— Да, для этого требуется по меньшей мере жена-изменница, — съязвила Лайана.

Жанна воткнула иглу в шитье, поднялась со стула и направилась к двери.

— Подожди, — окликнула Лайана. — Прости, я не хотела тебя оскорбить. Ты была очень добра ко мне.

Жанна вернулась, налила в кружку травяного настоя и протянула Лайане.

— Пей. Вкус омерзительный, но ты нуждаешься в подкреплении.

Лайана послушно проглотила отвратительную смесь и, протянув кружку Жанне, спросила:

— Что произошло с тех пор, как меня захватили? Роган атаковал замок?

Жанна помолчала, прежде чем ответить:

— Роган передал, что ты… ты ему больше не жена и Оливер может оставить тебя в своем замке.

Лайана во все глаза уставилась на нее.

— Боюсь, Оливер поддался неразумному порыву вспыльчивости. Он приказал отрезать тебе волосы и отослать их Рогану.

Лайана отвернулась от жалостливого взгляда Жанны.

— Понятно. Но даже когда они обрезали мне… волосы… — она с трудом выговорила последние слова, — Рогану было все равно. И как теперь поступит твой муж? Пошлет меня Перегринам по частям? Сегодня руку, завтра ногу и так далее?

— Конечно, нет! — отрезала Жанна. Говоря по правде, Оливер пригрозил сделать именно так, но она знала, что все это лишь слова. Она была вне себя от злости на мужа за похищение леди Лайаны, но теперь, когда постоянно находилась рядом с пленницей, а Роган к тому же не попался на удочку, Оливер растерялся и не знал, как быть.

— Что вы сделаете со мной? — прошептала Лайана, пытаясь опереться о слабые руки, чтобы встать. Жанна вручила ей бархатную тунику и помогла накинуть ее на голое тело.

— Не знаю, — честно ответила она. — Оливер поговаривает о том, чтобы обратиться к королю с просьбой аннулировать ваш брак, и затем выдаст тебя за своего младшего брата.

Лайана изо всех сил старалась не заплакать.

— Хорошо, что Роган не стал рисковать жизнью, своей и братьев, чтобы попытаться меня освободить.

— Поскольку у него остался всего один брат, можно понять его нерешительность, — саркастически хмыкнула Жанна.

— Но если бы он вздумал напасть на Оливера, наверняка заставил бы юного Зареда сражаться в первых рядах.

Жанна ответила странным взглядом.

— Сомневаюсь. Даже у Перегринов есть моральные принципы, — спокойно ответила она и, присмотревшись к Лайане, нахмурилась: — Неужели никто не объяснил тебе, что Заред — девушка? Ее по-прежнему одевают мальчишкой?

Лайана недоуменно хлопнула ресницами.

— Девушка? Так Заред — девушка?!

Она вдруг представила Заред, разбивающую кулаком голову крысы. И Заред в ее спальне посреди ночи… А как она злилась, застав Заред в постели с тремя женщинами! Как Северн и Роган веселились, когда она набросилась на них!

— Нет, — процедила она, сжав кулаки. — Никто не позаботился объяснить мне, что Заред — девушка.

— Когда я приехала туда, ей было около пяти лет, и, похоже, братья были немало смущены тем, что их отец произвел на свет девчонку. Они во всем винили вечно ноющую, трусливую, но богатую четвертую жену отца. Я пыталась заменить Заред мать. Но ничего не вышло: она так же свирепа, как братья.

— А я — последняя дура, поскольку мне подобное даже в голову не пришло.

И они не дали себе труда просветить ее! Старались не впускать в свою жизнь. Она так и не стала членом их семьи, и теперь они не желают ее возвращения.

— Скажи… с тех пор, как Перегрины получили мои… мои волосы, ответа от них не было? — прошептала она.

Жанна нахмурилась.

— Кое-кто видел, как Роган и Северн вместе пили и охотились с соколами.

— То есть праздновали. Я думала…

Продолжать ей не хотелось. Она думала, что если они и не любили ее, то по крайней мере нуждались. Думала, что Северн запер их с Роганом в башне, потому что тосковал по тому хорошему, что она делала для обитателей замка.

Жанна сильно сжала руку Лайаны.

