Отдаленность и полное бездорожье спасли городок от разорения. Ничего тут не украли, не разбили, не разрушили, вывезли только содержимое складов, оборудование и технику. В казармах остались солдатские железные кровати в два яруса, в столовой — электрокотлы, столы и скамейки — одним словом, входи и живи. Деду Мазаю все здесь нравилось, особенно природа: реликтовые нетронутые боры, большое озеро неподалеку, болота-беломошники, где еще краснела прошлогодняя клюква в воде. И время было благодатное: только что стаял снег, с сопок бежали ручьи, березы прыскали соком, едва коснешься коры; летели стаи уток, невысоко, на расстоянии ружейного выстрела; проносились косяки гусей на север. А мелкие птахи заливались по целым дням, — и это были единственные звуки в стойкой, бесконечной тишине.

Вот где надо жить! Вот бы где построить дачу!..

И только настораживал мрачный вид начальника штаба Головерова. Он вроде бы приступил к исполнению обязанностей, выбрал себе место, даже кабинет присмотрел на втором этаже командного пункта, с видом на озеро. Иногда зажигался, начинал спорить с генералом по какому-либо поводу, что-то советовал и даже отдавал распоряжения Тучкову или Шутову. Но неожиданно, будто на полуслове, замолкал, подламывался и отстраненно бродил сам по себе. Заметив, что Глеб не спал всю первую ночь в городке, генерал не стал его трогать, расспрашивать, ждал инициативы от него и не дождался. Во вторую ночь он отыскал начальника штаба возле антенного поля, где уже зеленела трава и пощелкивал первый соловей. Он лежал на досках у ограждения из колючей проволоки и, укрывшись своим бушлатом, видимо, старался заснуть.

— Что, брат, на свежий воздух потянуло? — спросил генерал.

— У меня боязнь замкнутого пространства, — будто бы отшутился Глеб.

Ему было совсем плохо, и потому следовало наваливать на него больше работы, обязанностей, заводить его щепетильной требовательностью, злить придирками, растравливать, как отвыкшего от привязи пса.

— По возвращении представишь мне план занятий по всем видам подготовки, — распорядился генерал. — В первую очередь строевая и языковая.

— Какой язык? — спросил он из-под бушлата, словно из норы.

— Чеченский.

— Надо же… А я взялся за голландский, — вдруг засмеялся Головеров. — Зачем он мне нужен?.. Голландия хорошая страна, правда, дед? Там так хорошо, войны нет и не будет.

— Преподаватель есть свой, — невзирая на легкомысленный тон начальника штаба, продолжал генерал. — В седьмом отделе давно засиделся майор Цыганов Парень толковый, возьмем в «Молнию». Пусть пока поучит нас языку, приглядимся, посмотрим…

Глеб сел, набросил бушлат на плечи, съежился под ним.

— Приказ уже есть, товарищ генерал?

— Вчера еще подписан.

— Значит, мне надо подавать рапорт? Жалко… Не было бы приказа — ушел так. Встал бы сейчас и ушел.

Это была не простая хандра, не последствия вольной жизни на гражданке, а скорее отрыжка чего-то старого, и потому давить на него было нельзя. Он, как забитый конь, уже не чувствовал ни кнута, ни боли.

— Что случилось, Глеб? — тихо спросил дед Мазай.

— Крыша едет… Надо уходить, по состоянию здоровья.

— Совсем туго?

— Туго, дед… Хоть пулю в лоб! Генерал послушал соловья, кряхтя по-стариковски, уселся на доски, спиной к Головерову.

— Значит, опять в бабах запутался…

— На сей раз не запутался. Наоборот, все так ясно… А посмотри, какие тут ночи светлые! Светлые и холодные… Я, дед, первый раз в жизни влюбился.

— Так женись, мать твою так!

— Ее нет в живых, — медленно и задумчиво проговорил Глеб. — А звали — Марита. Красивое имя, правда? Ма-ри-та… Она не русская была, литовка. Я ее убил, дед. Только об этом никто не знает.

— В Бендерах? — Генерал подавил озноб, побежавший по спине.

Начальник штаба не ответил. Неподалеку в сосновом бору заплакала какая-то ночная птица.

— У тебя действительно крыша поехала…

— Она семнадцать человек… на тот свет отправила. А я ее отпустил. Дал свой московский телефон, адрес… Стреляла только из карабина «Барс», полуоболочечными пулями. Биатлонный патрон — сильный… — Головеров помолчал и почти задышал в затылок. — Через две недели казаки ее снова поймали с карабином, на чердаке, привели ко мне!!! Знаешь, дед, если бы она попросила, крикнула бы — спаси! Я бы еще раз спас. Увел бы и отпустил… А она смотрела на меня и молчала. Потом воды попросила, говорит: «Пить хочу». Я дал ей воды и ушел.

— Хорошо, хоть не своими руками, — проговорил дед Мазай, чтобы заполнить паузу.

— Какая разница, дед? — возмутился Головеров. — Своими, чужими… Нет больше Мариты. Только снится… Мне бы ее надо было похоронить. Говорят, тогда бы не приходила… Видел же, как трактор с тележкой подъехал, как ее забросили… Мог бы договориться с труповозом, взять ее и похоронить.

