– Хоть руки руби, только убери его, – с трудом шевеля языком, проблеял я. В глазах расплывались радужные круги, и я чувствовал, что едва удерживался в сознании. – Я не смогу… Долго…

– Kurwa! – выругалась на родном польском Ядвига и растерянно оглянулась по сторонам, явно ища что-нибудь, что могло помочь.

Не найдя ничего подходящего, она застыла на пару мгновений, прикрыла глаза, и, вернувшись в реальность, бросилась ко мне. Видимо, быстро отправила кому-то ментальное сообщение. А затем сотворила силовой купол, похожий на «Покров» – видимо, на случай, если куб решит рвануть в моих руках и забрызгать кусками меня всю лабораторию.

– Попробую вот так, – закусив перчатку, Хруцкая быстро стянула ее и прикоснулась к артефакту голой рукой.

Я поднес куб ближе к ней, хотя даже руки поднять уже почти не мог.

– Ай! – вскрикнула девушка и отдернула ладонь. – И правда горячо. Очень. Так не должно быть…

– Нет, блин, я тут симулирую! – рявкнул я, тряхнул ладонью, и приросший к моей ладони куб остался болтаться на ней. Теперь, по ощущениям, он словно почти ничего не весил, хотя это было невозможно. Я видел, с каким усилием несла его создательница – куб был сплавлен не из легких металлов.

Чертовщина какая-то.

Но хуже было другое. Артефакт не просто жарил меня заживо – он словно тянул из меня силы. Трудно было объяснить это ощущение, но боль понемногу притуплялась, а сила – моя родовая сила – словно уходила в куб. Я попытался остановить поток силой мысли, но не смог удержать.

– Хрень какая-то, – прохрипел я. – Он меня пьет. Вытаскивает из меня силу…

Хруцкая ошарашенно покачала головой.

– Нет, быть такого не может. Невозможно! Он не настроен на такое. Я не закладывала алгоритм вампиризма…

Кровь стучала в ушах так громко, что я не сразу услышал, как распахнулась дверь лаборатории. В кабинет Хруцкой влетел уже знакомый мне чокнутый профессор, а за ним какой-то взъерошенный молодой парень – тоже в рабочем халате и защитных перчатках. Оба тут же бросились к нам, и Ядвига убрала защитный купол.

– Что стряслось? – крикнул Плещеев.

Хруцкая кивнула на меня.

– Артефакт… Вышел из-под контроля. Я не могу снять его с подопытного. Он… Он сплавляется с ним!

Плещеев мельком взглянул на мою перекошенную рожу, сразу же перевел взгляд на раскаленный куб в моих руках.

– Весьма занимательно… – задумчиво проговорил он. – Интересно…

– Сделайте что-нибудь, пожалуйста, – взмолился я. – Это вообще-то больно.

– Боль обжигающая или режущая?

– Жжет!

– Ага… – профессор достал из нагрудного кармана очки в толстой оправе, неторопливо надел их и уставился на мою беду более внимательно.

– А нельзя ли как-нибудь побыстрее? – спросил я, изо всех сил стараясь не грубить.

– Не волнуйтесь, Михаил Николаевич, артефакт вас не убьет. И вообще никакого серьезного вреда не причинит.

– А это что, по-вашему? – заорал я. – Или вам шашлычку захотелось?

Страшно было представить, что в его понимании представлял из себя серьезный вред. У меня руки были готовы взорваться, а ладони наверняка уже покрылись волдырями. И странно, что все еще не завоняло жареным мясом…

– Евгений Родионович, что нам делать? – обеспокоенно вопрошала Хруцкая. – Он долго не выдержит. Сейчас потеряет сознание от боли.

Она была права. Меня уже мутило так, что я плохо воспринимал реальность.

Плещеев отстранился и выпрямился.

– Только ждать, – огорошил он. – Артефакт сам завершит работу.

Я зажмурился и плотнее стиснул зубы. Да, пекло уже не настолько невыносимо, или мне так казалось на фоне поплывшего сознания. Но раны, которые я получил, болели по полной. И я все еще никак не мог оторвать руки от артефакта, словно он присосался и стал продолжением моих рук.

– Лови его! – раздалось откуда-то сбоку.

Я даже не сразу понял, что начал падать. Пол ушел из-под ног, я завалился набок, но чьи-то руки успели подхватить меня и смягчили падение.

