбу.

– Не тяните, Фью, – посоветовал жрец. – Говорите сразу, что случилось. Здесь все свои. Поймем.

– Хорошо, ваше преосвященство. Я скажу. Ланселот вернулся.

– Ланселот?

– Да. Или человек, считающий себя Ланселотом. Я разговаривал с ним.

Люжинцы переглянулись, зашептались. Король Лир постучал скипетром по столу, призывая к молчанию.

– Вы уверены? – спросил он.

– Абсолютно. Он появился на моей коронации. И в тот же день я лишился зверя великого.

– Рассказывайте. Ничего не скрывайте.

Фероче принялся рассказывать. Правители слушали его сочувственно: у каждого за спиной была коронация. Все знали, что это за морока и нервотрепка.

– Кто у вас ланселотничал? – спросила графиня.

– Гури Гил-Ллиу.

– Он дорого берет.

– Зато и надежен. Не перебивайте, сударыня, иначе я никогда не закончу. Проклятый Ланселот (он называет себя Хоакином Истессо) связал Гури и похитил его документы. Затем прокрался в пещеру и убил Бахамота.

– Убил?

– Фигурально выражаясь. Вы же знаете, что Бахамот еще ребенок. Я не решусь показать его подданным, чтобы пресечь грязные слухи.

– Но как же люди им поверили? Чудища бессмертны.

– Да, бессмертны. Но мерзавец Истессо где-то разжился клинком Ланселота. Этот меч убивает чудищ, даже не прикасаясь к ним.

Его преосвященство погладил бороду:

– Неприятное положение.

– И не говорите.

– А скажите, Фероче, как вообще Хоакин появился в Цирконе? Для вас это конечно же новость, но Бизоатон Фортиссимо связал Ланселота заклятием. Абсолютно надежным – это я знаю наверняка.

– Отец перехитрил сам себя. Я ничего не знал о Хоакине. И вообще, не проще ли было его убить?

Жрец покровительственно положил ладонь на плечо шарлатана:

– Юноша… Вот и видно, насколько вы молоды и неискушенны в политике. Ланселота убивать бессмысленно. Мы его убьем, а он родится где-нибудь еще.

– А держать в медвежьем углу, значит, полезно…

– Да. В Деревуде Истессо на своем месте. Он бунтует, ниспровергает основы. Считает себя героем. И при этом остается под присмотром. Кой зверь вам понадобилось лишать его капитанства?