Все двинулись вперед. Керин взмахнул мечом и приказал:

– В атаку!

Ослик побежал, а пятеро солдат – за ним. Когда они преодолели половину расстояния, отделявшего их от места привала, один из разбойников заметил атакующих и закричал. Вся шайка тут же бросилась к оружию.

– Орите погромче! – завопил Керин. Все испустили хором ужасный боевой клич.

В ожидании столкновения разбойники успели выстроиться в неровную линию. Когда Керин приблизился, размахивая мечом, один из злодеев бросил свою пику и побежал прочь, затем еще один – и вскоре все шестнадцать спасались бегством, побросав добычу.

Преисполнившись боевой яростью, Керин помчался в погоню, но ослик угодил копытом в ямку и кувыркнулся через голову, а всадник шлепнулся в дорожную грязь. Когда он поднялся на ноги, соскреб грязь с лица и убедился, что ничего себе не сломал, разбойников уже и след простыл, а ослик снова спокойно жевал траву.

Прихрамывая, Керин пошел назад, взяв ослика под уздцы. Носильщики и Ноджири спускались вниз по склону. Один из солдат перерезал путы, связывавшие Тогу, и чиновник растирал себе руки, чтобы восстановить кровообращение. Он поклонился и произнес:

– Эта жалкая личность навеки благодарна, и не только за спасение ее недостойной жизни.

– А еще за что? – спросил юноша.

– Как же, они ведь собирались тыкать в меня саблей, раскаленной докрасна.

– Ужас! – воскликнул Мотами. – Ведь так можно отпустить хорошо закаленную сталь!

Тога продолжал:

– Смерть не особенно страшит меня. Но вот чего я боялся, так это закричать под пыткой и потерять лицо перед этой сволочью.

– Пожалуйста, объясни мне одну вещь, – попросил Керин, отводя Тогу в сторону. Он рассказал, как капитан Могами просил обезглавить его. – Он что, в самом деле хотел, чтобы я?..

– Разумеется, хотел! – ответил Тога. – Любой благородный куромонец поступил бы точно так же на его месте. Хотя Могами всего лишь военный, он не теряет надежды выбиться из этого сословия, которое у нас считается одним из самых презренных.

– Раз солдаты считаются такими ничтожествами, неудивительно, что они бегут с поля боя!

– Это правда – но что же ты хочешь? Чтобы все восхищались человеком, который единственное, что умеет, – убивать себе подобных? Это значило бы перевернуть шкалу, ценностей с ног на голову! Но скажи мне, уважаемый Рао, ведь разбойников было намного больше – как же ты мог знать, что они ударятся в бега?

Керин ухмыльнулся:

– Этому меня научили дикие мальванские буйволы. Один парень... – Тут он едва не упомянул о настоящем Рао, но вовремя остановился, сообразив, что за Рао все должны принимать его самого. – Забыл, как его звали... В общем, он путешествовал по джунглям. Так вот, он мне рассказывал, что в любом стаде всегда отыщется хотя бы один трус. Скажи мне, что было бы, если бы я отрубил Могами голову?

Тога пожал плечами:

– Его солдаты сняли бы с трупа все, что представляет хоть малейшую ценность. Если они честные парни, то, вернувшись домой, отдали бы эти вещи его вдове. А тело осталось бы на съедение свиньям и волкам.

– А мне за его убийство ничего бы не было?

– Нет, разумеется, – с чего бы? Он ведь при свидетелях предложил тебе обезглавить его, и при таких обстоятельствах ты имел полное право так и сделать.

Керин вздохнул:

– Обычаи Небесной империи кажутся мне столь же непостижимыми, сколь непонятными наверняка показались бы тебе наши.

Тога улыбнулся:

– Эта личность не осуждает тебя. В конце концов, ты не имел счастья быть воспитанным в цивилизованном обществе.

Через некоторое время Ноджири сказала Керину:

– Мой повелитель, ты – настоящий герой! Неужели тебе совсем не было страшно?

– Конечно, мне было страшно, но я не разбойников боялся. Я опасался, как бы мои бравые солдаты не удрали в последний момент, предоставив мне в одиночку биться с разбойниками!

После этого эпизода путешествие в Чингун прошло без всяких приключений, если не считать того, что продлилось двадцать пять дней вместо обещанных двух недель. Когда Керин стал поддразнивать этим Тогу, чиновник ответил ему:

– Да, мастер Керин, ты еще не освоился с этой стороной вежливой цивилизованной речи. Самое главное, когда отвечаешь на вопрос, сказать что-то такое, что понравится собеседнику, даже если ради этого нужно немного исказить истину.

