– Ты уверен?

Огненный шар выкатился к ногам Эрастофена. Демон с удивлением посмотрел вниз:

– Ты кто, чучело?

– Сейчас узнаешь. Какую ногу тебе откусить первой?

– А, ты… – В голосе Казначея скользнуло разочарование.-Дамаэнур. Вот уж не думал, что ты настолько неразборчив в подборе невест. И что ты в ней нашел? – Он махнул рукой в сторону пылающей горы-Инцери. – Ляжки как у коровы, глаза на мокром месте. Впрочем, у каждого свои вкусы.

Он отвернулся и словно бы заметил Истессо:

– Ба! И Ланселот здесь! Какими судьбами? Дай хоть обниму тебя, негодник. Тоже за девицей?

Ланселот придержал философа:

– Не стоит, Эра. То Финдир на шею кидается, то ты… Так и устать можно.

– Чудак-человек! – добродушно прогудел Эрастофен. – Обижаешь, ей-богу. Куда ж ты?

Истессо отодвинул философа в сторону и пошел к скале, к которой была прикована Лиза. Служки окончательно заклепали цепи. Собрали стремянки, молоты, клинья и отправились восвояси. Ланселот дождался, пока мимо пройдет первый из них, и поставил ему подножку.

– Обижаете, сударь-господин, – пробасил тот, вставая. – Рабочего человека всяк рад обидеть.

– Ничего, утрешься. Назад давай. И молоток не забудь.

– Чего это?

– Цепи снимешь. Ну? Чего глазами лупаешь?

Рабочий тупо моргал, не понимая, чего от него хотят.

– Зря ты это, Хоакин. – Эрастофен неслышно подошел сзади и стал за плечом Истессо. – Ребята старались, камень буравили. Да и рабочий день уже закончился.

Жаркое марево вскипало в воздухе, разделяя Лизу и Хоакина. Стрелок отобрал у рабочего молот и зубило и пошел сквозь колеблющуюся стену. Чадное масляное пламя взлетело к потолку, обжигая. Ланселот не удержался, рухнул на колени. Лицо и руки его покрылись волдырями, одежда дымилась. Обожженные ноги не держали.

– Да кто она тебе? – донеслось, словно сквозь толщу раскаленного песка.-Любишь ее? Да? Ну тогда ползи.

Хоакин попытался встать. По обожженному лицу текли слезы. Кровь вскипала, в ушах бились тонкие голоса из снов:

«Кто ты?! Кто?»

Огромная саламандра ворочалась в своем пылающем ложе. Огонь, жар, свет… снова пламя. Багровые языки, оранжевые протуберанцы, золотые искры, фиолетовая кайма. Горестная складка в уголках губ Инцери. Лоснящаяся шкура – черная в огнистых трещинах, – словно магма проглядывает сквозь корку шлаков.

«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»

Вот он – барьер, отделяющий Инцери от зверя великого. Вскипающая клубами раскаленного воздуха стена. Испепеляющая все и вся ненависть. Ненависть к себе.

– Дамаэнур, что же ты?! – отчаянно закричала Маггара. – Ты один можешь помочь. Спаси ее! Не стой!

Дамаэнур бросился на Эрастофена. Атаковал со всей яростью огненного властителя – грациозно, мощно. Свились плети пламени, камень вскипел от жара.

Вот только бесполезно это – пытаться сокрушить того, кто живет за счет ненависти. Чем больше ярится принц элементалей, тем сильнее становится демон. Кому нужна месть вместо любви? Уж явно не девчонке, запутавшейся в самой себе.

– Дуралей! Не ожидал, да? Ах-ха-ха! Как тебе невестушка?

Стена пламени наливается мощью. Вскрикивает Лиза, но крик гаснет в жарком мороке. Раскалеиный воздух колеблется, свивается голубоватым покрывалом.

– Вставай, Хоакин! Вставай!

Маггара заметалась над стрелком, не в силах приблизиться. От ее крыльев веял нестерпимый жар. Истессо закрыл обожженное лицо руками. Волна кипящего воздуха смела Маггару, отбросила в объятия Гилтамаса.

– Если не ошибаюсь, вполне возможно, что мы проиграли… – пробормотал Квинтэссенций. – Такое ощущение намечается.

– Ну, ребята, – крикнул Эрастофен, спихивая Дамаэнура в огонь. – Что вы еще можете? Гилтамас, ты пырнешь меня ножичком? – Он повернулся к философствующему камню: – Или ты заговоришь меня до смерти, бог-неудачник?

