Рис почувствовал себя польщенным и оскорбленным одновременно.
– А если я не останусь у вас?
Сэм Рофф улыбнулся и сказал доверительно:
– Ты останешься. У нас много общего с тобой, Рис. Мы оба честолюбивы. Мы хотим завоевать весь мир. Я покажу тебе, как этого добиться.
Слова Сэма Роффа притягивали как магнит, сулили обильную пищу огню, сжигавшему душу молодого человека, ибо он знал то, чего не было известно даже Сэму Роффу. Риса Уильямза не было на свете, он был мифом, сотканным из отчаяния, нищеты и безысходности.
Он родился и вырос неподалеку от Гвента и Кармартена, мест, где глубоко под землей залегали мощные пласты угля, песчаника и известняка, иногда выходившие на поверхность, причудливыми морщинами искажая красновато-зеленое раздолье равнин Уэльса. Он рос в сказочной стране, где одни названия были уже поэзией: Брекон, Пен-и-фан, Пендерин, Глинкорвг, Маэстег… Это был край легенд и мифов, где залежи угля отложились еще 280 миллионов лет назад, край буйных лесов, росших так густо и так привольно, что белка могла добраться по ним от Брекон Биконз до моря, ни разу не ступив на землю. Но пришла Промышленная Революция, и углежоги спилили красивые зеленые деревья и сожгли их в ненасытных топках сталелитейных печей.
Мальчик рос в окружении героев другого времени и другого мира. Роберт Фаррер, сожженный на костре Римско-католической церковью за то, что не принял обет безбрачия и не отказался от своей жены; король Хайвел Добрый, в десятом веке даровавший Уэльсу законы; свирепый Бриккен, отец двенадцати сыновей и двадцати четырех дочерей, в жестоких сражениях отбивший все попытки силой захватить его королевство. Он рос в краю замечательных исторических событий. Но не все в том краю было овеяно славой. Предки Риса, все как один, были потомственными шахтерами, и мальчик часто слушал рассказы отца и дядей об ужасах шахтерской жизни. Они вспоминали о тяжком времени, когда у них отняли работу, когда в дни жестокой схватки шахтеров с компаниями одна за другой закрывались шахты Гвента и Кармартена, и шахтеры, доведенные до отчаяния нищетой, подточившей их гордость и вытянувшей из них все жизненные соки, вынуждены были в конце концов покориться.
Когда шахты работали, ужасам все равно не было конца. Большинство родственников Риса погибли в шахтах. Одни оставались навеки погребенными в них, другие умерли наверху, выхаркав вместе с почерневшей от угля кровью свою душу. Многие так и не доживали до тридцати.
Рис слушал рассказы отца и быстро стареющих молодых дядей о прошлом, о страшных завалах, о тяжелых травмах и жутких увечьях, о забастовках; вспоминали они и хорошие времена. Но мальчишка с трудом различал их, и хорошие и плохие времена казались ему одинаково плохими. Мысль, что и ему придется прожить свою жизнь в темном подземелье, ужасала его. Он знал, что должен бежать.
В двенадцать лет он ушел из дому. Из угольных долин он перебрался на побережье в Салли Рэнни Бэй и Лавернок, куда толпами стекались туристы, и мальчик подносил им вещи, выполнял их мелкие поручения, стараясь всячески угодить: помогал девушкам и дамам спускаться по крутому откосу на пляж, нес за ними их корзины, набитые снедью, работал возницей в Пенарте, был служащим увеселительного парка в Уитмор Бэй.
Семья его находилась всего в нескольких часах ходьбы, но разделяла его и их непреодолимая пропасть. Здесь жили инопланетяне. Рис Уильямз и представить себе не мог, что люди могут быть такими красивыми или так хорошо одеваться. Каждая женщина казалась ему королевой, а мужчины были как на подбор элегантны и стройны. Здесь был его настоящий дом, и он ни перед чем не остановится, чтобы стать одним из его равноправных владельцев.
К тому времени, как Рису исполнилось четырнадцать лет, он скопил достаточно денег, чтобы оплатить проезд до Лондона. Первые три дня он просто бродил по улицам громадного города, расширенными от восторга глазами всматриваясь в его великолепные здания и памятники, упиваясь его звуками и запахами.
Его первой работой было место посыльного в небольшом магазине тканей. Кроме него там работали трое продавцов: двое мужчин, заносчивых до крайности, и одна девушка, при каждом взгляде на которую сердце молодого валлийца радостно екало. Мужчины обращались с Рисом как с существом низшего порядка. Он был удивительно забавен: одежда висела на нем кое-как, как вести себя не знал и вдобавок ко всему говорил на такой тарабарщине, что его трудно было понять. Они даже не знали, как толком произносить его имя, и называли его то Райс, то Рай, то Райз.
– Правильно говорить Р-И-И-С, – не уставал повторять им Рис.
Девушка же жалела его. Ее звали Глэдис Симпкинз, и она снимала крохотную квартирку в Тутинге на паях с тремя другими девушками. Однажды она позволила пареньку проводить себя домой и пригласила его на чашку чая. Молодой Рис запаниковал, подумав, что ему предстоит первая в его жизни близость с женщиной. Но когда он попытался обнять Глэдис, она вытаращила на него глаза и затем рассмеялась.
– Этого ты не получишь, – сказала она, – но зато я дам тебе совет. Если хочешь чего-либо добиться, во-первых, оденься поприличней, во-вторых, получи хоть какое-нибудь образование, и, в-третьих, научись себя правильно вести.
Она окинула взглядом худое, горящее молодое лицо, заглянула в его бездонные голубые глаза и снисходительно сказала:
– А когда подрастешь, ты будешь ничего.
«Если хочешь чего-либо добиться…» Вот тогда и появился на свет вымышленный Рис Уильямз. Настоящий Рис Уильямз был безграмотным, невежественным, невоспитанным пареньком без настоящего, прошлого и будущего. Но он был умен, наделен богатым воображением и неуемным честолюбием. Этого оказалось достаточно. Он начал с того, что представил себя тем, кем хотел бы быть, кем намеревался стать: элегантным, изысканным, преуспевающим человеком. Мало-помалу Рис начал менять себя под стать образу, который носил в голове. Он поступил в вечернюю школу и стал посещать картинные галереи. Он не вылезал из публичных библиотек и ходил в театры и, сидя там на галерке, внимательно присматривался к тому, как были одеты мужчины из партера. Он экономил на пище, чтобы один раз в месяц сходить в хороший ресторан и понаблюдать, как правильно вести себя за столом. Он наблюдал, учился, запоминал. Он был как губка, выжимающая из себя прошлое и впитывающая будущее.