Были ли у него другие развлечения? Иногда, по вечерам, он ходил куда-то с женой, одетой все в то же желтое платье, как Соня в свое черное. Но в полночь они всегда сидели у окна и молча вдыхали прохладу. Раздевались в темноте, не зажигая лампы. Может быть, из-за девушки, которая к тому времени уже лежала в кровати? Она ведь тоже укладывалась спать в темноте. А утром, когда открывались окна, она уже была одета, в шляпке, и кровать ее была застелена. Зато ее золовка таскалась по комнате полуодетой и даже иногда снова ложилась и читала в постели целое утро.

Раздался стук в дверь.

— Войдите!

Это был врач. Он положил чемоданчик и кепку на стол и с вопросительным видом повернулся к Адиль бею.

— Вы говорите по-французски?

— Немного.

Я плохо себя чувствую. Тошнит, нет аппетита, не спится. Он говорил ворчливым тоном, будто винил врача в своем дурном самочувствии.

— Раздевайтесь.

С самого начала все пошло неудачно. Адиль бей надеялся, что удастся поболтать, получить какие-то успокаивающие сведения, а вместо этого оба они, без всякой на то причины, держались друг с другом враждебно. Из-за окна в доме напротив он ушел в самый дальний темный угол спальни и снял пиджак.

— Рубашку тоже.

Врач равнодушно смотрел на его голое тело с излишним слоем жира, на опущенные плечи.

— Никогда раньше не болели?

— Никогда.

— Дышите… Покашляйте… Дышите…

Адиль бей по-прежнему видел спину Сони, профиль ее брата, густые черные волосы грузинки.

— Садитесь.

Врач проверил коленный рефлекс. Потом измерил давление. Адиль бей чувствовал, как вздувается его рука, охваченная прибором.

— От чего умер мой предшественник? — спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал как можно естественней.

— Забыл. Надо будет посмотреть его карточку. Врач все смотрел на него, соображая, что еще следует проверить.

— Ложитесь.

Пощупал селезенку, печень. Вот и все. Привел в порядок чемоданчик.

— И что же?

— Нервничаете, расстраиваетесь? Принимайте перед сном немного брому.

— А где его взять?

— Пожалуй, обратитесь в Москву. И легкую пищу…

— А что у меня неладно?

— Да ничего… И всего понемножку.

Он уже уходил, исполненный равнодушия к Адиль бею, который шел за ним наполовину раздетый, со спущенными подтяжками.

— Вы не думаете, что это что-нибудь серьезное?

— Никогда ведь не знаешь. Что касается брома, поскольку вы иностранец, быстрее будет, если вам привезут его морем. У нас здесь лекарства редко бывают.

Адиль бею хотелось спросить, нет ли у него чего-нибудь с сердцем, но не успел. Доктор был уже на площадке. Зазвонил телефон, и консулу показалось, что в доме напротив по Сониной спине пробежала дрожь.

— Алло!.. Да, это я!

Это была госпожа Амар — звонила она чуть ли не каждый день, но видел ее Адиль бей только однажды, на берегу, когда она шла на женский пляж.

Еще до приезда в Россию он знал, что там купаются голыми, и представлял себе веселую суматоху загорелых тел на ярком солнце, в ослепительно сияющих волнах. На самом же деле на огромном каменистом пляже оказалось два участка, огороженных колючей проволокой, наводящей на мысль о тюремном лагере. За вход брали двадцать пять копеек, мужчины шли в один из этих лагерей, женщины — в другой.

— Поймала я вас на месте преступления, вот вы где бродите! — воскликнула Неджла Амар своим чересчур бодрым голосом.

По правде говоря, позже он с нарочито озабоченным видом прошелся вокруг участков пляжа, обнесенных колючей проволокой, рассчитывая ее увидеть.

Теперь она кокетничала по телефону:

— Угадайте, какая у меня для вас хорошая новость?

— Не знаю.

— Ну угадайте!

— Правительство отзывает меня в Анкару?

— Противный! Амар сегодня утром уехал в Тегеран и вернется через десять дней, не раньше.

— А, вот что!

— И вас это ничуть не волнует?

— Я не знал.

Он все еще стоял полуодетый.

— Если так, я не приду к вам пить чай, как собиралась.

— Нет, приходите!

