Роняю сумку на старый потертый бордовый стул и сажусь на край кровати. Рама скрипит под тяжестью моего веса, а затем затихает, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Первым делом нужно уничтожить чип, который Адриан вживил мне в руку. Если я оставлю его, всё это будет бессмысленно. Смотрю на крошечный шрам и вспоминаю, как он мне достался. Меня пробирает дрожь, но я поднимаюсь и иду в ванную, чтобы поискать что-нибудь, что сможет мне помочь в этом. В одном из ящиков нахожу гигиенический набор в пластиковой упаковке, словно кто-то забыл его, а персонал просто оставил лежать на месте. Внутри бритва, небольшой набор первой помощи, шампунь, мыло, лосьон, и, надеюсь, если я продолжу перебирать их, во мне хватит смелости сделать это.

Я должна вскрыть бритву, чтобы вытащить лезвие. В наборе первой помощи вижу несколько бинтов и проспиртованную вату. Она засохла, поэтому я добавляю несколько капель воды и громко вздыхаю от облегчения, когда слышу запах спирта.

Меряю шагами комнату, держа лезвие между большим и указательным пальцами, чтобы набраться решимости. Я должна пойти на это, чтобы защитить Адриана и нашего ребенка. Это наш единственный шанс. Подавляю дрожь в руке благодаря этой мысли и опираюсь на комод с расстеленным под предплечьем полотенцем.

Первый порез слишком неглубокий, и мне не удается увидеть чип. Сжимаю губы, чтобы подавить болезненный стон, и режу вновь, на этот раз глубже. По моей руке струится кровь, но затем я вижу крошечный бугорок. Делаю небольшой вдох. Я не религиозна, но сейчас, какой бы Бог ни существовал, я благодарна ему.

Аккуратно цепляю его скользкими пальцами и вытаскиваю. Отношу датчик в ванную, кидаю на кафельный пол и бью по нему ногой, а затем для верности смываю осколки в унитаз.

Когда слив затихает, я замечаю красные капли на полу, стекающие с моей руки. Спешу за полотенцем и вытираю кожу, а затем и пол в ванной.

Зачистив и перевязав порез, я выскальзываю из обуви и ложусь на кровать. Надетые мной практичные джинсы кажутся слишком тесными. Моя чёрная блузка трётся о кожу, в то время как рука пульсирует в унисон с моим учащённым сердцебиением.

Так сильно всё это ненавижу. Раз в жизни я испытала счастье и наконец-то начала верить, что, возможно, кто-то сдержит данное мне обещание... и я буду в безопасности.

Телефон так резко и громко трезвонит рядом с кроватью, что я пугаюсь и перебираюсь через постель, чтобы спрятаться между ней и стеной.

Он продолжает звонить, и вопросы заполоняют мои мысли. Он уже нашёл меня? Он следовал за мной? Я слишком долго занималась чипом?

Что мне делать? Обхватываю себя руками и забиваюсь в угол, молясь, чтобы меня не заметили, если кто-нибудь появится. Я маленькая, и меня легко не заметить.

Телефон прекращает звонить, и внезапно я слышу свои рваные вдохи и выдохи. Несколько раз глубоко вдыхаю, пытаясь успокоить себя и своё сердце.

Временная безопасность, которую, мне казалось, я нашла, треснула, разбилась, как и то фото Адриана и его матери, которое я уронила.

Стаскиваю с кровати подушку и одеяло, проверив все замки на двери и выдернув шнур от телефона, а затем открываю шкаф, чтобы забраться внутрь.

Соорудив себе небольшую лежанку и устроившись на ней в темноте, я закрываю глаза. И первым в памяти всплывает не лицо Адриана, а лицо Роуз. Она бы знала, что делать. Вне всяких сомнений, мы бы уже пересекли границу Канады и направлялись в ближайший бар, чтобы отпраздновать наш побег.

Но её больше нет, и теперь я одна. Необходимо самостоятельно научиться поддерживать свою безопасность. Я так долго всех подводила...

Я подвела себя.

Подвела Роуз.

Чёрт, под конец я и Адриана подвела.

Это привело меня к этому моменту. Я стану матерью, которой ни у одного из нас не было, и я не подведу нашего ребенка. Пока я дышу, я пойду на всё, чтобы защитить их. Если бы я только могла объяснить это ему. Может, он сообразит и поймёт причину? Хотя, зная его, он ни на мгновенье не прекратит искать меня, пока я не вернусь в его объятия. Если бы мне только тоже не хотелось в них оказаться.

