Я вхожу в компьютер и принимаюсь за работу. Пора написать еще одну главу. Проживание в семейном доме означает отсутствие ипотеки, но, к сожалению, это не отменяет счетов. Писательство и самостоятельные публикации приносят мне достаток, чтобы перебиваться с хлеба на воду, но и без экстравагантных отпусков, и без судебных приставов, стучащих в дверь с требованием оплаты.

Я провожу день за писательством, сочиняя достаточно слов, чтобы заглушить чувство вины, и останавливаюсь, чтобы заварить чай.

Я закончила три главы. Еще один день, и все будет готово к отправке моим бета-читателям, тем немногим людям в интернете, которым доверяю свою работу.

Это то, что нужно. Иногда я все еще работаю допоздна, но не сегодня, всякий раз, когда отвлекаюсь, начинаю думать о соседней двери, и это заставляет меня резко возвращаться к работе.

После еды устраиваюсь с книгой, исследуя восемнадцатый век в Европе и готовясь к следующему проекту.

Когда мои веки начинают тяжелеть, я откладываю книгу и поднимаюсь наверх, забираюсь в постель чуть позже одиннадцати.

Меня разбудил какой-то шум. Я поворачиваюсь, чтобы схватить свой телефон и проверить время. Его там нет. Я оставила его внизу?

Я вслушиваюсь. Я что-то слышала или мне это приснилось? Снаружи не слышно никакого шума, кроме шелеста листьев на деревьях.

Нет, подожди. Вот оно снова. Внизу послышался скрип. Я вдруг начинаю нервничать. Встаю с кровати и иду по полу на лестничную площадку. Ничего.

Я хочу спуститься вниз и взять свой телефон, но не делаю этого. Иду в спальню и придвигаю стул к дверной ручке. Если это грабитель, пусть он берет вещи, а потом уходит. Я женщина и в доме одна, и ни за что не стану противостоять ему.

Я забираюсь обратно в кровать и тянусь к прикроватной лампе, надеясь включить ее без слишком громкого щелчка. Моя рука задевает что-то, и я вскрикиваю. Это рука.

Поднимаю глаза и вижу его. Я начинаю кричать, и тут же он рукой закрывает мне рот, прижимая к кровати.

– Хочешь жить? – спрашивает он.

Я отчаянно киваю.

– Не кричи.

Он ослабляет руку, и я пытаюсь вырваться, мое сердце колотится. Он хватает меня, сталкивая с кровати на пол. И пинает меня в живот, и весь воздух покидает мои легкие.

– Дерзкая, – убеждается он, опуская капюшон. Я узнаю его. Это мужчина, которого я видела по соседству. – Мне это нравится.

Мне на голову надевают мешок, и я борюсь за дыхание, когда он оборачивает что-то вокруг моих запястий, туго затягивая. Я извиваюсь, чтобы освободиться.

– Издашь звук, и ты заплатишь за это, – пояснил он, сильно дергая меня за ухо, пока оно не начинает гореть от боли. – Двигайся.

Он толкает меня вперёд, отпинывая стул от двери. Я вынуждена спуститься вниз, спотыкаясь и тяжело приземлившись, не в состоянии удержаться со связанными руками.

Я чувствую холод. Дверь во двор открыта. Я нахожусь снаружи и как только собираюсь закричать, меня швыряют в фургон, ударяюсь о дальнюю стену, и дверь задвигается, издав глухой звук и заперев меня внутри.

Как это произошло? Кто он такой? Минуту назад я находилась в постели. Теперь сижу в задней части фургона, катаюсь по полу, когда заводится двигатель, мы отъезжаем.

– Не волнуйся, – успокаивает он. – Ты встретишься со старым другом. Я уверен, он будет рад тебя видеть.

Глава 3

РОК

Моя камера площадью восемь квадратных футов. Внутри металлическая кровать, привинченная к полу, туалет из нержавеющей стали и зачатки душа – шланг, торчащий из потолка. Три стены бетонные, четвертая с вертикальной металлической решеткой, которая старая, ржавая, но достаточно прочная, чтобы вместить меня. Две стойки усечены, нижняя секция открывается, когда он посылает их мне.

В стене рядом с кроватью есть стальная дверь без ручки. Она открывается только тогда, когда он этого хочет.

Сквозь решетку я вижу пространство примерно такого же размера, как моя камера. В дальней стене есть еще одна дверь, и именно через нее он привел ее.

