26 ноября утром проездом через Ростов я имел разговор с генералом Гауффе, начальником немецкой военной миссии в Румынии, первоначально намечавшимся на должность начальника штаба группы армий Антонеску. Он нарисовал нам действительно безрадостную картину относительно состояния обеих румынских армий, находящихся на Сталинградском фронте. Он прямо заявил нам, что из первоначально имевшихся 22 румынских дивизий 9 полностью разбиты, 9 бежали и в настоящее время небоеспособны, 4 пока еще боеспособны. Все же он надеялся, что можно будет со временем из остатков разбитых дивизий сформировать еще несколько соединений.

Прямой противоположностью сообщению Гауффе было письмо, которое прислал мне маршал Антонеску. В этом письме он горько жаловался на немецкое командование. Он упрекал немецкое командование в том, что оно не уделило достаточного внимания его неоднократным предупреждениям об опасности, надвигающейся с донского плацдарма у Кременецкой на 3 румынскую армию, и в том, что оно бесконечно тянуло с передачей ему командования. Одновременно маршал с полным правом указывал на то, что Румыния и он сам до сих пор больше всех других союзников участвовали в общем деле. Он добровольно поставил 22 дивизии для кампании 1942 г. и в противоположность Италии и Венгрии без всяких оговорок подчинил их немецкому командованию, хотя он и не был связан с Германией никакими договорными обязательствами. В письме было ясно видно справедливое разочарование солдата, который видит, что его войска погибли из-за чужих ошибок.

Внутренне я не мог оспаривать справедливость критики маршала по адресу немецкого Главного командования. Я ответил ему, что перешлю его письмо Гитлеру, так как я еще не принимал участия в этих событиях и не могу определить свою позицию по отношению к выраженной в письме критике, направленной в адрес Гитлера. Во всяком случае, Гитлеру не может повредить, если он прочтет эту неприкрашенную критику своего самого лояльного союзника. К тому же письмо касалось еще и политического вопроса, а именно, отношений доверия между обоими союзниками. Маршал Антонеску в своем письме упоминал о том, что его смертельный враг, вождь румынской «Железной гвардии», с помощью Гиммлера скрылся от него и его, так сказать, «на всякий случай», держат в Германии. «Железная гвардия», радикальная политическая организация, в свое время предприняла путч против режима Антонеску. Вначале ей удалось окружить резиденцию маршала. В конце концов, он сумел подавить этот путч, однако руководитель «Железной гвардии» бежал за границу. Было понятно, что теперь Антонеску воспринимал как нелояльность то, что Гиммлер держал этого человека под своей защитой. Несомненно, эти коварные действия были мало пригодны для того, чтобы укрепить наши союзнические отношения.

Впрочем, непосредственным поводом для письма Антонеску ко мне была жалоба на то, что немецкие учреждения, а также отдельные офицеры и солдаты повинны в оскорбительных высказываниях и действиях против румын. Хотя такие происшествия были вполне понятны в связи с последними событиями и неудачами многих румынских частей, я, разумеется, сразу же принял решительные меры. Подобные действия могли только повредить общему делу, как бы ни хотелось понять бешенство немецких солдат, которые видели себя попавшими в беду по вине их соседей.

Я уже раньше говорил о том, что можно и чего нельзя было по положению вещей ожидать от румынских войск. Они все-таки еще оставались нашими лучшими союзниками и, в рамках своих возможностей, на многих участках храбро сражались.

26 ноября мы прибыли к месту расквартирования своего штаба в Новочеркасск. В качестве единственной караульной команды в нашем распоряжении был добровольный казачий отряд, который явно рассматривал караульную службу перед нашим служебным зданием как особую честь. Так как в ту же ночь были готовы важнейшие линии связи, 27 ноября утром мы смогли принять на себя командование группой армий «Дон».

