Где-то впереди нас должны были находиться отмеченные на карте одинокие фермы овцеводческих совхозов, но мы ехали и ехали, и ничего, кроме песков, не было видно, только комья перекати-поля неслись по гребням седых бурунов.

— Приятная картина, — пробормотал сквозь зубы Васильев, — тут сам черт ногу сломит. Лучше уж плыть по морю, там хоть горизонт виден.

Действительно, как только наш «газик» сползал вниз, ничего, кроме ближних бурунов, не было видно; мы кружились среди этих проклятых, похожих один на другой бурунов, сбивались с направления, поминутно останавливались, чтобы прислушаться к канонаде — она все время должна была быть слева — и взглянуть на компас. Однако звуки канонады оказались довольно обманчивым ориентиром — они то затихали, то вдруг слышались, но уже не с запада, а с востока, то неслись откуда-то сзади. Что касается компаса, то он, кажется, подводил нас. По времени — мы уже ехали четыре с половиной часа — хутор Лаврентьевский давно должен был показаться, а между тем никакого человеческого жилья и даже никаких признаков его приближения не было.

— Заблудились, — мрачно сказал Васильев.

— А как же компас? — попробовал возразить я.

— К черту твой компас! Он, наверное, никуда не годится и путает нас!

— То есть как это не годится? Я два месяца с этим компасом бродил по горам, и он ни разу меня не подвел.

Васильев безнадежно махнул рукой. Шофер, не убирая ногу с педали и посматривая вокруг, ждал нашего решения. Но что мы могли решить? Вокруг нас расстилались мертвые буруны, над ними висело свинцовое зимнее небо, и ничего похожего на дорогу не было и в помине.

— А знаешь, — сказал я, — Лаврентьевский мы проехали.

— Почему ты так думаешь? — спросил Васильев.

— Понимаешь, компас не врет, — горячо доказывал я, — вся беда заключается в том, что мы слишком строго держались компаса.

— Не понимаю.

— Очень просто. Нас предупредили, что после пересечения железной дороги мы должны ехать на северо-восток, а, судя по карте, надо было взять чуть правее. Значит, хутор Лаврентьевский мы проехали и он остался где-то вправо.

— Что ж теперь делать? Поворачивать назад?

— Нет, зачем же? На карте обозначено маленькое озеро, оно должно быть не очень далеко. Если мы доберемся до озера, оттуда рукой подать до хутора Корнеева.

— Ну что ж, поедем, — согласился Васильев.

Мы запахнули шинели, уселись поудобнее и поехали. Но прошел час, потом другой, а никакого озера не было. По-прежнему белели вокруг буруны, на которых покачивался колючий чертополох, по-прежнему под колесами скрипел песок. Канонада затихла. Небо потемнело и стало еще ниже, подул ветер, и над бурунами замелькали крупные снежинки.

— Вот дьявол! — обернулся Васильев. — Хоть назад возвращайся.

Но назад возвращаться было нельзя: во-первых, короткий зимний день кончался и нам пришлось бы ехать в темноте; во-вторых, мы совершенно сбились с направления, утеряли всякую ориентировку и, конечно, в Микенскую не попали бы. Поев консервов и выпив водки, чтобы согреться, мы решили ехать вперед, прямо на север.

— На севере лежит селение Терекли-Мектеб, — сказал я, — но там могут оказаться немцы. Нас ведь предупредили, что севернее Булзак-Аула ехать нельзя.

Мы решили сделать десятиминутную остановку, чтобы хорошенько осмотреться, съехали вниз, поставили машину между бурунами, вынули карту и компас и стали сверять. Шофер, взяв карабин, забрался на высокий бурун, разгреб песок и лег там, чтобы наблюдать за степью. Не прошло и пяти минут, как он закричал нам:

— Слева идут две грузовые машины!

— Куда? — вскочили мы.

— Прямо на нас.

— Какие машины?

— Вроде немецкие, — испуганно крикнул шофер, — цвет У них темносерый и кузовы выше наших!

Что было делать? Приказав шоферу не спускать глаз с машин, мы решили залечь за гребнем буруна и в случае, если нас заметят, не открывать стрельбу до полного сближения, а потом стрелять в упор.

Взбежав на бурун, мы легли рядом и осторожно высунулись на гребень. Высокие трехтонные грузовики быстро шли на нас на расстоянии тридцати метров один от другого. В грузовиках сидели закутанные брезентом люди.

