Теперь Брайсон был твердо уверен: у Лейлы имелись сообщники, которые находились где-то поблизости.

Сейчас они явно неподалеку; они знали, где он остановился, и если Лейла заколебалась на мгновение, прежде чем выстрелить в Брайсона, они колебаться не станут. Уходя из своей комнаты, Брайсон по привычке расположил вещи таким образом, чтобы впоследствии можно было понять, не рылся ли кто в них, – подобная информация часто бывает полезна. Ник давно уже приучился прятать все ценные вещи в тех случаях, когда предполагал, что его могут ограбить. Кроме того, он привык разделять ценности на две категории: те, которые имеют денежную ценность, и те, которые ценны со стратегической точки зрения. Случайные воры, нечистые на руку горничные и тому подобные непрошеные гости скорее покусились бы на вещи из первой категории: деньги, драгоценности мелкая бытовая техника, дорогая на вид. А вот вещи второй категории – вроде паспортов, как настоящих, так и поддельных, удостоверений личности, лицензий и других документов, видеопленок или дискет – вряд ли соблазнили бы обычных воров, но их утрату зачастую невозможно было компенсировать.

А потому Брайсон предпочитал оставлять наличные деньги в багаже, но фальшивые паспорта забирал с собой. Верный своей привычке, он и сейчас держал при себе все свои бумаги, оружие и переписанный ключ от секретного телефона Жака Арно, крохотный крипточип, с которым Ник некоторое время намеревался не расставаться. Если он попросту бросит все, что осталось в комнате пансиона, и уйдет, он как-нибудь это переживет. Ему понадобятся деньги, но этот вопрос нетрудно будет уладить. Но он сможет продолжать дело.

Но что ему теперь предпринять? О проникновении в Директорат можно позабыть. Им уже известно о его враждебных намерениях. Единственное, что остается, – действовать в лоб. Попытаться отыскать Елену, используя в качестве наживки положение бывшего мужа.

«Они не знают, что именно мне известно, что я мог узнать от нее».

Даже если Ник действительно был заданием Елены, если ей было поручено манипулировать Брайсоном, держа его при этом в неведении, она тем не менее могла что-то сообщить ему, умышленно или ненамеренно. Пусть даже их брак замышлялся как фиктивный, но все-таки Ник был ее мужем. И между ними случались моменты близости, мгновения, когда они становились единым целым.

Обман мог оказаться двойным, обращенным в том числе и против них. Почему бы, собственно, и нет? Что, если он даст понять, что кое-что узнал от Елены – кое-какие факты, которые, на взгляд его бывших работодателей, ему лучше бы не знать? Какие-нибудь сведения, котороые можно где-то спрятать и использовать как товар для сделки, оставить у адвоката с приказанием обнародовать в случае его смерти?

А он действительно кое-чем располагает. Муж знает о своей жене такие вещи, каких никто больше не может знать. Они не знают, что Елена могла передать ему, вольно или невольно. Вот на этой неопределенности, на двусмысленности ему и нужно сыграть – сделать из этого обстоятельства огонь маяка, приманку.

Правда, как именно это можно сделать, оставалось пока неясным. Но ведь ему приходилось в разное время иметь дело со множеством агентов; с оперативниками, осевшими в Амстердаме и Копенгагене, Берлине и Лондоне, Сьерра-Леоне и Пхеньяне. Он будет методично устанавливать контакты, выяснять, кто из них все еще функционирует, и использовать их как каналы для передачи сообщения Теду Уоллеру.

Для этого ему понадобятся деньги, но этот вопрос решается без особых проблем. Он воспользуется своими потайными счетами в банках Люксембурга и острова Большой Кайман, которые пока что держал нетронутыми. Потребность держать припрятанными значительные суммы – так, на всякий случай, – была для оперативников Директората второй натурой, а зачастую и вопросом выживания. Нужно будет организовать перевод денег и взять сумму, которой хватит, чтобы беспрепятственно путешествовать по миру. Полагаться на ЦРУ он больше не может.

А потом он начнет устанавливать связи с бывшими коллегами, чтобы передать через них свои угрозы. И свои требования – настаивать на встрече с Еленой. И обещать, что, если эта встреча не состоится, он сделает достоянием гласности информацию, которую до сих пор держал в резерве. Шантаж в чистом виде, тупой и незамутненный. Такой подход Тед Уоллер поймет. Ему это покажется совершенно естественным.

Брайсон закрыл дверь чулана и огляделся в поисках другого выхода, чтобы убраться из пансиона, минуя вестибюль. Несколько минут покружив по темным закоулкам подвала, он отыскал служебный выход, которым, похоже, редко пользовались. Металлическая дверь проржавела настолько, что теперь не хотела открываться. После нескольких минут борьбы Брайсон заставил ожить дверную ручку, и вскорости ему удалось рывком распахнуть дверь. Он очутился в узкой, заваленной всяким хламом улочке с булыжной мостовой. Пройти здесь можно было лишь с большим трудом, и, очевидно, это мало кто пытался проделывать.

Переулок – место парковки для жителей окружающих домов, и не более того, – вывел его к крупной улице, а там уже Брайсон растворился в толпе пешеходов. Первым его пунктом остановки стал невзрачный универмаг, где Ник приобрел новую смену одежды. Переоделся он тут же, в примерочной, а прежнюю одежду бросил за ненадобностью, чем немало озадачил продавца. Кроме того, Ник купил рюкзак, комплект одежды на разные случаи и дешевую сумку с ремнем, которую можно было бы брать с собой в самолет.

Отправившись на поиски филиала какого-нибудь крупного международного банка, Брайсон прошел мимо витрины магазина бытовой электроники. Господствующее положение в витрине занимали выстроившиеся рядком телевизоры, и все они сейчас передавали одну и ту же программу. Картина сразу же показалась Нику знакомой – он узнал виды Женевы. Сперва ему почудилось, что это рекламный ролик какого-то турагентства, расписывающий красоты Швейцарии. Потом до него дошло, что на самом деле это – выпуск новостей. Тогда Брайсон замедлил шаг, чтобы взглянуть, что там будет дальше.

А дальше была женевская больница кантона. Сперва оператор показал коридоры, забитый носилками пункт неотложной помощи, трупы в пластиковых пакетах. На экране мелькнула жуткая сцена: подготовленные к вывозу ряды трупов. Титры гласили: «Женева, вчерашний день».