Вторым соображением, говорившим против применения чисто оборонительной тактики, был тот простой факт, что нам не хватало для этого имеющихся на востоке дивизий. Фронт от Черного моря до Ледовитого океана был слишком велик для того, чтобы мы могли создать на нем прочную оборону, и меньше всего в полосе группы «Юг», которая должна была оборонять тогда 32 дивизиями фронт от Таганрога на Черном море до района юго-восточнее Сумы, составлявший около 760 км.
Соотношение сил позволяло Советам, в случае если бы мы ограничились чистой обороной, проводить наступление на различных участках Восточного фронта превосходящими силами и прорывать наш фронт. В результате этого противник добился бы или окружения стабильных участков фронта, или нашего отступления. 1944г. дал достаточно примеров того, к чему приводила нас попытка удерживать неподвижный фронт.
Следовательно, мы не могли ограничиться только чистой обороной! Наоборот, мы должны были – пусть даже и в рамках стратегической обороны – привести в действие факторы, которые давали нам преимущество перед противником: более искусное руководство войсками, высокие боевые качества войск, большую подвижность наших войск (особенно летом). Мы должны были, если даже в целом мы и ограничивались бы обороной, пытаться нанести противнику мощные удары на отдельных участках, в результате которых он понес бы значительные потери, особенно пленными, что могло бы привести, по крайней мере, к ничейному исходу войны. И в рамках стратегической обороны мы должны были снова вести маневренные операции – в них заключалась наша сила. Это мы могли бы делать в случае, когда наступающий противник давал нам для этого благоприятные шансы, или в случае, когда мы это делали по своей инициативе.
Имея в виду подобное гибкое руководство операциями, группа армий «Юг» уже в начале февраля 1944 г. вошла с ходатайством в ОКХ, то есть к Гитлеру. Мы это сделали в связи с намечавшейся тогда большой переброской наших сил с правого фланга группы на левый, но уже планировали при этом дальнейшее ведение операций на востоке. Обмен мнениями по этому вопросу, исходивший главным образом от нашего штаба, продолжался до конца марта.
Если говорить в общем, то речь шла тогда о двух альтернативах. Или мы должны были предоставить инициативу противнику, ожидать его наступления, чтобы затем, имея выгодные предпосылки, нанести ответный удар. Или мы должны были пытаться удержать инициативу и упредить врага своим ударом еще до того, как он оправится после зимней кампании.
Решение этого вопроса зависело по существу от того, как оценивать предполагаемые действия противника после окончания периода распутицы. Наш ответный удар был бы возможен в связи с общей обстановкой только в том случае, если Советы были бы готовы в ближайшее время начать свое наступление.
Хотя и не была исключена возможность того, что Советы до открытия второго фронта их союзниками будут пассивны, мы все же полагали, что противник после окончания распутицы вновь начнет свое наступление. Об этом говорила его уверенность, несомненно, увеличившаяся после успехов у Сталинграда. Для советского политического руководства было также с психологической точки зрения трудно сделать большой перерыв в неоднократно возвещавшемся им «освобождении святой русской земли». Наконец, надо было полагать, что хозяин Кремля был намерен опередить своих союзников в Восточной Европе, прежде всего на Балканах. По этим причинам мы полагали – и в этом мы находили полную поддержку в ОКХ, – что противник после распутицы вновь начнет свое наступление.
Если бы это произошло, то противник ввиду его численного превосходства получил бы большие возможности. Он мог пытаться путем прорыва на южном фланге группы «Север» оттеснить ее к морю и затем окружить. Он мог попытаться взять в клещи с севера и юга выступающий около Орла далеко на восток выступ, занимаемый группой «Центр», с тем, чтобы, таким образом, взломать фронт всей группы.
