Удивительно, но военные этого не понимали! Если бы мы сразу обесточили все системы, то крупномасштабного вторжения произойти не могло. Но кому под силу погрузить во мрак весь мир, пусть даже ненадолго? Это можно было сделать, будь наша цивилизация одним целым, окажись мы действительно Человечеством, а не кучкой рвущих на себя одеяло людишек…

Сзади напирали спасающиеся от обстрела, и мне пришлось протискиваться сквозь толпу в поисках относительно свободного места.

Кто-то с силой подергал меня за рукав. Я оглянулся и увидел заросшее щетиной, незнакомое лицо.

– Хочешь БЭП? Возьму недорого, – шепот был едва слышен.

Я брезгливо отстранился и, поморщившись, спросил:

– Какой еще БЭП?

– Биоэнергетический преобразователь! – удивленно ответил тип, глядя на меня так, словно я с Луны свалился.

– Что? – снова не понял я.

– Вот чайник! Компьютерный блок преобразования, – явно махнув на меня рукой, ответил он, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Покажи! – я ухватил незнакомца за обшлаг длинного суконного пальто.

– А чего смотреть? – ощерился он, показывая гнилые зубы.

– Должен я увидеть товар или нет?

Тип нехотя сунул руку во внутренний карман и вытащил из него плату. Точно такую же, как та, которую я когда-то, тысячу лет назад, извлек из «саркофага» Маргарет Тревор…

– Ну что, берешь? – нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросил продавец.

Он еще что-то бормотал, но я уже не слушал. Плата Маргарет у мелкого спекулянта! Впрочем, почему именно Маргарет? Утечка могла произойти где угодно, да и умельцев, готовых на все, лишь бы сорвать свой куш, среди людей во все времена хватало. Было ясно одно: зараза расползлась по миру. Теперь даже объединение человечества в единое государство не остановит лавину, сорвавшуюся на нас.

– Так покупаешь? – не отвязывался от меня настырный тип.

– А зачем она мне? – оставаясь во власти своих мыслей, пробормотал я. – Все равно виртал заблокирован.

– Брехня, – сплюнув на пол, сказал тип. – Есть полно лазеек, через которые можно пробиться, а за отдельную плату могу подкинуть интернетовский адресок, где продаются билетики в «Мир Тысячи Солнц».

– Куда? – удивленно переспросил я.

Теперь пришло время удивляться ему. Действительно, откуда мог взяться человек, настолько незнакомый с действительностью? С той действительностью, которой жили все окружающие. Поколебавшись мгновение, спекулянт сказал:

– Я пошутил, братец. Это просто звуковая плата. «Саунд бластер-2010.»

– Слышишь, – процедил я сквозь зубы, – не парь мне мозги. Я даже не юзер, я профи, и сталкивался с этой платкой, когда ты о подобном даже не слыхивал, – и, ощущая неистребимое желание съездить ему по физиономии, добавил: – Проваливай!

Но тип меня уже не слушал. Он рванулся сквозь толпу, расталкивая недовольно ворчащих людей. Догонять его я не стал.

Налет завершился через сорок минут. Войскам ПВО опять удалось отбиться, но какой ценой!

Я выбрался из подвала и с ужасом смотрел на пылающий город. Горело много, смрадно чадя дымом, разбрасывая тучи искр. Какой-то солдат, пробегая мимо, крикнул, что пришельцам, наконец, удалось завалить Эмпайр-стейт-билдинг, и что рухнувшая башня подмяла под себя по меньшей мере дюжину зданий.

Плохо, что и среди солдат встречаются паникеры. Еще хуже, что он, похоже, не врал.

Я шел по пустынному тротуару, постоянно спотыкался и проклинал все на свете, обходя горы битого кирпича и редкие машины, опрокинутые или выгоревшие дотла.

Вообще-то, легковушек в городе, практически, не осталось. После первого налета на Нью-Йорк жители рванули прочь из бетонных джунглей. Многокилометровые пробки рассасывались пять дней, но повезло далеко не всем. Однажды я попал на такую «пробку». Сгоревшие автомобили стояли друг за другом в тесной лощине улицы, и ветер гонял от дома к дому жирный серый пепел. Люди сгорели мгновенно. Только что ругались, томились в ожидании, испуганно поглядывали на небо, а потом – вспышка и больше ничего. Сотни жизней сгоревших в едином факеле…

Закрапал мелкий дождик, черный, вперемежку с пеплом. Никогда не думал, что этот бесконечно падающий с неба пепел будет мне так досаждать. Впрочем, что меня нынче не раздражало?

