– Ты знал, что мы не там где надо, – прошипела я Дэвиду, когда мы выбрались оттуда.
Когда мы уже готовы были выскользнуть из зала, доктор Дарин стояла, протянув руку с развевающимся радужно-полосатым рукавом, и взывала голосом Чарлтона Хестона: «О маловерные! Останьтесь, только здесь вы познаете истинную реальность!»
– Действительно, туннелирование многое объясняет, – усмехнувшись, сказал Дэвид.
– Послушай, если открытие не в танцзале, то где все?
– А ну их… – сказал Дэвид. – Хочешь, пойдем посмотрим Архив Конгресса? Здание, как кипа пластинок.
– Я хочу пойти на открытие.
– А прожектор на крыше сигналит азбукой Морзе «Голливуд».
Я подошла к стойке регистрации.
– Чем могу быть полезна? – сказала служащая. – Меня зовут Натали, и я…
– Где сегодня заседание МККФ? – сказала я.
– В танцзале.
– Держу пари, ты сегодня еще ничего не ела, – сказал Дэвид. – Я куплю тебе рожок с мороженым. Здесь самое знаменитое кафе, которое торгует точно такими же рожками с мороженым, какой Рейн О'Нил купил Татум в «Бумажной Луне».
– В танцзале протуннелировавшие, – сказала я Натали. – Я ищу МККФ.
Она потыкала по клавиатуре.
– Простите, но на них тут ничего нет.
– Как насчет Китайского театра Граумана? – сказал Дэвид. – Ты хочешь реальности? Хочешь Чарлтона Хестона? Хочешь увидеть квантовую теорию в действии? – Дэвид схватил меня за руку. – Пойдем со мной, – сказал он серьезно.
В Сент-Луисе я прошла коллапс волновой функции, так же как моя одежда, когда я открыла чемодан. Я покончила со всеми этими прогулками по реке тогда, на полпути к Новому Орлеану. Теперь все повторялось. Я обнаружила, что уже прогуливаюсь по двору Китайского театра Граумана, ем мороженое и пытаюсь попасть ногой в след Мирны Лой.
То ли она была карлицей, то ли бинтовала ноги с младенчества. С отпечатками Дебби Рейнольдс, Дороти Ламур и Уоллес Бири тоже ничего не вышло. По размеру мне подошли только следы Дональда Дака.
– Это как карта микрокосмоса, – сказал Дэвид, поглаживая шершавые цементные квадраты с надписями и отпечатками. – Посмотри, повсюду эти следы. Мы знаем, здесь что-то было. Почти везде эти отпечатки одинаковы, но каждый раз перед тобой выскакивает вот это. – Он опустился на колено и ткнул в отпечаток кулака Джона Уэйна. – Или вот это, – и он шагнул к киоску и ткнул в отпечаток, оставленный Бетти Грейбл, – и мы можем различить подписи, но к кому обращено «Сид», все время появляющееся то тут, то там? И что это означает?
Дэвид указал на квадрат Реда Скелтона. На нем надпись: «Спасибо Сиду, ай да мы».
– И ты все думаешь, что нашел парадигму, – продолжал Дэвид, переходя на другую сторону. – Но квадрат Вэна Джонсона как котлета в сандвиче между Эстером Уилльямсом и Кантинфласом, и кто такая, черт возьми, Мэй Робсон? И почему все вот эти квадраты вообще пусты?
Он провел меня за галерею звезд – лауреатов «Оскара». Портреты в жестяных рамах висели на подобии киноэкрана, сложенного в гармошку. Я оказалась в складке между 1944 и 1945 годами.
– И, словно этого всего недостаточно, ты внезапно обнаруживаешь, что стоишь на площади. Ты даже не в театре.
– И по твоему мнению, именно это происходит и в квантовой теории? – сказала я слабым голосом. Я вжалась в Бинга Кросби – «Оскар» за лучшую мужскую роль в фильме «Иду своим путем». Ты думаешь, мы еще не в театре?
– Я думаю, мы знаем о квантовой теории не больше, чем о Мэй Робсон по отпечаткам ее ног, – сказал Дэвид, прильнув к щеке Ингрид Бергман (лучшая женская роль в «Газовом свете») и отрезав мне путь к отступлению. – Я не думаю, что мы понимаем хоть что-нибудь в квантовой теории, туннелировании и в принципе дополнительности. – Он наклонился ко мне. – И в страсти.
Лучшим фильмом 1945 года был «Потерянный выходной».
– Доктор Геданкен это понимает, – сказала я, протискиваясь между лауреатами «Оскара» и Дэвидом. – Ты знаешь, он собирает исследовательскую группу для большого проекта по осмыслению квантовой теории?
– Знаю, – сказал Дэвид. – Хочешь посмотреть кино?
– В девять семинар по хаосу, – сказала я, перешагнув через братьев Маркс. – Мне пора возвращаться.
– Если тебе нужен хаос, лучше оставайся здесь, – сказал Дэвид, остановившись посмотреть на отпечатки ладоней Ирены Дунн. – Мы могли бы сходить в кино, а потом поужинать. Тут рядом кафе, где подают картофельное пюре, которое Ричард Дрейфус превратил в Башню Дьявола в «Столкновении».
– Мне нужен доктор Геданкен, – сказала я, для вящей безопасности отступая к тротуару. Я оглянулась на Дэвида. Он уже перешел на другую сторону и разглядывал автограф Роя Роджерса.
– Ты смеешься? Он в этом разбирается не лучше нашего.
– Ну, он, по крайней мере, пытается разобраться.
– Как и я. Проблема в том, как может один-единственный нейтрон интерферировать сам с собой и почему здесь только два отпечатка копыт Триггера?
– Без пяти девять, – сказала я. – Я пошла на семинар по хаосу.
– Если тебе удастся его найти. – Он опустился на колено, чтобы получше рассмотреть автограф.
– Найду, – непреклонно сказала я.
Он встал – руки в карманы – и ухмыльнулся.
– Гениальный фильм, – сказал он. Все повторялось. Я повернулась и почти побежала через улицу.
– В прокате «Бенжи-IX»! – закричал он мне вслед. – Он случайно меняется телом с сиамской кошкой.
Вторник. 21:00-22:00. Изучение хаоса.
Дюрхейнандер, Лейпцигский университет.
Семинар по структуре хаоса. Обсуждение принципов хаоса.
Фракталы, баттерфляй-эффект, волновые процессы.
Зал Клары Боу.
Мне не удалось найти семинар по хаосу. Зал Клары Боу был пуст. В соседнем зале заседали вегетарианцы, а все остальные конференц-залы оказались заперты. Туннелировавшие по-прежнему сидели в танцзале.
– Прииди! – приказала женщина с усами, когда я открыла дверь. – И обретешь понимание!
Я пошла наверх – спать.
Я забыла позвонить Дарлин. Она, должно быть, уже выехала в Денвер, но я позвонила ее автоответчику и сказала ему, какой у нас номер на тот случай, если она все же прослушает сообщение. Утром надо будет предупредить в регистрации, чтобы ей дали ключ. И я отправилась спать.