— Таковы Перегрины. Они не похожи на других людей и заботятся только о своих. Для них женщины — лишь средство раздобыть денег и ничего больше. Не хочу быть жестокой, но посуди сама: Перегрины получили твои деньги, так к чему им ты? До меня доходили слухи, что ты пыталась навести чистоту в замке и готовить вкусную еду, но эти люди не ценят подобных забот. Дожди, прошедшие на прошлой неделе, наполовину заполнили их ров, и, говорят, в нем плавают уже три конских трупа.

Лайана не имела оснований сомневаться в правдивости ее слов. Как она вообще могла поверить, будто что-то значит для Рогана? Больше ему не придется терпеть вмешательство в его жизнь.

— А его наложницы? — прошептала Лайана.

— Уже вернулись.

Лайана глубоко вздохнула.

— Так зачем я вам? Муж не хочет меня, а мачеха вряд ли примет назад. Боюсь, твой муж остался в дураках.

— Оливер ничего еще не решил.

— Роган и Северн, должно быть, смеются над ним во все горло. Как ловко все вышло: они избавились от меня, оставили себе приданое и посадили на шею врагу уродливую, вечно сующую нос в чужие дела фурию.

Жанна ничего не сказала. Она жалела женщину, потому что прекрасно понимала ее чувства. Первые недели в плену были тяжкой мукой для Жанны. Она не любила ни своего молодого мужа, ни его грубиянов братьев, но все же страдала, услышав, что они погибли из-за нее. Кроме того, Роган был тяжело ранен, а очнувшись, узнал о смерти братьев.

Но рядом был Оливер. Он вовсе не думал влюбляться в молодую жену врага, но его первая жена умерла год назад, так и не родив ему наследника. Он был одинок, как и Жанна, и их влекло друг к другу. Сначала Жанна сторонилась его, храня верность мужу, который почти никогда не говорил ей ласковых слов и изменял на каждом шагу. Но очень скоро спокойная доброта Оливера заставила ее смягчиться. Пока за стенами замка бушевала война и умирали люди, Жанна лежала в объятиях Оливера.

Узнав, что Жанна носит его ребенка, Оливер буквально помешался от ревности. Его ненависть к Перегринам усилилась, потому что женщина, которую он любил, мать его ребенка, была чужой женой. Жанна умоляла его разрешить ей пойти к Рогану и просить аннулировать брак, но Оливер рвал и метал. Он страшился, что Жанна навсегда останется у Перегринов или, того хуже, что, увидев жену и услышав новости, Роган убьет ее.

Но она, ослушавшись Оливера и подвергая себя опасности, все же отправилась к Рогану. Самым трудным оказалось выбраться из осажденного замка. В темную, безлунную ночь служанки помогли ей спуститься по стене, а подкупленный слуга перевез через внутренний ров. Дальше она согнулась в три погибели, чтобы казаться невидимой, и пустилась бежать. Большие деньги ушли на то, чтобы убедить стражников на парапетах смотреть в другую сторону, но ей это удалось.

Накинув поверх платья плащ из грубой шерсти, она легко прошагала через лагерь Рогана, и ни один человек не распознал ее, хотя сама она видела немало знакомых лиц. Она прошла мимо Северна и Заред, и те даже не посмотрели в ее сторону. Когда она предстала перед Роганом, тот не обрадовался, узрев жену, не поспешил снять осаду. Она попросила его прогуляться в лесу и там, торопливо глотая слова, рассказала, что полюбила Оливера и носит его ребенка.

На какой-то момент Жанне показалось, что настал ее последний час. Но Роган взял ее за руку и объявил, что она — Перегрин и останется с ним. Что он никогда не отдаст ее Говарду. Она успела позабыть, каковы эти Перегрины. При мысли о том, что она никогда больше не увидит Оливера и проведет остаток жизни в грязном и зловонном замке Морей, Жанна расплакалась. Она не помнила, что говорила, но, кажется, пригрозила убить себя, если придется остаться с Роганом.

Выслушав жену, он отпустил ее руку и оттолкнул с такой силой, что она ударилась о дерево.

— Иди, — бросил он. — Прочь с глаз моих!

Жанна пустилась бежать и не остановилась, пока не оказалась в крестьянской хижине. В этот день Роган снял осаду, а через месяц Жанна услышала, что он обратился к королю с прошением аннулировать брак.