— Ты давно уснул? Когда ты вернулся?

— Около половины двенадцатого. После встречи мы зашли в бар пропустить стаканчик.

Мы — кто? Там были женщины? Он наверняка не бывает обделен женским вниманием.

— А я немного почитала перед сном, готовилась к завтрашнему дню. Легла в постель около одиннадцати… Я не слышала, как ты вернулся.

— А, — в его голосе звучало некоторое разочарование. — Как же ты услышала наших ночных визитеров?

Они уже стояли возле двери в ее спальню. Лайон опирался о дверной косяк, глядя на нее.

— Не знаю. Я просто вдруг проснулась с чувством, что что-то не в порядке.

— Ты на самом деле не была напугана, ведь так?

— Я не была напугана, пока ты не схватил свой пистолет.

— Револьвер.

— Револьвер. Они правда думали, что мы не услышим, как хихикают эти девчонки?

Плечи Лайона затряслись в беззвучном хохоте:

— Мы напугали их до чертиков.

— Часто такое случается? Я имею в виду, часто люди сплавляются по реке?

Он вытащил револьвер и фонарик из брюк и положил на столик в холле, потом прислонился к стене.

— Частенько весной и летом. Пороги встречаются на всем протяжении Гваделупы. Люди арендуют лодки, обычно на день. Большинство сплавов занимают всего несколько часов, но некоторым туристам хочется провести ночь на реке. Разумеется, они должны ставить палатку на общественных землях, а не на частной собственности. Иногда они машут нам, проплывая мимо. Вот и все. Лишь небольшой изгиб Гваделупы пролегает по нашим владениям, и то по самой окраине.

Ей нравилось убаюкивающее звучание его голоса. Она вдруг поняла, что на час они совершенно забыли о своей настороженности по отношению друг к другу. Они пережили приключение, они смеялись, и их враждебность уступила дорогу дружеской симпатии. Энди ощутила укол сожаления — встреться они при иных обстоятельствах, все могло быть иначе. У него не было бы причин подозревать ее в корысти, а она смотрела бы на него не как на препятствие, врага, но как на мужчину. Небо за окном уже стало серым в преддверии рассвета, и мрак коридора понемногу рассеивался: теперь она могла разглядеть его лучше. Он был расслаблен, его губы не были сурово сжаты упорством или неприязнью. От улыбки в уголках глаз стали заметнее маленькие морщинки. Эти складки, белые на его смуглой коже, образовывали узор, который ей хотелось обвести пальцем. Он скрестил руки на груди, и она увидела, как напряглись мышцы под кожей. У него была широкая грудная клетка, покрытая темными волосами — это казалось ей соблазнительным.

— Вернешься в постель? — мягко спросил он.

Он посмотрел на ее губы.

— Нет, не думаю. Я заработаю себе головную боль, если лягу так ненадолго. А ты?

Он с некоторым опозданием встретил ее глаза:

— Ммм… Нет, нет, я обычно встаю с рассветом.

Она кивнула, посмотрела вдоль коридора, на пол, на свои босые ноги, стоящие так близко к его. Она провела с ним больше часа, одетая лишь в легкий намек на ночную рубашку и полупрозрачное кружево трусиков. Только теперь, в предрассветном доме, она ощутила неловкость из-за своего легкомысленного наряда.

— Ну что ж, спасибо за приключения, — бросила она весело, поборов комок в горле. Ее тело вдруг стало тяжелым, обремененным желанием.

— Это было приятно. Увидимся позже.

— Да.

Сказать больше было нечего, кроме, быть может, «почему бы тебе не зайти?», или «почему бы нам не продолжить это разговор у меня в комнате?», или «я хочу тебя, поцелуй меня сейчас же». Но она не могла. Вместо этого, чтобы не сболтнуть лишнего, Энди вошла в свою комнату и мягко закрыла за собой дубовую дверь. Ей хотелось услышать его шаги, но через минуту она вспомнила, что он не обут, и покинула свой пост у порога.

Энди ощущала какую-то растерянность. Не вполне понимая, чем себя занять, она решила принять душ и вымыть волосы. А оставшееся до приезда съемочной группы время она потратит на подготовку к интервью.