Нигде противник не имел еще таких хороших оперативных и одновременно больших военно-экономических и политических шансов, как на южном фланге Восточного фронта, на участке группы «Юг»! Здесь немецкий фронт, охватывающий Донбасс, выступал, как «балкон», далеко на восток параллельно северному побережью Азовского моря. Если бы противник атаковал этот «балкон» с востока через Миус и с севера через Донец, то он мог бы прижать расположенные в Донбассе немецкие армии к побережью и там уничтожить их. Если бы он еще дополнил эти действия наступлением в районе Харькова в направлении на Днепр ниже Киева, то он мог бы достичь цели, которая ускользнула от него зимой 1942/43г., – окружения всего немецкого южного фланга у побережья Азовского и Черного морей. Он мог бы в этом случае разгромить не только группу армий «Юг», но и расположенную на кубанском плацдарме группу «А» с ее 17 армией. Эта победа на южном фланге Восточного фронта отдала бы в руки Советов одновременно и важный в военно-промышленном отношении Донбасс и житницу Украины. Это открыло бы противнику путь на Балканы, в первую очередь к румынской нефти. Наконец, это не могло не сказаться на политической позиции Турции.
Так как наступление Советов ни на одном из других участков фронта не открывало таких перспектив, то надо было полагать, что главное направление их наступательных операций, если они вообще будут наступать, как и в 1942 и 1943гг., будет находиться на южном фланге Восточного фронта. Имевшиеся в их распоряжении силы не исключали также возможности для нанесения местных ударов на других участках фронта.
Об этих планах свидетельствовала группировка сил противника. Перед фронтом группы армий «Юг» только в тылу противника стояло пять сильных групп оперативных резервов, насыщенных, прежде всего танковыми и кавалерийскими корпусами. Одна группа стояла перед нашим фронтом на Миусе, две – перед нашим фронтом на среднем Донце и две другие – восточнее и северо-восточнее Харькова. Кроме того, подброска сил с Кавказа и из Сталинграда продолжалась и в марте. Сильные резервы противника стояли также перед восточным и северным участками Орловской дуги, где находилась группа армий «Центр», а также у Москвы. В целом, обстановка не оставляла сомнения в том, что противник, рано или поздно, будет пытаться добиться решающего успеха на участке группы армий «Юг», а возможно, также и на южном фланге группы армий «Центр» путем наступления с охватом Орловской дуги.
Поэтому командование группы армий «Юг» ожидало, что противник сначала будет наступать на «донецкий балкон» с востока через Миус, а с севера – через Донец в его среднем течении, чтобы сковать находившиеся там наши армии или оттеснить их к побережью. Это наступление потом, вероятно, должно было бы быть дополнено наступлением из района Харькова или севернее в направлении на Днепр с целью повторить широкую операцию по охвату, не удавшуюся противнику в феврале-марте. Начиная с лета 1944 г. Советское командование фактически так и действовало.
На этих предполагаемых планах противника строился наш план нанесения ответного удара, который командование группы «Юг» неоднократно представляло в феврале-марте Гитлеру. Мы предлагали при ожидавшемся нами наступлении противника на Донбасс с боями отойти и пропустить армии противника на запад приблизительно до линии Мелитополь – Днепропетровск. Одновременно мы должны были подготовить крупные силы в тылу северного фланга группы армий. Эти силы должны были разбить наступающего там противника, чтобы оттуда нанести удар на юго-восток или на юг в глубокий фланг армий противника, наступающих через Донбасс на нижний Днепр, и уничтожить их на побережье.
В сравнении с немецким наступлением 1942 г. главное отличие этого плана состояло в следующем. Мы намеревались нанести ответный удар после того, как противник введет свои наступательные силы и частично их израсходует. Целью операций должны быть не территориальные цели на востоке (как в 1942 г. Сталинград или Кавказ), а уничтожение войск противника на важном фланге путем окружения его у побережья Азовского моря. Чтобы выполнить этот план и исключить возможность отхода противника на восток (как в 1942 г.), сначала мы должны были освободить ему путь через Донбасс на нижний Днепр, против этого соблазна он вряд ли устоял бы.