Позади послышался какой-то странный, шкрябающий и дробный звук. Я оглянулся. Следом бежала огромная псина с впалыми боками. Этих породистых и злых собак в последнее время появилось много. Хозяева, уезжая, бросали своих любимцев. Встретившись со мной взглядом, пес вздрогнул, неуверенно вильнул хвостом и шмыгнул в пролом подьезда.

Я повернул за угол и едва не столкнулся с грязной, одетой в какое-то ярко-красное тряпье нищенкой, старательно перекладывающей пустые бутылки в детскую коляску с погнутыми, искореженными колесиками. Зачем ей бутылки, я не знал. У каждого свое помешательство.

Например, мой сосед, живущий этажом ниже, каждый день отправлялся на работу в свой офис, который хааны разнесли в пыль еще полтора месяца назад. Он шел через полгорода постоять над развалинами, а вернувшись домой, заходил ко мне, чтобы в очередной раз с печалью в голосе сообщить, что потерял работу и нового места ему не найти, потому что он слишком стар, чтобы его взяли на новое место, и теперь ему одна дорога – в дом престарелых. Выговорившись, он уходил, чтобы на следующий день прийти снова…

Старуха испуганно вздрогнула, лицо ее перекосилось и она злобно закричала:

– Не тронь! Они мои!

Я попятился, удивленный ее натиском, но нищенка наступала, тесня меня своей коляской.

– Мне ничего не надо, – я попытался успокоить ее, но мой голос еще больше взбудоражил больной рассудок старухи.

Она выхватила из складок своей хламиды что-то черное, отливающее металлическим блеском, и мне в глаза ударила струя газа…

Волна боли отбросила назад, согнула пополам, ослепила, погнала из глаз, носа, рта жидкость. Я обливался слезами, соплями, слюной, чихал и орал от боли. Кто-то навалился на меня сзади, бросил на землю, принялся избивать ногами. А потом сильный удар по голове погрузил меня в омут беспамятства.

Я открыл глаза и увидел, что с неба падают крупные хлопья белого пепла. Он был холодным, этот пепел, а, коснувшись лица, превращался в капельки воды и стекал вниз.

«Снег! – догадался я. – Первый снег. Вот почему мне так холодно».

Я медленно сел, чувствуя как боль отдается во всем теле, и увидел, что совершенно раздет.

В неверном свете сумерек высились передо мной развалины какого-то дома. Висели на обрывках арматурин бетонные блоки, мутно отсвечивали осколки стекла, груды битого кирпича вперемешку с обломками мебели, искореженными листами жести и пластика, гипсовой лепниной потолочных украшений окружали меня. Я огляделся и увидел темные, мрачные, совершенно незнакомые мне здания.

Вспомнилась сумасшедшая старуха с газовым баллончиком, сильные удары ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Но что было дальше?

Почему на меня напали, сколько я был без сознания, далеко ли нахожусь от своего дома? – эти вопросы роились под черепной коробкой, словно мухи под потолком общественного туалета, но ни на один из них я не мог дать ответа.

Стараясь не наступать босыми ногами на стекло, я доплелся до ближайшего здания, и принялся заглядывать в окна, надеясь разглядеть хоть слабый отблеск света.

«Не может быть, чтобы меня утащили далеко от Парк-авеню, – пытался успокоиться я. – Да и кому нужен человек без цента в кармане, и даже отдавший пропуск на острова?».

Так вот в чем дело! Видимо кто-то шел за мной от самого эмиграционного Департамента, кто-то, не заметивший, что я отдал бланки женщине, которая, небось, уже и забыла о моем существовании. Могли ограбить меня и озверевшие молодчики, выпущенные из тюрьмы во время тотальной мобилизации, да так и не водворенные на прежнее место, потому что теперь не до них.

Но зачем налетчикам понадобилась моя одежда? Заходи в любой дом – там множество брошенных квартир с кучей барахла, которое прежние хозяева, покидая город, не взяли с собой. Просто у них не было возможности забрать все. Мы же, черт побери, так привыкаем к вещам, к комфорту и роскоши и, словно пчелы, тащим и тащим в свои ульи вещицу за вещицей, будто у нас впереди десять жизней, чтобы сносить, потребить, переварить, использовать все добытое…