Горячая вода оказала на нее живительное действие, она почувствовала себя свежей и бодрой. Впрочем, не сказать, чтобы до этого она была вялой. Напротив, все ее чувства были обострены до предела, самые легкие прикосновения превращались в ток, пронзали все тело. Она нашла, кажется, каждое свое нервное окончание, пока вытиралась полотенцем и наносила цитрусовый лосьон для тела на руки и ноги. Энди забыла взять в ванную свежее нижнее белье, поэтому просто накинула на себя многострадальную батистовую сорочку. Просвечивающая мягкая ткань легла на кожу, будто облако. Ночная рубашка с глубоким вырезом, на тонких лямках ласкала ее чистое, разгоряченное тело прохладой. Вернувшись в комнату, она села на подоконник, чтобы высушить волосы. Уже много лет назад она бросила затею придать своей прическе какой-то жесткий стиль, поскольку у ее волос, похоже, имелось собственное мнение на этот счет. Сейчас она с равными интервалами орудовала расческой в непослушной влажной гриве, как дрессировщик, щелкая кнутом, лишь на время усмиряет тигра. К ее удивлению, Энди частенько спрашивали, где ей укладывали волосы.

Солнце показалось из-за дальнего холма, и золотисто-розовое сияние разлилось по всей долине. От красоты пейзажа у нее перехватило дыхание — мир был напоен спокойствием и гармонией. Любовь Лайона к своей земле была более чем понятна и заслуженна. Деликатный стук в дверь отвлек ее от созерцания.

— Да?

Приняв это за приглашение, Лайон открыл дверь, в руках он держал поднос с кружками.

— Я сварил кофе и думал, ты…

Он никогда не видел ничего столь же прекрасного и никогда не хотел обладать женщиной больше, чем сейчас. Она застыла в положении, в котором он ее застал — рука с расческой закинута вверх, к медовым волосам, окружающим ее голову, будто сияющий нимб в свете восходящего солнца. Кожа казалась прозрачной в мягких утренних лучах. Под ночной рубашкой угадывались смуглые соски и очертания груди, ткань соблазнительно топорщилась под их напором. Поднос был мгновенно отставлен в сторону — на маленький кофейный столик. Лайон закрыл дверь и пересек комнату, ни на мгновение не отводя от нее глаз — моля ее не двигаться, не говорить. Он никогда не чувствовал подобного. Он стал искушенным любовником еще в юности и никогда не испытывал нехватки в женском внимании, чтобы совершенствовать полученные знания на практике. После того как Джери ушла, он некоторое время был груб с партнершами, овладевал ими бесцеремонно и эгоистично, думая только о себе, о том, чем, как Лайону казалось, они обязаны ему — все из-за унижения, причиненного бывшей женой. Такое отношение постепенно смягчилось, поменялось, и никто из женщин, на краткое время познавших его любовь, не мог забыть подаренных им прикосновений. Его мужская гордость была восстановлена. Теперь же он чувствовал себя зеленым юнцом. Он подошел к подоконнику и сел рядом с ней, приютившейся в уголке, в надежде, что она не чувствует его смятения.

— Я не хотел тебя побеспокоить. — Его голос был еще более хриплым, чем обычно.

— Ты не побеспокоил.

Он пожирал ее взглядом. Серые глаза, которые она прежде видела твердыми и холодными, будто сталь, потеплели от волнения, изучая ее черты. Каждая деталь была записана, прежде чем он перевел взгляд к ее шее и гладкой округлости груди. Без всяких сомнений, он находил ее желанной.

— Ты хорошо пахнешь.

— Я только что из душа.

Этот пустой разговор был просто способом снять напряжение, высвободить часть энергии, которая переполняла их обоих изнутри; возможностью перевести застрявшее в легких дыхание.

Он протянул ладонь к ее волосам, запустил ее внутрь и отвел руку чуть назад, пока каждая прядь, скользнув сквозь пальцы, снова не упала ей на плечи. Его руки изучали ее лицо, касались бровей, век, носа, скул. Он гладил ее губы указательными пальцами, пока не запомнил их форму и текстуру. А еще цвет и, он надеялся, вкус. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее, но он медлил. Его руки продолжали блуждать ниже, по ее шее, вокруг ключиц, игривый палец задержался на ямке рядом с плечом. Наконец он дошел до кружева на вырезе ее ночной рубашки. Он глубоко, гипнотически заглянул ей в глаза, и она, будто безвольная кукла, послушно закрыла их. Его пальцы нежно коснулись изгиба груди. Ее тело мгновенно откликнулось на ласку, кожа покрылась мурашками.