– Если б вы знали, насколько все непрочно, – вздохнул Квинтэссенций. – Извините. Я слишком хорошо вижу все пути…

– Болтун! – Эрастофен присел перед маленьким богом на корточки. – Людям не нужно твое знание. Слышишь? Им нужны мессии. Те, что уверены в себе. Те, что втопчут своих последователей в грязь и по их плечам отыщут дорогу.

На лестнице загрохотали шаги. Финдир в сопровождении полудесятка старших бухгалтеров спускался в пещеру. Следом семенил его преосвященство.

– Привет, червяк, – добродушно помахал Эрастофену Золотой Чек. – Где тут мой зверь великий?

– А, новичок… Дюжинец очередной. – Альбинос усмехнулся. – Вот твоя зверюга. А вон жертва, к скале прикована.

– Заморенная какая-то. И выглядит неважно.

– Кто, Инцери? Побойся бога! Ты и на такую не наработал.

Золотой Чек оскорбился. Как и все короли, он не любил, когда вспоминали его ошибки. Да, Хоакина он упустил. Но вовремя же исправился!

– Я не о звере говорю, – надменно сообщил он. – Жертва ваша субтильная очень. К тому ж брюнетка, а я им с детства не доверяю.

– Да какая тебе разница? – не выдержал его преосвященство. – Тебе на ней не жениться.

– А престиж?

Финдир наконец заметил Ланселота. Поморщился, словно обнаружил под каблуком полусгнившее яблоко:

– Вот он, прощелыга, здесь околачивается. Ну от нас не уйдешь. Шалишь, братец.

– Что ты, Финдир! Не трогай Ланселота. Соглашение ты нарушил, а значит, не имеешь никакого права на зверя. Со всеми последствиями.

– Нарушил? – Варварский король вскинул бровь. – Удивлен. Мы ведь как договаривались? Ланселот уйдет в портал и окажется в логове зверя великого.

– Перводракона.

– Так еще ж не поздно. Мои ребята его сейчас и перенесут.

Элементаль с трудом повернула голову, прислушиваясь к разговору. Дамаэнур вскарабкался к ней на плечо.

– Как ты, Инцери?

– Не смотри. Не смотри на меня, пожалуйста. Особенно сейчас… когда я такая.

– Я – за тобой, Инцери. Ты так быстро убежала, что я не успел ничего сказать.

Чудеса -товар расхожий. Чтобы творить их, не нужно быть магом. От слов Дамаэнура Инцери стала чуть меньше. И чуть ярче.

Тем временем аларикские воины двинулись к Истессо. Ланселот лежал в самом пекле, и шубы варваров оказались как нельзя кстати.

– Я сохранил перчатку с твоей левой задней лапы. Куда ты так торопилась?

– Полночь пробило. Я обещала Маггаре, что буду дома вовремя. Иначе она обещала превратить меня в хрустальный башмачок. Или кабачок. В тыкву, в общем.

Одним зверем великим стало меньше. Да, Инцери была все еще крупнее Дамаэнура, но с каждым мигом становилась все меньше. Саламандр протянул Инцери забытую перчатку. Она пришлась впору.

Первый из бухгалтеров схватил Хоакина. Одежда Ланселота раскалилась и обжигала пальцы. Завопив, варвар отдернул руку.

Аларикцы переглянулись. Хоакину пришлось очень плохо. Лицо и руки его покрылись пеплом, волосы дымились. В том аду, что царил вокруг, выжить можно было лишь чудом. Из прокушенной губы Лизы по подбородку скользнула кровавая струйка.

– Не умирай, Хок. Я… я не могу без тебя!…

Скала, к которой приковали Лизу, находилась далеко от Инцери. Жар, терзавший тело Хоакина, докатывался до Фуоко лишь отголоском, горячим дуновением.

– Хок, подожди. Я сейчас…

Лязгнули звенья натянутой цепи. Девушка извивалась, пытаясь вырвать руки из бронзовых колец.

– Кажется, если я не ошибаюсь, тут можно и помочь, – пробормотал под нос Квинтэссенций. – Вреда не будет. А если и будет – бог с ним. Один раз можно.

И он покатился к Лизе.

Из толпы варваров выскочила коренастая фигурка. Оки, как всегда, оказался на высоте. Закутанные в побуревшую шкуру руки подхватили стрелка. Мех – когда-то он принадлежал белому медведю – затрещал, вспыхивая.

– Понесли! – рявкнул тан. – Ну!

Второй варвар схватил Хоакина за воротник и потянул. Бегом, бегом, они выволокли стрелка в прохладное место.

И тут события ускорили свой бег.

Инцери ужалась до своего нормального облика.

Тело ее раскалилось добела, по ней побежали голубоватые молнии.