Каждый раз во время дневного привала Керин ставил двоих на часы. Так как он на деле доказал свою военную доблесть, солдаты охотно повиновались ему. Оттого ли, что присутствие часовых отпугивало злоумышленников, либо по другой какой причине, но никаких разбойников путешественники больше не видели.

Накануне прибытия в Чингун караван остановился в деревне, где жил Хизен, двоюродный брат чиновника Тоги. Разместив солдат и носильщиков на постоялом дворе, Тога повел Керина и Ноджири на ужин к своему родственнику. За стол Ноджири должна была сесть вместе с женской половиной семьи Хизена, отдельно от мужчин.

В отличие от Керина, который вел себя осторожно и пил умеренно, Тога и Хизен слегка опьянели и принялись распевать неприличные песни. Вскоре после этого Тога вскочил и потянул Керина за рукав:

– Пойдем, уважаемый Рао. Пора сходить в сад.

– В сад? – в недоумении переспросил юноша. – Ночью, когда даже луны не видно за тучами?

Тога хихикнул:

– Разумеется, как же это ничтожество не догадалось, что ты не поймешь! Знай же, что в Небесной империи, когда ты поужинал в гостях, вежливость требует после трапезы испражниться в саду хозяина. – И он наставительно покачал пальцем. – Сберегай любое добро – и не будешь знать нужды!

Когда путешественники подошли к Чингуну, Тога уговорил Керина снова поменяться с ним местами – «ради сохранения лица». Усевшись на ослика, Тога повел караван к огромным воротам в городской стене. Достав из сумки пачку бумаг, чиновник предъявил их офицеру стражи. Тот внимательно пересмотрел один за другим все документы, вернул предъявителю и взмахом руки пригласил караван войти в город.

В Котейки и других городах, через которые им пришлось пройти, Керин уже успел отметить главные особенности куромонской архитектуры, обильное использование алой, черной и ярко-желтой краски, стропила, загнутые на конце как носок мальванской туфли, и ряды золоченых фигурок чудовищ, изображавших божков-покровителей.

В Чингуне он увидел то же самое, но размах был другой. Как в Янарете и Кватне, здесь было несколько широких прямых проспектов, а между ними – запутанный лабиринт узких извилистых улочек. Но Чингун был огромным городом, так что и Янарет, и Кватна, если бы их перенесли в Чингун, стали бы не более чем еще двумя районами колоссальной столицы.

Керин подпрыгивал в своем паланкине, плывя вдоль одного проспекта... второго... третьего... По улицам ходило множество куромонцев, одетых по большей части в синие куртки и штаны. Такой наряд был чем-то вроде униформы рабочих обоих полов. Средний класс носил халаты, доходившие до щиколоток. У мужчин волосы были длинные и завязывались узлом на макушке. На улицах стоял непрерывный шум от колоколов, гонгов, рожков, барабанов, свистков и других устройств, при помощи которых бродячие торговцы и ремесленники – цирюльники, точильщики, продавцы закусок – привлекали внимание публики.

Но одна вещь, которой он нигде не встречал, поразила Керина больше всего: многие люди не шли по гладким мостовым столицы, а катились на коньках с колесиками. Они были обуты в высокие башмаки с металлической рамкой, к которой крепились спереди и сзади два колесика. Юноша решил, что в небольших городах и в деревне это приспособление вряд ли может быть полезно – ведь гладких мощеных улиц там не найти!

Караван достиг площади, на которой две дюжины верблюдов ожидали, чтобы на них взвалили грузы, предназначенные для отправки в северные степи. Некоторые из них еще не перелиняли после зимы, отчего их шкура казалась покрытой заплатами.

За верблюдами стояла небольшая толпа. Среди зрителей виднелись несколько человек, стоявших на коленях, обнаженных по пояс и со связанными за спиной руками. Вдоль группки шел палач с коротким мечом в руках. Тела двух казненных уже лежали на земле с отрубленными головами, и алая кровь лилась из них. В тот момент, когда караван проходил рядом, палач взмахнул мечом, и – бум! – свалилась еще одна голова. Подпрыгнув на мостовой, она покатилась в сторону, а тело с глухим стуком упало грудью на землю.