— Миш, ты прости, — произнесла я, чувствуя, как комок подступает к горлу. — Как бы я ни хотела вас всех освободить, я не могу. И раны обработать не могу. Просто нечем. А трав в лесу я так и не нашла. Даже гребаного подорожника…

А если Рада поранится? Как тут с лекарствами? Что ж я такая тупица, ничего не знаю. Совершенно ничего. Слезы сами собой полились по щекам. Я не заметила, как это произошло, и, когда осознала, смахнула их рукавом и отвернулась, стараясь взять себя в руки.

— Хватит думать. Хватит, — сказала я себе, принимаясь снова за работу.

Глава 11

Закончив с уборкой вольера, я оставила рабочий инвентарь у входа. На улице уже царила кромешная темнота, а идти домой не было никакого желания. Вместо этого я отправилась бродить по переулкам города, словно искала утешение в безмолвии ночи. Не думала вообще ни о чем. Ни о возможных последствиях, таких прогулок. Хуже, уже не будет. Ни о том, что Рада станет волноваться. Она и так за меня переживает, как не должна. А учитывая ее возраст, тем более.

Я просто шла. Без цели. Вдоль темных, стремных улиц средневекового города, где каждый шаг отдавался эхом в тишине. Мимо темных окон когда-то работающих мастерских, где сейчас только пыль и заброшенность. Мимо обветшалых строений. Мимо мусора, что кучами лежит вместо бордюра у дороги.

Встречные пьянчуги с их смехом и грубыми шутками проходили мимо, их запах перегара смешивался с запахом ночи. Это было странное ощущение — как будто я скользила мимо всего, не задерживаясь ни на чем. Даже мимо самой себя, прежней, той, которая когда-то верила, что сможет изменить мир.

Никогда раньше не задумывалась, насколько быстро может меняться мнение о действительности. Как будто в один миг, мир вокруг меня перевернулся, и я оказалась на дне, о котором даже не подозревала. Я не представляла, на сколько уровней можно опуститься ради чего-то, что в итоге оказывается незначительным. Не задавалась вопросом, на что готова пойти, за ломоть свежей буханки хлеба? В этом не было никакого смысла. Абсолютно, никакого, смысла.

Я имела все, и даже больше, если сравнивать с тем, что имела сейчас. У меня была работа, крыша над головой, возможность выбирать, чем заняться. Что имеем не ценим, потерявши- бьемся головой о ближайший камень.

Я попала сюда когда? Десять? Двенадцать? Дней назад. Честно говоря, не уверена. Но кажется, что я здесь всю свою жизнь. В этом месте время перестало иметь значение. Я перестала вести счет, отслеживать даты и дни недели. Здесь живешь одним днем, как будто каждое утро — это новая реальность, в которой нет ни вчера, ни завтра.

Этот мир уродлив, и он уродует тебя. Сначала он ломает кости. Затем, медленно и извращенно, он начинает ломать душу. Это происходит так постепенно, что ты даже не замечаешь, как теряешь себя. Каждый день — это маленькая капля, которая добавляется в чашу, пока однажды не наступит момент, когда ты просто не узнаешь себя. И самое поганое, что ты сам не осознаешь этого, пока не станет слишком поздно. Пока не окажешься на краю, глядя вниз, и не поймешь, что все, что у тебя было, ускользнуло, как песок сквозь пальцы. Я здесь, но меня здесь нет. И в этом безвременье я ищу ответ на вопрос, который стал для меня самым важным: как вернуть себя обратно? Я смотрю в отражение и вижу чужое лицо.Здесь вообще все, что окружает меня, чужое.

И я изменилась, до неузнаваемости. Опустилась ниже некуда, и это произошло всего за каких-то десять дней, проведенных здесь. Я готова раздвигать ноги за пару монет, словно это единственное, что способно дать тебе чуточку больше, чем ты имеешь сейчас. Но ведь так и есть… Это ужасно — осознавать, что ты готова на все ради куска хлеба, ради того, чтобы хоть как-то выжить.