Стоявшая перед нами задача была двоякого характера. Первое, о чем шла речь, было освобождение к спасение 6 армии. Это была самая неотложная задача не только с точки зрения человечности. Она была, прежде всего, самой существенной также и с оперативной точки зрения, так как едва ли можно было предположить, что без сохранения сил 6 армии может быть восстановлено положение на южном крыле Восточного фронта, а, следовательно, и на востоке вообще.

Второе, что нельзя было наряду с этим терять из поля зрения, была существовавшая уже теперь опасность уничтожения всего южного крыла Восточного фронта. Такой результат, очевидно, решил бы исход борьбы на востоке и повлек бы за собой проигрыш войны. Если бы русским удалось прорвать тончайший, первоначально состоявший в основном из остатков румынских соединений, немецких обозов и боевых групп{58} заслон, который (помимо так называемой «крепости» Сталинград) составлял единственное охранение всего оперативного района между тылом группы армий «А» и еще находившимся в наших руках фронтом, тянувшимся по Дону, то не только 6 армии было бы уже не на что надеяться. Положение группы армий «А» тогда также должно было стать более чем критическим.

Заслугой командующего 4 танковой армией генерал-полковника Гота и назначенного начальником штаба 3 румынской армии полковника Генерального Штаба Венка было то, что вообще удалось в критические дни конца ноября закрыть этим заслоном гигантскую брешь, образовавшуюся между 6 армией, группой армий «А» и Доном, что не дало русскому командованию возможности немедленно использовать создавшееся положение. Если бы противник тогда продвинул подвижную армию до нижнего течения Дона и Ростова, для чего он, несомненно, располагал силами, то наряду с потерей 6 армии создалась бы возможность потери также и группы армий «А».

И хотя для командования группы армий эта опасность уничтожения всего южного крыла продолжала существовать, однако оно не остановилось перед тем, чтобы бросить все силы до последнего человека и последнего патрона и снаряда для деблокирования 6 армии. До тех пор пока имелись хотя бы малейшие виды на успех, группа армий отдавала для деблокирования все, что было в ее возможностях и в ее распоряжении. При этом она должна была принять на себя величайший риск. И если, несмотря на это, группа армий не смогла решить задачу спасения 6 армии, то причиной этого в первую очередь явилось огромное превосходство сил противника и недостаток собственных сил. Дальнейшие затруднения возникли вследствие метеорологических условий, которые в значительной степени препятствовали использованию авиации, прежде всего для снабжения 6 армии, и вследствие положения с транспортом, которое не позволяло достаточно быстро подвести силы для деблокирования.

Наряду с этим мы впервые познакомились с трудностями, которые исходили от немецкого Главного командования и коренились в личности Гитлера, в его воззрениях и характере. Они уже были обрисованы в главе о военном руководстве Гитлера. В этой борьбе за спасение 6 армии они привели к тому, что со стороны Главного командования, невзирая на опасность контрударов на других фронтах, не было брошено все для деблокирования 6 армии. Оно постоянно медлило с принятием срочных, крайне необходимых решений, хотя можно было вполне предвидеть развитие событий, и Гитлер все снова и снова получал предупреждения от командования группы армий.

Я уже говорил о двух задачах, которые имела перед собой группа армий, когда она приняла на себя командование. Первая из них, освобождение 6 армии, для группы армий практически закончилась уже к Рождеству 1942 г. К этому моменту стало ясно, что попытка деблокирования силами 4 танковой армии уже не может достигнуть своей цели – восстановить связь с окруженной армией. В то время как Гитлер все еще держался за Сталинград, командование 6 армии, вопреки данным ему группой армий указаниям, в решающие часы само отказалось от последних, может быть, еще имевшихся шансов. Практически этим была окончательно решена судьба армии. Мысль Гитлера о том, что будет возможно с помощью танкового корпуса СС, который должен был сосредоточиться в течение января в районе Харькова, деблокировать армию позднее, с самого начала была иллюзией.