Фероче покачал головой:

– Нет-нет. Чужое чудище в стране? Никогда! Это против устава Дюжины.

– Но, Фью, это же временно. С вашим зверем ничего не случилось. Когда мой план приведет к успеху, вы прилюдно объявите, что Бахамот выжил. Или воскрес. Как вам больше нравится. Вам лишь надо продержаться на троне.

– Так у вас есть план, ваше преосвященство?

– Да. Мы расправимся с Истессо. И сделаем это вот как…

Гвардейцы брызнули в разные стороны. Это спасло их от удара, когда герцог ворвался в тронный зал. Широкими шагами он помчался к трону. Выхватил из-под сиденья парик, напялил его. Сверху – герцогскую корону. Глазки Розенмуллена довольно сверкнули:

– Уф-ф! Ну и жара. Приятно вновь оказаться самим собой. Располагайтесь, господа.

Истессо поискал взглядом стул или диван. Ничего подобного не отыскалось. Приглашение герцога оказалось пустой формальностью. Обстановка в лаборатории Фероче была куда более демократичной.

– Итак, господин Хоакин… – Герцог забрался с ногами на трон, повозился там, устраиваясь. – У вас послание от шарлатана. Давайте же его сюда.

Стрелок достал письмо и протянул Розенмуллену. Тот сломал печать и нетерпеливо пробежал глазами первые строчки.

– Так-так-так. Фью в своем репертуаре. Лабораторная крыса…

Он поднял взгляд на Хоакина:

– Говорите, старое заклятие Бизоатона?

– Да. Его магичество утверждает, что ключ у мертвого шарлатана. Но вы же умеете допрашивать тени ваша светлость?

– Это мой конек. И Фероче прав. Я обожаю возиться с мертвецами.

Розенмуллен окинул взглядом скульптора и поэта. В его глазах промелькнуло удивление.

– Кто вы такие, господа?

– Мы? – затрясся поэт. – М-мы люди искусства. В «Бородароссе»… помните?

– Ах да. Вольные художники.

Герцог хлопнул в ладоши. Вбежал камергер.

– Препроводи этих. Обустрой вместе с остальными комедиантами. Да, и пусть принесут зеленый столик. Я желаю общаться с духами.

– Слушаюсь, ваша светлость. Будет исполнено.

Камердинер увел Тальберта и поэта. Герцог же повернулся к Хоакину:

– Вот и славно. С этим разобрались. Сейчас принесут инструменты, и приступим. Скажите, вы хотите поговорить с одним лишь Бизоатоном?

– А с кем еще?

– Да мало ли. Я обожаю вести беседы с Эльзой. Она была подругой Ланселота в стародавние времена… очаровательная женщина. Мой предок-бургомистр порой заглядывает. Высказывает интересные мысли. Очень. Соглашайтесь, Хоакин. Я многому научился у него.

– Спасибо, ваша светлость. Как-нибудь в другой раз.

– Жаль, жаль. Подумайте хорошенько, господин Истессо.

Подручные герцога-некроманта принесли спиритический столик. Разложили на нем хрустальный шар, две колоды карт, иглу и помятую жестяную миску с водой. Неприметные статисты в черном задернули шторы. Тронный зал погрузилась во мрак. Загремели расставляемые кресла, зашелестели покрывала, вспыхнули огоньки свеч.

Инцери забеспокоилась:

– А можно мне что-нибудь зажечь?

– Конечно, сударыня. Свеча, зажженная первостихией огня, придаст силу нашему ритуалу. Не стесняйтесь. Жгите!

Перед саламандрой поставили подсвечник, и Инцери торжественно дунула на фитили. Вспыхнули три огонька. Довольная и смущенная, ящерка спряталась под креслом.

Когда приготовления подошли к концу, герцог махнул слугам:

– Можете идти. Этого новенького… как его?… Ах да, поэта. Предупредите. У меня высокие требования к литературе. Должен соответствовать.

Черные поклонились и растаяли в темноте. Камергер задержался, чтобы снять пылинку с рукава герцога.

– Не забывайте, ваша светлость, – шепнул он, – сегодня собрание Дюжины. Вы и так все время опаздываете.

– Спасибо. Ценю вашу заботу, но магия превыше всего. А сейчас оставьте меня.

Сеанс черной магии начался. Розенмуллен бросил иглу в миску с водой и принялся делать пассы. Игла всплыла и завертелась, словно дворняга, учуявшая запах овсяной болтушки.