Наконец сияние куба стало понемногу угасать. Сперва потух основной металл, затем начали гаснуть прожилки и волны… И лишь после этого я выронил куб на пол – артефакт упал с громким стуком. Ядвига бросилась было его поднимать, но профессор перехватил ее.

– Погоди, Ядька. Пусть остынет.

Я с трудом встал на колени, и на меня навалилась вся невыносимая боль свежего сильного ожога. Черт, я уже и забыл, сколь мерзким было это ощущение. Меня били, резали, швырялись в меня косами, но заживо еще не сжигали.

– Изверги, – корчась на полу, прохрипел я. – Фашисты…

Хруцкая тут же метнулась ко мне.

– Покажи руки!

Я молча протянул ей израненные ладони. Да уж, досталось от кубика мне знатно. Некоторые волдыри полопались, часть были обугленными. Завой я сейчас во весь голос, вряд ли кто-то стал бы меня осуждать. Но я стоически терпел. Лишь когда Ядвига дотронулась до моих ожогов, я дернулся и тихо заскулил.

– Проклятье…

– Серьезного вреда не причинит, да? – попытался улыбнуться я, но вместо улыбки вышел зверский оскал – лицо перекосило от боли.

– Так, лежи смирно. Постарайся не шевелиться, – девушка подползла ко мне с более освещенной стороны и внимательно уставилась на раны. – Сперва я их обеззаражу, затем применю «Мертвую» и «Живую» воды. Поначалу будет больно.

– А сейчас я на курорте, ага.

– Не ерепеньтесь, юноша, – строго посмотрел на меня профессор. – Ядька знает, что делать. Она хороша в лекарстве и периодически штопает наших ребят после неудачных опытов.

Ядвига откинула роскошные волосы назад и уставилась на меня в упор.

– Просить прощения буду позже, а сейчас тебя нужно быстро подлечить. Такие раны тем плохи, что в них легко занести заразу, и лечение потом дастся труднее. Нужно сразу обрабатывать. Готов?

Я кивнул.

– Давай.

Девушка прикрыла глаза, сконцентрировалась, и в следующее мгновение ее руки охватило сияние – но не привычной мне «Берегини». Здесь явно была какая-то особая лекарская премудрость.

– Сейчас будет неприятно, – предупредила она и поднесла к моим ладоням свои сияющие руки.

Пару секунд кололо и пощипывало, а затем я не удержался и завыл. Болело так, словно она лила мне на раны концентрированную уксусную кислоту.

– Ааа! Черт!

– Терпи. Терпи, Миш, – приговаривала Хруцкая. – Так и должно быть. Это обеззараживающее заклинание. Выучила на факультативе.

– А анестезию вас там делать часом не учили?

– Нет времени, – она отняла руки, снова закрыла глаза и словно что-то перекалибровала в силе.

Теперь ее руки светились чуть иначе, более плотным и густым сиянием с мелкими искорками. Точно не «Воды», что-то другое. А когда она поднесла руки ко мне, я почувствовал холод. Спустя несколько секунд стало немного легче.

– Больше обезболить не смогу, извини, – предупредила она.

– И так хорошо, спасибо…

Теперь я хотя бы мог соображать, а мозг не взрывался от болевых импульсов. Ныло, жгло, пульсировало – я чувствовал все виды боли, но мог ее терпеть. Не тратя времени зря, Ядвига снова обеззаразила раны, а затем принялась колдовать «Мертвую воду».

– Сейчас начнет чесаться и зудеть.

– Ага.

Я уже более-менее знал, как работали связки обеих «Вод». «Мертвая» сращивала повреждения, останавливала кровь и всячески останавливала процессы разрушения. А «Живая» запускала восстановление и стимулировала рост тканей. Опытный лекарь, в совершенстве овладевший «Водой», мог за считаные минуты лечить открытые переломы. Правда, такое вмешательство не было приятным. Когда заставляешь организм восстанавливаться в сотни раз быстрее того, как это задумала природа, приходится расплачиваться болью.

Везде чертова боль. В этом мире боль, казалось, меня преследовала.

Ядвига провела еще несколько манипуляций с силой, и я испытал весь спектр ощущений от нестерпимого зуда и чесотки до легкого покалывания, теплой волны целебной силы и боли от стремительно делящихся клеток.

– Ну как ты? – С неподдельным беспокойством спросила Хруцкая. – Судя по виду, все прошло нормально.