— Да, это немецкие машины, — сказал я Васильеву.

— Тише, — прошептал Васильев, — может, пройдут.

Но машины остановились. Нас, должно быть, заметили. Из машин выпрыгнули люди с винтовками, человек двадцать. Они нырнули между двумя бурунами и залегли. Один из них, соскакивая с высокого борта, зацепился плащом за железный крюк, и вдруг — о счастье! — до наших ушей донеслись чистейшие русские ругательства.

— Не стреляйте! Свои! — заорал наш шофер.

— Отку-у-да? — донеслось из-за бурунов.

— Из Микенской. А вы откуда?

— Из Булзак-Аула, — ответили из-за буруна.

— Какой части?

— Кубанцы!

Мы с Васильевым сбежали с буруна и пошли вперед, держа оружие наготове. Навстречу нам вышел плечистый человек в папахе.

— Кто вы будете? — осипшим басом спросил он.

Мы сообщили ему свое звание и фамилии. Он тотчас же приложил руку к папахе, вытянулся и отчеканил:

— Гвардии младший лейтенант интендантской службы Кучерявенко.

— А почему едете в немецких машинах? — спросил Васильев.

— Это у нас трофейные, — ухмыльнулся Кучерявенко, — под Мурзабеком отбили у фрицев.

Проверив документы друг у друга, — у нас тотчас же отлегло на душе, — мы подошли к машинам, где нас окружили казаки. Васильев спросил о дороге.

— Какая тут дорога! — махнул рукой бравый гвардеец. — Мучение одно. Мы вот путаемся по этим проклятущим пескам двое суток, никак до Кизляра добраться не можем.

— А где ваши?

— Кто его знает, где они сейчас. Когда мы уезжали, они держали бой левее хутора Березкина и шли на Каясулу…

— А донцы?

— Донцы левее нас и чуток впереди, — сказал Кучерявенко, — третьего дня был я у них в штабе, так штаб ихний стоял в овечьих кошарах под Ага-Батырем.

— Как же нам туда добраться? — в раздумья спросил Васильев. — Может быть, ехать по следу ваших машин?

— Упаси бог! Мы полсуток блуждаем — это раз, а потом нас недалеко отсюда обстреляли немцы — это два. Так чтобы лучше плюньте на наш след и берите трошки левее.

— Разве тут есть немцы?

— Тут, надо вам сказать, сам черт не разберет, кто кого дерет. Как мы вошли в прорыв, немцы отступили, а много их разбежалось по бурунам, прячутся в песках, налетают на фермы, режут овец, подстерегают наши обозы. У них тут даже броневики и танкетки есть.

— Как же нам все-таки добраться до донцов?

Кучерявенко взял нашу карту и стал объяснять:

— Вы отсюдова сразу поворачивайте влево, на хутор Шерпутовский. С Шерпутовского спросите дорогу на Ярышев, а между Ярышевом и Чернышевом, в овечьих кошарах, ищите штаб генерала Селиванова.

Мы простились с Кучерявенко и его спутниками, завели свой «газик» и, выбравшись на указанное нам направление, поехали на северо-запад. К вечеру пошел густой снег, и когда опустились сумерки, нам все же пришлось остановиться и заночевать в бурунах. Мы нарубили тесаками чертополоха, собрали целый ворох перекати-поля и тщательно замаскировали машину. Вскоре снег присыпал ее, и она стала совсем незаметной. Шофер наш, выпив кружку водки, уснул у руля — ему разрешено было спать, а мы с Васильевым решили бодрствовать.

Ночь была пасмурная, темная и холодная. Снег шел непрерывно, и все вокруг побелело, так что только на близком расстоянии можно было бы увидеть идущего человека. Мы сидели, закутавшись в шинели, и переговаривались топотом, поглядывая по сторонам.

Вдруг я услышал справа фырканье лошадей. Толкнув локтем Васильева, я высунулся из машины и прислушался. Да, справа, за буруном, в ночной темноте, фыркали лошади. Всадники — их, должно быть, было немного — приближались к нам.

Мы растолкали шофера, вышли из машины и, приготовив оружие, легли в лощинке. Через несколько минут на гребне буруна выросли силуэты четырех всадников. Они ехали шагом в полном молчании и, заметив машину, остановились в двадцати шагах от места, где мы лежали.