Наблюдая за реками, которые имеют названия с угро-финскими суффиксами — ма и — ва, что означают «ручеек», «река», «вода», «приходим к выводу, что племя, которое давало эти имена, распространялось когда-то с северо-востока Великороссии далеко на юго-запад, включая Костромскую, Калужскую, Владимирскую, Московскую губернии и отсюда переходя даже в бассейн Днепра, а именно в область его верховьев и левых притоков, заканчивая Десной»[211]. Относительно населенных пунктов, то многие, особенно после революции, переименованы.

Примером мании переименований может служить судьба одной общеизвестной в России местности. До 1725 г. она имела чудское название Саарская Мыза. С 1725 г. — Царское село. С 1918 г. — Детское село. С 1937 г. местность переименовали в город Пушкино.

Если местность ко всему лишается своего населения, то не могут задержаться те же названия, которые бытовали когда-то. Название может удержаться лишь при беспрерывной наследственности населения, при непосредственной передаче названий из уст в уста. Сохранение чудской номенклатуры для мелких озер, рек и малозаметных объектов (как гора, поле) свидетельствует о «сохранении самого туземного населения, от которого перенимали славянорусские новоселы все эти чужие русскому языку имена»[212]. Как утверждает М. Покровский, «чтобы создать свою географическую номенклатуру для целого края, надо было сидеть в этом краю очень плотно и очень долго. Славянские колонизаторы врезались в эту гущу маленькими островками вопреки утверждению, что лишь остатки, „островки“ туземного населения сохранились на охваченных славянской колонизацией территориях»[213]. По словам историка восточнославянской географии Барсова, «географические названия остаются памятником тому исчезнувшему населению, которое создало их, и в этом понимании их свидетельство о населении и этнографическом наслоении той или этой земли неопровержимо и несомненно»[214].

На убедительные следы, оставленные чудскими племенами в географических названиях, обращает внимание Ключевский. «На широкой территории, — пишет он, — от Оки до Белого моря мы встречаем тысячи неславянских названий городов, сел, рек и урочищ. Даже племенные названия Меря и Весь не исчезли бесследно в центральной Великороссии: здесь встречается много сел и рек, которые имеют их названия. Итак, — делает вывод Ключевский, — финские племена были исконными обитателями в самом центре нынешней Великороссии»[215]. Таким образом, залесское междуречье Оки и Волги на протяжении продолжительного времени принадлежало к чудскому языковому миру. К появлению Русского государства «финские племена заселяли сплошь всю область Оки и Верхней Волги. Это как раз та область, которая в настоящее время считается коренной Великороссией»[216].

Сначала из Руси ездили на Залесье далеким окружным путем — через Новгород. Только намного позднее был проложен путь через Смоленск. Естественной особенностью Залесья была сильная заболоченность территории. Огромное количество озер и болот, густо разбросанных по всему краю, представляло серьезное препятствие для развития хлебопашества и вызвало значительные трудности при сооружении сухопутных путей сообщения. «К половине XII ст. не наблюдается прямого сообщения далекого Залесья с Киевом»[217]. И до этого времени Залесье не представляло собой отдельного удела, а входило в состав Черниговского и Переяславского княжеств.

Выражение «старший брат» до недавнего времени в историографии и публицистике надо было воспринимать как псевдоним или синоним слова «россиянин». Как средство идеологической шовинистической пропаганды выражение «старший брат» стало в СССР широко распространяться с 1936 г., а с 1938 г. появилось выражение «большой русский народ»[218]. В работе российского историка Б. Волина «Большой русский народ» утверждается: «Народы СССР гордятся своим старшим братом, первым среди равных в братской семье народов»[219]. Москва приложила много усилий, чтобы прочно связать словосочетание «старший брат» с российским этнонимом. «Партийные вожди любили манипулировать словами из родственной сферы — самый большой тиран XX ст. назывался „отцом народа“, российский народ был для всех других „старшим братом“, коммунистическая партия именовала себя „родной“»[220]. Интересно, что первым, кто употребил метафору «родные братья» относительно украинцев и россиян, был жандармский полковник барон Корф[221]. Провозглашалось равенство трех «единокровных» восточнославянских «народов-братьев», но цензура сурово следила, чтобы перечень этих народов шел не в алфавитном порядке: российский «старший брат» всегда должен был быть на первом месте[222]. Как отметил Р. Кись, «братские славяне („родные поколения“) видятся Москвой не в одной плоскости с ней, а иерархически „по вертикали“, на, безусловно, низшей ступени»[223]. Относительно украинцев идеологам «старшебратства» нужно было сделать такие три шага: «Сначала россиян выделить из числа других этнических меньшинств, сделать рядом с украинцами титульной нациями. Потом предоставить российскому народу роль „старшего брата“, „первого среди равных“. И лишь на третьем этапе сделать российский язык и культуру господствующей в Украине»[224]. Из-за того, что понятие «старший брат» тесно объединилось сходом формирования российского этнического сообщества и с соответствующими процессами у белорусов и украинцев, нельзя избежать рассмотрения некоторых малоизвестных широкой публике, но принципиальных для понимания истории вопросов этногенеза восточных славян. В этногенном аспекте термин «старший брат» реально означал, что украинцы и белорусы, в звании «младших братьев», являются производными от россиян. Другими словами, этногенез украинцев и белорусов будто бы происходил позже российского.

На самом деле историческая хронология свидетельствует как раз о противоположном.

Исследование происхождения отдельных восточнославянских народов принадлежит к числу наиболее заполитизированных в истории Восточной Европы. К сожалению, оно формировалось и решалось преимущественно политиками, а не научными работниками. Как следствие, историческая истина оказалась настолько искривленной, что наиболее молодой среди восточных славян этнос был провозглашен «старшим братом».

Вопрос формирования трех восточнославянских народов является исключительно актуальным и сегодня. «Актуализация этой проблематики усиливается также позицией определенных кругов, которые выступают за реинтеграцию Украины в рамках постсоветского сообщества. Ряд московских авторов стараются доказать существование „первичного государства“, первичной Руси, из которой якобы выделились со временем три восточнославянские государства, и дать, таким образом, некоторое историческое обоснование идеи реанимации СССР, политической интеграции трех восточнославянских народов. С этой целью обосновывается мифическое старшинство российского народа — „старшего брата“. Украинские историки понимали политический вес вопроса этногенеза восточных славян. „Этот вопрос имеет такие далекоидущие практические последствия политического характера, что эта сугубо научная историческая проблема была в течение долгих лет живым доказательством того, как историческая правда может быть жертвой политического давления со стороны заинтересованного режима“»[225].