С чем можно сравнить номенклатуру? Наверное — с мафией. Тоже круговая порука, неразборчивость в средствах, свои внутренние законы, строгая иерархия.
Но мафия обычно чем-нибудь торгует: наркотиками, оружием. Номенклатура только потребляет и производит себе подобных. У мафии есть мозг — «Крестный отец», у номенклатуры — только Центр.
Скорее всего, она похожа на примитивное животное, обладающее большим количеством нервных окончаний и сильно развитым инстинктом самосохранения. Он ей мозг и заменяет.
Номенклатура может перекрашиваться до бесконечности и придумывать себе новые названия, но сути своей не изменит никогда и, безошибочно почуяв опасность, автоматически выбросит вперед свое защитное щупальце.
Это они — серые. Их бесполезно ненавидеть. Оловянные солдатики под командой одноклеточного организма. Тоже — заменяемы сверху донизу. Им хотелось бы быть похожими на Джеймса Бонда, гордо говорить, что «защищают государство» или, еще нелепее, — «служат Родине», слепо выполняя приказы животного, которое довело страну до ее нынешнего состояния.
По законам жанра, джеймсы бонды на Лубянке не живут.
Ствол сухого дерева неясно выделялся на фоне серого неба. Я передернул затвор и прицелился в разветвленную вершину. Выстрел — приклад немецкого карабина ударил в плечо. Промахнулся… Пуля оказалась трассирующей и огненной змейкой пронеслась над болотом. Рядом грохнула трехлинейка брата.
Хозяин лагеря ткнул шомполом в землю и достал из тайника полиэтиленовый пакет с патронами.
— Это — тебе, немецкие. Для нашего карабина сейчас поищу. В ту сторону можете стрелять сколько хотите — там селений нет. Вправо не надо — дорога.
Стреляли долго, пока патроны не кончились. Ничего, еще наберем — здесь их больше, чем ягод. Некоторые перезарядить надо. Подсушить порох, заменить капсюли.
Автобус на Новгород. Евгеньич договорился с водителем, и тот высадил нас недалеко от границы района. На будущее мы условились — если Евгеньич будет на «базе», он засунет между металлическими буквами «Новгородский район» пустую пачку из-под папирос «Север». Он только их и курил.
Недалеко от «пограничного камня» — тропинка.
— Вы из Ленинграда? — спросил парень в черной куртке. — Вас ждут на поляне.
Их было двое — Хозяин и Второй. С Евгеньичем они знакомы, мы — представились. Третий подошел попозже.
— Ну, ребята, дорога короткой не будет. Пошли!
Сколько было километров от шоссе до лагеря? Кажется, девять. Осень. Заденешь куст — попадешь под холодный душ. К концу путешествия промокли основательно.
— Где-то здесь. Не прозевать бы поворот… Вот — ориентир! Теперь направо.
На развилке тропинок из земли торчала лошадиная кость. Это и был «ориентир».
Прогалина. Низкая зеленая поросль. Над ней возвышалась фанерная табличка: «Внимание! Местность заражена, ваше пребывание здесь — опасно!»
— Что это?
— Не обращай внимания, это я поставил, — роняет на ходу Второй, — чтобы грибники и охотники не мешали. Скоро вторая будет: «Мины». Тоже моя работа.
Не совсем вранье, дорога, по которой идем, — и вправду заминирована.
Я автоматически посмотрел под ноги.
— Не бойся — мины противотанковые. Чтобы сдетонировало, твоего веса точно не хватит!
Речушка называлась Кересть. Мелкая: прямо вброд перейти, хотя и рискуя зачерпнуть холодной осенней воды сапогом, можно через островок — там речные рукава уже, перепрыгнуть несложно.
На островке валялась ржавая немецкая каска. Я поднял ее, а Хозяин — через плечо:
— Оставь, здесь этого добра достаточно!
Мы пришли. Мелкое озеро, потухший костер, в стороне, за деревьями — ветхая избушка без дверей, пол — земляной.
Проводники на несколько минут исчезли. Когда вернулись, у одного на плече оказалась трехлинейка, у другого — немецкий карабин.
— Ты хотел пострелять? — Хозяин передал мне оружие.