— Вам этого хочется? Не уверена! Тем более, если я вдруг столкнусь с вашим ангелом-хранителем!

— Но я вам обещаю…

— Обещаете, что ее у вас не будет? Ну, тогда — может быть.

Раздался неприятный звук, обозначавший, по-видимому, поцелуй. В доме напротив Колин курил у окна, и дымок сигареты стройно поднимался вверх в неподвижном воздухе.

Когда, часов в одиннадцать вечера, начальник морского отдела ГПУ, иначе говоря, портовой полиции, вернулся из клуба и открыл окно, окно консульства тоже оказалось открытым и у подоконника замерла фигура в чем-то светлом.

На мгновение Колин погрузился в темноту своей комнаты, чтобы снять уличную обувь, надеть домашнюю и заодно взять из кармана пиджака пачку сигарет.

В окне напротив Адиль бей оставался неподвижным. Темнота окутывала его, подоконник холодил руки через тонкую ткань рубашки.

На улице не было прохожих, только откуда-то доносились шаги, вероятно, из каких-то очень отдаленных улиц. Ветер дул с северо-востока, и поэтому чуть-чуть слышна была музыка из бара для иностранных моряков на набережной.

Колин зажег сигарету, и Адиль бей уставился на пляшущий огонек. Чуть позже на подоконник рядом с мужем облокотилась грузинка, и они еле слышно о чем-то заговорили.

Может быть, Соня уже спала в своей железной кроватке, стоявшей у правой стены, как это знал, хоть сейчас и не видел, Адиль бей.

Воздух был нежным, он словно пропитался сладостью тропической растительности там, в горах. Жена Колина прижалась к мужу, ее тело, наверно, было таким же нежным и теплым, ведь она только что встала с постели, где ждала его.

Какой-то звук заставил Адиль бея обернуться: это Неджла Амар со вздохом отбросила одеяло и повернулась на другой бок.

В спальне стоял запах ее духов, и Адиль бею подумалось: уж не доносится ли он до дома напротив. Должно быть, персиянка выбрала духи с таким резким запахом, оттого что от ее тела пахло мускусом, как от дикого животного.

— Иди ложись, — вздохнула она в полусне. Адиль бею не хотелось спать и даже не хотелось лежать рядом с пылающим телом Неджлы. И думал-то он сейчас вовсе не о ней, а о том, спит ли сейчас Соня в той комнате, напротив, позади этой пары, и остается ли ее лицо во сне таким же бесстрастным?

Угадала ли она, почему Адиль бей отпустил ее сразу после обеда? Только когда она выходила из своего дома с купальным халатом в руках, на углу столкнулась с г-жой Амар, шедшей в консульство.

— Иди сюда, Адиль.

— Шш!

Окно закрывать не хотелось, чтобы не задохнуться. С тех пор, как врач измерил давление, он чувствовал, как в жилах бьется кровь, и эти непрерывные удары пугали.

Он ничего не ел и чувствовал себя больным.

Хоть бы она ушла, наконец! А вдруг служанка все расскажет мужу, когда он вернется?

— Он ревнив?

— Как тигр, — ответила Неджла, смеясь. Она вечно смеялась нервным, неестественным смехом, и нельзя было понять, чего в этом смехе больше — веселья, раздражения или вызова.

Зачем она тут осталась? И вообще, зачем пришла? Дважды она включала свет, и оба раза Адиль бею приходилось бороться с ней, чтобы выключить. Он действительно с ней боролся, даже чуть не вывернул ей руку.

— Боишься своей шпионочки! — хихикала она. — Ах, какого же труса я полюбила!

Адиль бей не выносил табака, но сейчас готов был закурить, глядя на красный огонек сигареты в доме напротив, казавшийся ему символом сладостного покоя. Похоже, надвигалась гроза.

Адиль бей перестал различать ровное дыхание Неджлы. Он уже ни о чем не думал. Наступило желанное блаженство. Он растворился во тьме И вдруг кто-то обвил его шею. Он вздрогнул. Это персиянка прижалась к нему и, держа сигарету, шепотом попросила спички.

Шевелиться не хотелось. Колины, вероятно, видели полуобнаженную грудь Неджлы. Кожа ее была коричневой, как орех, и тело таким упругим, что грудь, прижатая к оконной раме, не теряла формы.