А что будет дальше? Что будет, когда наступят холода? Я боюсь даже думать об этом. Нет света в конце туннеля, только бесконечная тьма. Нет веры в прекрасное далеко, только мрак, который сжимает меня все сильнее. Ничего нет. Есть только серость, голод, отчаяние и постоянно давящая тревога, которая не покидает ни на минуту.

Мне страшно. Я боюсь, даже, саму себя. Я не узнаю, кем я стану, если это продолжится. Я не хочу быть тем человеком, который готов на все, чтобы выжить, теряя при этом свою человеческую сущность. Я чувствую, как внутри меня что-то ломается. И каждый день, проведенный здесь, только усиливает это чувство. Я не знаю, как выбраться, и это пугает меня еще больше.

Я бродила по улицам, пока не наступил рассвет. Ночь была долгой и холодной, и каждый шаг давался с трудом. Улицы были пустынны, как и мои мысли. Я чувствовала, как холод проникает в каждую клеточку моего тела, но это было ничто по сравнению с тем, что происходило внутри меня.

Свет первых лучей солнца пробивался сквозь туман, и я знала, что пришло время на работу. Работа. Это слово стало для меня символом выживания, но в то же время оно вызывало чувство безысходности.

Я шла, стараясь не думать о том, что меня ждет. О том, что мне придется снова надеть маску, скрывающую истинные чувства. Я не хотела, чтобы Рада увидела то, что я слаба и сломленна. Внутри меня бушевала буря, но снаружи я должна была оставаться спокойной и невозмутимой. Я знала, что впереди меня ждет еще один день борьбы, еще одна попытка выжить в этом жестоком мире. Но с каждым шагом мне становилось все труднее верить, что когда-либо будет лучше.

Следующие дни я провела в рутине, пока мое лицо, более-менее, не побелело от гематом. Я занималась чисткой клеток с утра до вечера, и каждый день становился похожим на предыдущий. Но дрова не резиновые, и мне нужно было идти их пополнять. Запасы истощались, и я не могу позволить себе расслабиться.

С другими животными я старалась не контактировать. Достаточно того, что я привязалась морально к медведю. Сильно привязалась. Под предлогом уборки я навещала его несколько раз в день, и эти мгновения стали для меня единственным источником утешения. У других животных я убиралась лишь по разу в сутки.

Я закончила с выгребанием старого, и теперь мне не придется так вкалывать. Достаточно поддерживать чистоту, пройдясь с лопатой, что было облегчением. Но, учитывая их питание, количество порций и рацион, я понимала, что, несмотря на их гигантские размеры, им просто нечем ходить в туалет. Это и радовало, и печалило одновременно. Радовало, потому что меньше работы, но печалило, потому что звери голодают.

Каждый раз, когда я смотрела на медведя, я чувствовала его страдания, и это не давало мне покоя. Я знала, что он не единственный, кто страдает от нехватки еды. Я пыталась не думать об этом, но чувство безысходности и беспомощности нарастало. Я не могла спасти их всех, но каждый раз, когда я навещала медведя, я надеялась, что смогу сделать хоть что-то, чтобы облегчить его страдания.

На завтра я планировала сделать перерыв с загонами и повторить несколько ходок в лес. А сегодня, как только день вошел в свои права, я отправилась на рынок.

Там я купила еще испорченных овощей и сухарей в булочной, потратив, как и в прошлый раз, всего десять медных монет. Но сколько бы кругов я ни наворачивала по лавкам, так и не нашла торговца с одеждой. В этом городе, похоже, даже одежда стала предметом роскоши.

Подойдя к продавцу костей, я решила попытать удачу. Да, здесь даже кости продают, без мяса. Вообще.

— Простите, — обратилась я к нему. — Почем мослы?

— Двадцать монет за мешок, — ответил он, не поднимая глаз.

— Возьму за пятнадцать. — костный бульон тоже полезен.

— Хорошо. Но тебе повезло, что это последний. Так бы не отдал, — с недовольством произнес продавец.

— Да, да. Мне везет как утопленнику, — усмехнулась я, расплатившись. Сложив мослы в ящик к остальному, понесла домой. Вот бы тележку, а так скоро ломовой лошадью стану. То ветки, то ящики. Муравей, ей Богу. Тот тоже таскает больше нужного.