Костер из сырых веток — необходимость, но мучительная. Все хотят высушить одежду и согреться, а костер — дымит, не греет. Да еще ветер — только нашел бездымное место, а он переменился и гонит дым в новом направлении.
Наконец разгорелся. Я повернул карабин к свету и разглядел на темном металле фабричное клеймо: «Ческословенска Зброевка».
— Чешский?
— Да. — Хозяин подбросил в огонь подсохшую ветку. — Во время оккупации Чехословакии там выпускали оружие по немецким образцам. Видишь — ложе и приклад как будто выщерблены? Качество дерева хуже, чем у немецких. Настоящий карабин «Маузер 98К» — с ложем из бука. Тот сколько хочешь в воде пролежит — не сгниет.
Село Мясной Бор. В январе 1942 года войска Волховского фронта прорвали здесь оборону немцев. Но, втянувшись в горловину прорыва, 2-я Ударная армия оказалась в гигантском мешке — 19 марта противнику удалось закрыть проход у Мясного Бора. 20 марта в окруженную армию прибыл генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов, 16 апреля он принял командование 2-й Ударной армией.
Не хватало боеприпасов, два месяца армия находилась на голодном пайке. В пищу шли древесные почки, березовая кора, кожаные части амуниции.
В течение месяца Власов командовал обреченной армией, пока наконец 14 мая 1942 года не получил директиву Ставки: «…Отвести 2-ю Ударную армию из занимаемого района». Поздно. От армии почти ничего не осталось. Здесь неподалеку когда-то был сарай, в котором прятался Власов. Когда немцы подошли близко, он вышел и сказал: «Не стреляйте! Здесь — Власов…» Потом — плен. Согласие возглавить Русскую освободительную армию. Почти миллион добровольцев. Немцы боялись и оттягивали создание РОА до самого конца войны. Потом, в 1945-м, добровольцы Власова освобождали Прагу от тех самых немцев, которым должны были служить. Американцы же выдали генерала подошедшим советским частям. Военный трибунал и казнь в подвале…
А началось все здесь — в Мясном Бору.
— Если тебя история интересует, вот, возьми! — Хозяин достал из записной книжки рассыпающийся желтый листок. — Немецкая листовка, ребята в блиндаже нашли.
На одной стороне изображен красноармеец, воткнувший винтовку штыком в землю и «радостно идущий сдаваться». Подпись: «Вы окружены со всех сторон! Ваше положение безнадежно. Спасайся, кто может!»
На обороте: «ПРОПУСК. Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят и устроят на работу. Пропуск действителен для неограниченного количества переходящих на сторону германских войск командиров и бойцов РККА. (Перевод на немецкий смотри рядом.)».
История…
Мы у трофейщиков. Так называют себя те, кто занимается незаконным промыслом выкапывания из земли и реставрации оружия на местах боев Второй мировой. На их жаргоне это называется просто — «копать».
Живет в Ленинграде или Новгороде парнишка, учится или уже работает. Раз или два в год выезжает сюда, один или с группой таких же «трофейщиков». Часто группы собираются уже на месте. У каждой — свой лагерь, часто — свой участок. Из-за права на участок, бывает, разгораются нешуточные столкновения вплоть до перестрелок. Стреляют, однако, поверх голов — для устрашения. Но не это — главная опасность.
Раз-два в год здесь проходят саперы. Ищут и вывозят мины, снаряды и все, что может взорваться. Хуже — если саперы вместе с милицией устраивают на трофейщиков облавы.
Но в лесу трудно доказать, что парнишка виновен в «незаконном владении оружием». Идет он по лесу с автоматом на плече. Хватают, хотят акт составить. А он им:
«Только что нашел, нес вам сдавать, не успел. В чем проблема?»
Хозяин рассказывал, как одним летом приехали сюда саперы с грузовиком. Дорога узкая, далеко в болото не заедешь. Нагрузили они машину железом, едут назад. А местные трофейщики заложили на дороге две противотанковые мины и взорвали. Подъезжает грузовик к воронке — дальше не проехать. Из леса кричат: «Если еще мешать будете, устроим шутку похуже!»