– Аббатство! – воззвал герцог. – Бестиарий! Виолончель и Гарнитура! Доминантой заклинаю и Епархией.

Над миской закурился разноцветный дымок. Хоакин в который раз подивился, насколько разные люди уживаются в герцоге. Кто такой Эрик Румпельштильцен? Обжора, пьяница и самодур. Розенмуллен и на троне корчил из себя чудака, покровителя искусств.

А вот Розенмуллен-маг представлял собой совершенно иное. Шутовство и развязность слетели с него, словно луковая шелуха. Остались точность и пунктуальное следование ритуалу.

– Призываю вас, Ерничество и Коллизия, Латентность и Медиевистика!

Тени в углах зала зашевелились. Задышали.

Лиза схватила Истессо за локоть; сердце ее оглушительно колотилось. Маггара вскарабкалась на плечо стрелка и прижалась к щеке. Под левой ладонью возник жар – там пряталась Инцери. Спутницам стрелка было страшно.

– Пантеизм. Растафарианство. Семиотика. Тестамент.

С каждым словом, с каждым новым именем Розенмуллен выкладывал на стол новую руну. Они походили на медные монетки – новые, надраенные до блеска, – и скоро миска оказалась в кольце знаков. Кружение иглы стало осмысленнее. В нем появилась система.

– …да пребудут с нами Эсхатология, Юриспруденция и с ними – Ятроматематика! – закончил Розенмуллен. – Приди же!

Сверкающий круг замкнулся. В углу зала послышался стук.

– Слышу, слышу, – недовольно отозвался герцог. – Вас только не хватало, тетя. Изыдите, прошу вас. Нынче есть дела поважнее.

Стук прекратился. Розеймуллен повернулся к Хоакину:

– Кого, ты говоришь, надо вызвать?

– Бизоатона Фортиссимо. Прежнего шарлатана.

– Да, помню. Шарлатана, конечно же…

Он поводил над миской руками и возвестил:

– Призываю! Призываю печального духа!

Стены зала придвинулись и расплылись. Ненамного, но так, чтобы создать впечатление, будто в комнате еще кто-то есть. И этих «кого-то» очень и очень много.

– Не бойся, – шепнула Маггара на ухо стрелку. – Это собрались печальные духи. Сейчас герцог прогонит лишних прочь.

Так и произошло.

– Призываю тебя, дух посредственного мага, – приказал Розенмуллен.

Стены чуть-чуть отступили.

– Широко известный среди королей своего круга, но не дальше. Не совершивший никаких особенных деяний. Если не считать удачного альянса с Исамродом, конечно. Да и то лишь по счастливой случайности.

Фуоко могла поклясться, что теней стало меньше.

– Удостоившийся маленькой главы в энциклопедии.

Стало легче дышать.

– Пешка в руках своих министров. Жалкий подкаблучник.

Еще меньше. Слова герцога действовали подобно решету, отсеивая недостойных кандидатов.

– Бизоатон Фортиссимо, призываю тебя!

Вновь послышался стук, но уже иной ритмики.

– С духами важна честность, – пояснил герцог вполголоса. – Никаких недомолвок и иносказаний. Метафор они не понимают.

Стук прозвучал настойчивей.

– Если бы не моя покойная дура-тетушка… Вечно она сует нос не в свое дело.

Он нагнулся к столику и спросил:

– Кто явился на мой вызов?

Игла в миске заметалась. Указала сперва на «Е», Котом на «Г». Лиза и Хоакин сами не заметили, как принялись помогать – словно в разговоре с заикой.

«М», «А», «Г», «И»…

– Магичество? «Д». «Д». «А».

– Не отвлекайся, дух. Игла угодливо завертелась. «М», «А»…

– Макинтош?… Морганатический?… Маркграф?

Герцог нахмурился:

– Не подсказывайте. Опасно помогать призванным сущностям. Какой-нибудь недобросовестный дух может воспользоваться. И тогда…

– Что тогда, ваша светлость?

– Моя тетушка. – Розенмуллен скорбно поджал губы.

Дух страдал. С трудом он сообщил, что является «Магущесвинейшим шарлатаном Террокса, знаминатилем прагреса».

– Наша общая беда, – вздохнул герцог. – Мне бумаги тоже референты готовят. В грамоте я полный нуль. После смерти меня ждет та же судьба.

«Б», «И», «3», «О»…

Розенмуллен сочувственно взирал на мучения призрака.