Надо было, — вздохнул генерал. — И мне надо было сказать!

Глеб замолчал, а молчать ему сейчас было нельзя и тишину слушать нельзя. К тому же здесь почему-то плакали ночные птицы…

— Это она тебе тогда плечо продырявила? Он не ответил, а спросил сам себя:

— Какой из меня теперь вояка?

— Закончишь с учебным планом, сразу сядем за оперативный, — распорядился генерал. — Всех аналитиков от полевых занятий освободить. Нечего им бегать тут, грязь месить. Пусть мозгами работают.

— Дед, я же тебе…

— Отставить, подполковник!

— Ну какой из меня вояка, дед?! — закричал Головеров.

Генерал, вскочил, заорал — он тоже умел это делать:

— А что, опять ребятишек погоним?! Пацанов?! Пушечное мясо?! Хрен вот тебе! Ты пойдешь как миленький! У матерей еще после Афгана слезы не высохли!

— Не ори на меня, дед! Я ведь тебе!..

— Буду орать! Потому что ты меня позоришь! Профессионал!… — Генерал отвернулся. — Дожили, бабы воюют лучше, чем мужики. Ты бы у своей Мариты поучился, как надо воевать!

В пустом пока пространстве военного городка, в темных сосновых борах откликалось звучное эхо. От человеческих голосов смолкли ночные птицы, все вокруг притихло, насторожилось, и лишь соловей продолжал щелкать со звуком одиночных пистолетных выстрелов и никак не мог распеться, вытянуть второе колено…

Около двух часов ночи на шоссе близ городка Сосногорск произошла автокатастрофа: желтый «Фольксваген» на большой скорости врезался в асфальтовый раскатчик, оставленный на проезжей части. Водитель и двое пассажиров погибли на месте, третий, сидевший на заднем сиденье с левой стороны, сумел выбраться из машины и отползти в кювет, где и скончался от потери крови. Примерно через десять минут к месту аварии со стороны городка подъехал на грузовом УАЗе бизнесмен Макаренок, занимающийся мелкой торговлей продуктами из своего автомобиля. Из открывшегося от удара багажника он вытащил не очень большой, но тяжелый ящик на замках-зажимах, а через разбитое заднее стекло извлек из салона заряженный спаренными магазинами автомат АКСУ и визитную сумочку с семью тысячами американских долларов. Что находится в деревянном зеленом ящике, Макаренок не знал и на месте аварии не открывал его. Украденные вещи он спрятал среди коробок с товаром в кузове УАЗа и тотчас же уехал. Через девять километров он свернул на проселок в сторону какой-то деревеньки, загнал машину в лес и только там стал рассматривать и пересчитывать добычу. Деньги бизнесмен спрятал в коробку с чаем, автомат завернул в мешок и привязал в полость автомобильной рамы, но что делать с предметом, напоминавшим электромотор и весьма прочно и бережно упакованным в ящик, он не знал и не выбросил его в лесу лишь из крестьянской рачительности. Если «крутые» везли эту штуковину в иномарке, значит, она стоила денег, и возможно, немалых. Макаренок открутил крепежные болты, вынул из ящика незнакомый предмет и спрятал в коробку с вермишелью. Ящик же и визитку сжег тут же в лесу.

Наутро он благополучно добрался к себе домой, обменял доллары на рубли и пустил их в оборот, не чувствуя угрызений совести, поскольку с автоматами и большими деньгами по дорогам могли разъезжать только бандиты. Об «электромоторе» он сначала даже забыл и хватился, когда стал переставлять в гараже коробки с товаром. Осмотрев находку Макаренка, сосед по гаражу определенно сказал, что это не что иное, как компрессор к финскому холодильнику, — вещь стоящая, тысяч на двести потянет. Недели две после этого незадачливый бизнесмен возил повсюду с собой этот «компрессор», выставлял его вместе с продуктами и никак не мог продать. Иногда вещью интересовались, спрашивали цену, техпаспорт, прикидывали, можно ли приспособить к отечественному холодильнику, иногда находились знатоки, утверждающие, что это вовсе не компрессор, а неизвестный агрегат, Бог весть для чего предназначенный. В обычные дни Макаренок торговал по отдаленным селам, среди людей, мало сведущих в финских холодильниках, и лишь по выходным выезжал на городской рынок. И вот наконец, в очередное воскресенье, повезло — нашелся настоящий покупатель, без лишних разговоров и расспросов заплатил деньги, забрал «компрессор» и унес его в хозяйственной сумке. Однако в последний момент покупателя что-то смутило и он зашел в крытый рынок, где хотел проверить исправность двигателя. Розетку на двести двадцать вольт найти было нетрудно, другое дело — не оказалось проводов, чтобы подключить «компрессор» к сети. Тогда он притащил свою покупку к прилавку, где торговали автозапчастями, и попросил ребят испытать действие «компрессора». Они нашли кусок провода с вилкой, зачистили концы, прикрутили их к «школьным» барашкам, и тут один из них вдруг засомневался: вдруг этот агрегат не на двести двадцать, а на сто десять вольт?