– Миледи?
– Примите, пожалуйста, мои извинения за необоснованные обвинения, – серьезно сказал он. – Меня оправдывает только то, что…
– Охранять Алекса – это ваша работа – перебила его Мерри.
– Да, все началось после моего приезда. Я понимаю, что были все основания заподозрить именно меня. И не сержусь.
– Спасибо, – пробормотал он и только теперь заметил, что вокруг толпятся люди и прислушиваются к каждому слову. Нахмурившись, он обратился к солдатам: – Так, уже утро, почему вы не начали разбирать лагерь?
– Мерри?
– Хочу, чтобы ты знала: я никогда не верил, что ты виновата в том, что со мной произошло. – Когда глаза Мерри недоверчиво сузились, и она открыла рот сказать, что не уверена в правдивости его слов, он поднял руку и добавил: – Если такая мысль у меня и появлялась, то лишь мимолетно. Твое поведение не давало ей закрепиться.
– Мое поведение? – переспросила Мерри, отчаянно желая поверить мужу.
– Ну да, – подтвердил он и хохотнул. – Мерри, есть причина, по которой ты получила прозвище Мегера Стюартов.
– Ты не могла получить его, шпионя и подглядывая, подмешивая людям отраву и нанося удары в спину. Это хорошо видно по твоему отношению к отцу и братьям.
– Что ты имеешь в виду?
– Помнишь день, когда я увидел, что ты тренируешь солдат на поле?
– Да, – ответила она, не понимая, к чему он клонит.
– Так вот, узнав, что твои родственники предаются пьяному разгулу, ты выпрямилась, расправила плечи и направилась прямо к ним, даже не попытавшись сделать что-нибудь украдкой.
– Мне бы не хотелось тебя разочаровывать. Надеюсь, ты не станешь думать, что я стою за всеми нападениями на тебя. Но должна признаться, что я опустила щит на дубовую башку Броди именно сзади.
– Таким образом, ты только хотела привлечь его внимание, – воскликнул Алекс.
– Ты все видел? – в смятении спросила она.
– Да, я шел за тобой, все видел и слышал. И могу заверить, тебе нечего стыдиться. Ты стукнула его по голове, тем самым привлекла к себе внимание, а потом устроила сущий ад, но уже глядя прямо в глаза.
– Дорогая моя, ты все делаешь прямо и открыто. Ты никогда не прятала виски от отца и братьев, а только запирала его в кладовой и оставляла у себя ключи. И все знали, что они у тебя. Нет, если бы ты хотела меня убить, то не стала бы использовать странные снадобья и нападения из-за угла. Ты бы выбрала более прямой и честный способ.
– Спасибо тебе, дорогой. – Мерри была очень тронута столь высоким мнением о себе.
– Я почти рад сегодняшнему пожару. Он позволил нам окончательно урегулировать наши отношения и открыто заявить, что ты вне подозрений. И еще…
– Что еще? – вскинулась Мерри. Алекс поморщился, но объяснил:
– Он позволил мне для разнообразия спасти тебе жизнь.
– Но как же так? – Мерри ничего не могла понять. Очевидно, она все же наглоталась дыму. Теперь Алекс уже улыбался во весь рот.
– Моя гордость была смертельно ранена! Маленькая женушка дважды спасала мне жизнь, в то время как я должен быть ее защитником.
– Вот как? – Мерри нежно похлопала мужа по плечу. – Успокойся, ты и есть мой настоящий защитник. Я в этом никогда не сомневалась. Просто раньше не было случая это доказать.
– Ты мое бесценное сокровище.
– Я рада, что ты это сказал. Да, кстати, я очень довольна, что Герхард перестал меня подозревать. И я подумала…
– Что? – нежно спросил Алекс, гладя жену по спине.
– Ты прав. Мне как-то не приходило в голову, что твой недоброжелатель действительно все время действует тайно, исподтишка. Полагаю, это не Герхард. Он слишком прямолинеен для этого.
– Да, – спокойно сказал Алекс. – Это не его методы. Мне нередко хотелось, чтобы он был не таким прямолинейным.
– У этого человека острый ум, и он прекрасно умеет обращаться с мечом, но дипломатия, как ты уже наверняка заметила, не его конек. Если бы у него было хоть немного гибкости, он никогда не стал бы оскорблять тебя подозрениями.
– Ты знаешь людей из д'Омсбери намного лучше меня. Как ты считаешь, кто из них настолько хитрый и подлый, что способен задумать такое?
– Тебе это не понравится.
– Значит, ты имеешь в виду Эдду?
– Я знаю, она тебе нравится, и была к тебе добра. Но в прошлом она показала себя коварной, злобной и изворотливой. Когда мой отец был жив и находился дома, она вела себя выше всяких похвал, как сейчас с нами. Если же он уезжал, она совершенно менялась. Она была холодной и жестокой ко всем, включая меня и Эвелинду. А когда он въезжал в ворота, она снова как по волшебству превращалась в добрую и понимающую мать семейства. Создавалось впечатление, что есть две Эдды: плохая и хорошая.