Андрей Дмитрук
Уход и возвращение Региса
...Пятно осталось навсегда. Регис досконально изучил его грушевидную форму, зеленоватый отсвет нижнего края и туманное дробление центра.
Слепого, искалеченного Региса окружили самой нежной заботой. Вечерами его кресло выезжало на балкон. Нора осторожно брала руки мужа, покрытые нежной послеожоговой кожей, и клала их на прохладные подлокотники. Регис пил крепкий чай. Его лицо было почти неизменно обращено к небу, а глаза прикрыты толстыми темными очками.
Нора принимала друзей и сотрудников Региса, сидела с ними за столом, грустно улыбалась. Она похудела, стала бледной и постоянно настороженной. Она срывалась с места, когда с балкона вдруг доносился скрипучий голос, медленный и невнятный, как старая граммофонная запись:
- Солнышко мое, дай мне сигару...
Когда разъезжались друзья (многие с облегчением), Нора весело спрашивала:
- Тебе ничего не надо, мой повелитель?
- Кроме твоего поцелуя.
Она смеялась, поправляла плед на ногах мужа, проверяла исправность механического кресла, выполнявшего также и роль сиделки, целовала Региса в забинтованный лоб и уходила к себе. Часто, не раздеваясь, падала ничком на постель, лицом в подушку, и лежала так всю ночь.
Медленно, тяжкими трудами одолевал Регис сопротивление сраставшихся конечностей, учился владеть ими. Кресло - огромный блестящий агрегат перестало охватывать его, как кокон. Регис приподнимался, делал предписанные упражнения. Но тело было все сплошь облеплено датчиками, вживленными шприцами; запрограммированное кресло кормило его, умывало, производило гигиенические и лечебные процедуры.
Чем лучше Регис двигался, тем больше угнетала его слепота. Однажды он заговорил о самоубийстве. Нора позвонила другу семейства, профессору Косову. Тот сообщил, что явится через несколько дней с каким-то очень приятным сюрпризом. Пока что советовал Норе почаще усыплять больного, по возможности без его ведома.
Скоро явился Косов. Электросон Региса был потревожен мелодичным басом мощного двигателя. Возле крыльца разворачивался, зеркальными крыльями подметая газоны, широченный плоский "кальмар". Из машины выскользнул маленький, румяный, стремительный профессор Аркадий Косов, на бегу махнул Норе, жестом запретил спускаться с балкона, взлетел по винтовой лестнице холла. Не останавливаясь, приложился к руке Норы, влетел в гостиную и затормозил на каблуках рядом с креслом.
Забинтованный, покрытый до груди пледом, без кровинки в лице лежал перед ним неподвижный Регис. Свежее солнце удвоенно отражалось в черных озерцах очков, видимые участки землисто-желтой кожи были изувечены шрамами, нос казался собранным из мозаичных смальт.
Его разбудили. Он подал профессору кисть, твердую и холодную, как у манекена.
- Алло, доктор! - зашипел, заскрежетал старый, бессильный граммофон. Ну, на кого я похож, а?
- На бабочку, которая выбирается из кокона и хочет взлететь.
- Давай взлетим, доктор. С условием, что ты меня поднимешь повыше, а потом уронишь...
Нора закусила губу, на глазах ее выступили слезы; Косов неуловимым властным движением приказал ей успокоиться.
- Давай, Регимантас, Взлетим. Захочешь - упадешь. Не захочешь? Знаю, что не захочешь. Есть разговор. Терять тебе нечего. Обретешь весь мир.
Не обращая внимания на тревогу Норы, он заговорил настойчиво и убедительно:
- Тихо. Молчите оба. Катастрофа не повредила твоих глаз. Дело обстоит хуже. Глаза бы тебе давно сделали новые...
- Я знаю, но...
- Молчать. Повреждены зрительные участки мозга и проводящие пути. Не думаю, чтобы в ближайшие годы мы их вылечили. Бывают случаи, мозг сам исправляет повреждения, но редко. Предлагаю другое.
- Что?
...Оставьте мне мое пятно перед глазами и мое спокойствие. О, господи, опять больница! Стальные иглы жадно, как шашель, точили его тело, оно множилось, вскрытое, распоротое, на экранах телеустановок; он возвращался к сознанию, чтобы стать беззащитным перед болью, и опять терял память и чувства, и нависало над ним оружие хирургических машин. Нет уж, не хочу ни за какие блага...
- Никаких операций. Все быстро и безболезненно. Никаких больниц. Все произойдет дома. Сегодня. Сейчас. Решайся, не думай, не испытывай колебаний. Иначе не отважишься никогда.
При всей самоуверенности, профессор не смог заставить себя обернуться к Норе.
...Он вернулся, словно вынырнув из теплого моря, с памятью о пляшущих бликах, косматом коричневом дне и белых обкатанных камнях, по которым мелькают тени рыб. Слава богу, во сне зрение работало. Но что-то произошло и наяву. Что-то изменилось.
- Слушай, Аркадий, я не вижу пятна.
- Страдаешь по этому поводу?
- Нет, но...
- Все. Больше не увидишь своего пятна.
Легкое жужжание возле самого лица, приглушенный крик Норы. Регис рванулся так, что едва выдержали захваты кресла; два-три шприца выбросили в его тело заряды успокоительных веществ.
- Что это, доктор? Вертикальные полосы, голубой и зеленый цвета...
- Сосредоточься. Сфокусируй.
- Ограда балкона! Честное слово, ограда балкона! Нора, где ты, Нора!
- Я здесь, здесь, милый, смотрю тебе в глаза...
- Аркаша, почему... Почему я ее не вижу? Что это такое? Откуда здесь дерево... вишни...
- Профессор, как ему управлять этой машинкой?
- Стоп. Молчите оба. Регимантас, я заменил твои поврежденные клетки кристаллоблоками. Они вмонтированы в кресло. А сигналы извне транслирует передатчик типа "Флаинг". Твой летающий глаз.
- А, телекамера с обратной связью!
- Да. Новейшая. Неисчерпаемый запас движения. Скорость - до тысячи километров в секунду. Питается любой энергией. Гоняй куда хочешь. Управляется твоим желанием. За два-три дня научишься. Летай!
Нора смотрела на профессора с обожанием. Регис держал двумя руками его руку и горячо, беспорядочно, невнятно благодарил. Косов почувствовал неловкость, откланялся и слетел вниз. Когда он выезжал к воротам, от ветрового стекла шарахнулась ярко-алая летучая вещица, трепетная, как бабочка, вся пронизанная ритмичными вспышками. Регис учился управлять...
Но установившийся мир Регимантаса и Норы не был разрушен.
