— Благодарю за урок, — сказал я и встал.

Школьники тут же хлынули к столу. В суматохе пронзительных голосов самого учителя не было слышно.

Директор уже шел по коридору мне навстречу.

— Ну как?

— Завидую, — ответил я. — Я математику терпеть не мог. А учителя просто ненавидел.

— Все так говорят, — печально сказал директор. — А потом приходит бумага из облоно, или из гороно, или еще выше — с распоряжением: учесть и больше не повторять.

— Бумаги не будет, — пообещал я.

— Хорошо бы, — сказал директор. Он мне не поверил, взял под руку. Школьники младших классов носились как угорелые — приближаясь к нам, неестественным усилием переходили на шаг. Мы шли в тихом кольце.

— Какие у вас планы. Еще один урок? — спросил директор. — Педсовет мы на сегодня не назначали, но если вы считаете нужным…

— Не стоит, — сказал я. — Лучше завтра. Или послезавтра. Успеется.

— Тогда вам лучше отдохнуть. У нас есть квартира для приезжих. Я провожу вас. Это недалеко.

Воздух на улице обдал нас банным жаром. Выступил пот. Ноги утопали в густой пыли.

Директор вяло рассказывал о школе. Я оглядывался с безразличным любопытством приезжего. Деревянные изгороди, заросли крапивы, канавы, наполненные лопухами.

Месяц назад в створе этой деревни сгорел боевой английский спутник типа «Ангел» — полу автономный спутник слежения, снабженный всеми новейшими системами обороны. Он вспыхнул на высоте сорока тысяч километров и сразу же начал падать: орбита была нестабильной. Я видел фотографии останков. Если это можно назвать останками. Специалисты единодушно утверждали, что горела даже титановая броня. С другой стороны, они не менее единодушно не понимали, как такая броня вообще может гореть.

Впрочем, о деревне, называемой Неустрой, речи тогда не было.

Но еще через неделю в этой же зоне сгорели четыре американских «муравья». Они шли серией, в пределах визуальной локации, и вспыхивали один за другим, с интервалами в пятнадцать секунд.

А на следующий день сгорел второй английский спутник.

Довольно быстро выяснилось, что орбитальные системы поражаются в одном и том же секторе над территорией СССР в промежутке от нуля до двух часов ночи.

Начались осложнения. Ряд западных правительств поспешили обвинить Советский Союз в применении нового оружия космического масштаба. В ответ Советский Союз предложил создать международную комиссию для расследования инцидентов — нам скрывать было нечего. Одновременно одиннадцать советских спутников были перемещены на орбиты, пересекающие сектор поражения. Все одиннадцать сгорели за две ночи, но успели передать в центр наблюдения данные об излучении огромной силы. Природа его была неясна — нечто вроде гравитационных всплесков, пакетов тяготения. Был уточнен створ, стержнем которого оказалась обычная сибирская деревня с печальным именем — Неустрой.

Что означало появление излучения такого рода, все понимали. План военной блокады области был разработан с впечатляющей быстротой…

Дом действительно оказался недалеко. Квартира находилась на первом этаже — стандартная однокомнатная.

— Располагайтесь, — сказал директор. — Столовая — по улице и налево.

— А кто соседи? — полюбопытствовал я, кивнув на стенку.

— Зырянов, — с запинкой сказал директор. — Имейте в виду, он очень не любит, когда его беспокоят. Если вам что-нибудь понадобится, лучше обратитесь ко мне — вон тот дом с синими наличниками. И вообще в любое время — милости прошу: вы мой гость.

Я принял это к Сведению. Мы попрощались. Первым делом я распахнул окно

— воздух в квартире был застоявшийся. Затем разделся, повесил сохнуть насквозь мокрую рубашку и принялся за работу.

Вряд ли здесь могла оказаться микроаппаратура, но рисковать я не хотел и поэтому добросовестно прощупал обои, простукал шкаф, лазал под тахту, собирая на себя многомесячную пыль.

Разумеется, я ничего не обнаружил. Впрочем, микрофоны, поставленные специалистами, я бы обнаружить и не смог. Оставалось надеяться, что их просто нет.

После душа я отдернул занавески на окне. Кусты в палисаднике поникли. Солнце вжало их в землю. На утрамбованной площадке торчали одинокие качели. Шаркая в пыли, прошествовала женщина с тяжелой сумкой.

Трудно было представить, что скоро по этой тихой улице пойдут наглухо завинченные, посверкивающие самонаводящейся оптикой, приземистые, покрытые маскировочными разводами штурмовые танки «черепаха» — замрут на перекрестках, подрагивая невыключенными моторами, а над ними в плотном воздухе через каждые пятьдесят метров зависнут тяжелые армейские вертолеты, и десантники в пятнистых комбинезонах, придерживая на груди автоматы, будут прыгать в горячую пыль.

— Пойдешь или нет? В последний раз спрашиваю, — сказал мальчишеский голос за углом.

— Не знаю, — протянул второй.

— Один пойду. Найду Харлама, и все будет мое. Тебе ни золотинки не дам.

— Поздно очень. Меня дома знаешь как караулят…

По голосам я узнал ребят, которых видел у директора в кабинете.

— Ты что, трусишь, да? Трусишь?

— Ничего не трушу, а заругают.

— Ты же обещал. Берешь слово назад?

— Ничего не беру. Мы же заблудились. Если бы не заблудились, тогда ничего. А так весь поселок смеется, говорят: Монте-Кристо.

— Ну тогда я пойду один, — пригрозил первый. — А всем скажу, что ты струсил Харлама.

— Ничего не струсил. А вот опять заблудимся.

Разговор зашел в тупик. Я громко сказал:

— Ребята! — за углом замерло. — Ребята, сегодня носа из дома не высовывать. Сидеть и смотреть телевизор. Поняли? — Мне никто не ответил. — Вечером зайду и проверю, — предупредил я.

Не раздалось ни одного звука, кусты не дрогнули, пылинка не шелохнулась в воздухе, но уже через секунду в конце улицы я заметил обоих. Они бежали сломя голову, низкий оглядывался.

Я достал из пиджака рацию, повалился на нагретую солнцем тахту и вызван штаб. Ответили без промедления. Я доложил обстановку и данные на Зырянова.

— Это он, — сказал я.

— Ты уверен? — спросили меня после паузы.

— Почти.

На другом конце подумали.