Теперь в памяти всплывает его лицо, то, как мягко Адриан прикасался губами к моей шее, прямо под ухом. Ему всегда удаётся найти это место, чтобы я задрожала от его поцелуя. Затем я слышу, как Адриан шепчет: «Ангел», и этого достаточно, чтобы я провалилась в сон.

2

АДРИАН

Я не жалею об убийстве Сэла. Если кто и заслуживал быть выпотрошенным, то это он. Но я ненавижу, что приходится находиться под прицелом общества. Ненавижу, что мои люди пострадали из-за моих действий. Я, блядь, ненавижу, что Андреа никогда не будет прежней, потому что я не смог уберечь её.

Кожа сиденья моего автомобиля скрипит, когда я двигаюсь, а ремень безопасности неприятно впивается в шею, пока я с отвращением не отдёргиваю его. Мне пришлось провести большую часть дня, выслушивая вопросы и обвинения засранцев. Мой отец никогда бы подобного не потерпел, но я выдержал это в надежде на гарантии безопасности относительно Валентины. Если я дам им причину копнуть глубже, они найдут её, и если мне не хватит сил уберечь моего ангела, то они её заберут.

И тогда мне не для кого будет жить.

Михаил – твёрдый, невозмутимый Михаил – прибавляет газу, без слов чувствуя мою неусидчивость. Его чёрные локоны растрёпаны, благодаря чему он выглядит моложе своих двадцати восьми. Он сжимает руль до побелевших костяшек, а я делаю медленный и ровный вдох.

— Если тебе есть что сказать, то просто скажи.

Он осторожно скользит руками по коже руля, чтобы обхватить его снизу. Напряжение не уходит из его плеч, несмотря на непринуждённую позу, а чёрный пиджак сбивается у воротника.

— Мне это не нравится. Мне не нравится, что они так пристально наблюдают за тобой.

Его шелковистый мягкий голос, отдающий сталью, немного снимает напряжение. Конечно, он будет беспокоиться обо мне. Все они беспокоятся за меня. Вот почему я всецело им доверяю.

Вновь устраиваюсь на сиденье и тянусь к потолочной ручке, чтобы размять напряженное плечо. Оно всегда болит перед дождём, ещё со времён моих бойцовских дней.

— Мне это тоже не нравится, но это не продлится долго. Когда они поймут, что тело не найти, и у них нет доказательств, они ничего не смогут сделать мне или любому из нас.

— Что насчет Андреа? — спрашивает он.

Крепче сжимаю ручку.

— Я выслежу этих ублюдков, вырву члены из их тел и подарю ей их в шкатулке. Она может окантовать их и вставить в оправу. Алексей это оценит.

Михаил усмехается, но потом осекается, вспоминая, что нашей подруге сейчас плохо.

— Хорошо. Мы все поможем.

— Но мы не сможем ничего предпринять, пока это дерьмо с советом не разрешится, только тогда Валентина будет в полной безопасности. Мне станет легче, когда её отец тоже умрет. Тогда я буду уверен, что никто не сможет её тронуть.

Запах Валентины всплывает в моей памяти, шелковистое тепло её волос в моих пальцах. Мне не терпится добраться до неё, ослабить беспокойство об её безопасности на какое-то время. Мне не приходится испытывать беспокойство, когда Валентина со мной, потому что так никто не посмеет тронуть её. Быть вдали от неё не вариант, пока всё не успокоится.

И это напоминает мне о насущном. Показываю из окна.

— Сворачивай здесь и поезжай ко второму убежищу. Хочу проверить и убедиться, что всё в порядке, в случае, если оно кому-то понадобится.

— Почему не к первому?

Насмешливо хмыкаю.

— Все знают, что в первом на самом деле не бывает безопасно. О нём, похоже, уже знают все остальные семьи. Вспомни, как мы гонялись за Сэлом.

— Мы знали о большинстве его убежищ, — замечает Михаил.

— Да, но только потому, что Кай – лучший в своем деле. Очевидно, что мы слишком долго не знали самого главного.

Когда я думаю о том, сколько времени ушло на то, чтобы выследить и убить этого ублюдка, это вновь пробуждает во мне гнев. Крепче сжимаю ручку, когда Михаил резко входит в поворот, проверяя в зеркало заднего вида, нет ли за нами хвоста.