Она все еще в отключке. Ее голова опущена. Я чувствую ее запах отсюда, густой аромат страха, сладость невинности. Она недолго будет оставаться невинной.

Ее запястья и лодыжки привязаны к стулу. На ней ночная рубашка, длинная, серебристо-серая, ноги обвисли, ступни босые.

Я почти могу дотянуться до нее, если напрягусь, но он точно знает, какой длины у меня руки, вот почему стул стоит там, где есть, чтобы мучить меня.

Бетонный пол под ней в темных пятнах, кровь последней все еще там, несмотря на мои попытки ее отскрести. Он наблюдал за моими жалкими стараниями, смеясь надо мной за мою попытку.

Я хочу, чтобы она проснулась. Хочу с ней поговорить. Хочу попробовать ее на вкус. Хочу, чтобы она была со мной в камере.

Я хочу увидеть ее страх и обуздать его, как и свой собственный. Хочу научить ее любить, будучи принужденной, научить понимать и любить меня.

Из-за того, как ее платье ниспадает, видна выпуклость ее груди, и от этого зрелища у меня встает. Всплывают давно дремлющие мысли. Я бы все отдал, чтобы трахнуть ее. Но должен подождать. Я ничего не могу сделать, пока он не отдаст ее мне. Пока этого не произойдет.

Мне нужно, чтобы она проснулась. Она тихонько стонет в безмятежности, и я вздрагиваю в ответ. Мне нравится этот стон. Я хочу заставить ее сделать это снова. Думаю о том, чтобы сорвать с нее платье, бросить ее на мою кровать, раздвинуть ее ноги и уткнуться лицом между ними, попробовать то, что, знаю, будет таким сладким.

За все время, что я здесь, у меня никогда не было секса. Он использовал это против меня, мучая меня моим собственным разочарованием, доводя меня до точки кипения, чтобы убедиться, что я подчиняюсь его требованиям.

Я делал все, о чем он меня просил. Я еще более крупнее и сильнее, чем когда приехал. Доказательство – повреждения на моих руках, шрамы, пересекающие мое тело. Я воин и заслуживаю своей награды. Я заслуживаю ее.

Дверь за пределами моей камеры открывается, и он входит. Он стоит рядом с ней, положив руку на мешок, который скрывает ее голову. Он дразнит меня, знает, что я хочу увидеть ее лицо, выяснив она ли это.

– Это было нелегко, – говорит он. Я молча смотрю на него. – Чтобы получить то, что ты хотел.

Я не шевелю ни единым мускулом. Просто жду.

– Она могла уехать. Она могла быть где угодно. Тебе повезло, что она все еще была там.

Это может быть и не она. Возможно, он дразнит меня. Иногда он делает это для собственного удовольствия, говорит мне, что нашел ее, а затем показывает мне какую-то бледную имитацию женщины, которую я хочу больше всего на свете.

Теперь она женщина, хотя, когда я ее видел в последний раз, была ребенком. Как и я.

Иногда я переживаю, что не узнаю ее, так как это было слишком давно.

– Если ты завтра будешь хорошо себя вести, – продолжает он, медленно приподнимая на ней мешок, – это будет твоей наградой.

Я вижу ее подбородок, рот, нос, закрытые глаза, лоб. Ее лицо открыто. Это она. Мои тревоги исчезают. В этом нет никаких сомнений. Она все еще выглядит так же, как тогда с чердака: невинность, чистота, вид у девушки, которая никогда не знала боли.

Я прижимаюсь к решетке, тянусь к ней. Он качает головой.

– Перестань.

Я сажусь обратно на кровать, борясь с желанием попытаться добраться до нее.

– Используй эту энергию, – поощряет он. – И ты получишь все это.

Он заскользил ночной рубашкой вверх по ее ногам, оставив ее на бедрах. Девушка застонала, вздохнула и головой покачала слева направо.

Я поднимаю глаза, а он уже ушел. Мне все равно. Я вижу ее ноги. Они изящные, стройные, бледные в свете голой лампочки прямо над ней.

Она ерзает во сне и двигает ногами. Я как кремень, взирая на нее. Я так сильно хочу ее, что едва могу дышать. Вытаскиваю член и медленно поглаживаю его, чтобы облегчить внутреннюю боль.

Она вернулась ко мне. Я трогательно благодарен ему. Все, через что я прошел, стоило того, чтобы ее вернуть. Теперь она моя. Это будет ее мир. Она станет жить со мной, ей некуда больше идти. Она будет полагаться на меня во всем, и я добьюсь от нее любви. Я сделаю ее своей.