Саша Веселов

В поезде

Возвращался я как-то из Крыма в общем вагоне поезда "Симферополь - Баку".

"Прямых" билетов до Москвы не было, поэтому приходилось путешествовать в таких условиях да к тому же с пересадками. Хорошо ещё нам с приятелем удалось вовремя подсуетиться при посадке. Мы оказались в числе счастливчиков, успевших захватить себе "цельные" полки и получивших в результате возможность принять нормальное лежачее положение. Те же, кто не успел, ютились по два-три человека на полке.

Однако в целом народа было не так уж и много, а потому нас не теснили, и мы ехали в относительном комфорте, если это слово вообще применимо к вонючему, грязному и душному общему вагону.

Стемнело. Во всём нашем злосчастном вагоне не горела ни одна лампочка; не работало даже дежурное освещение и разглядеть что-то можно было лишь когда мимо проносился встречный поезд или мелькали придорожные огни. Не оставалось ничего другого, как залечь на боковую. Смекнув это, приятель живо подложил под голову рюкзак и вскоре уже сладко похрапывал на своей верхней полке. Я расположился внизу. Заснуть толком никак не получалось. По коридору сновали люди, наши "сидячие" соседи то и дело менялись. Возня не утихала ни на минуту, с регулярностью метронома меня задевали, толкали, пихали: Какой уж тут сон! В лучшем случае удавалось задремать на час-полтора, потом меня будили, и все мучения начинались сызнова.

Проснувшись от очередного толчка в бок около трёх ночи, я увидел, что Бог опять послал нам новых соседей. Судя по фигурам и голосам, это была женщина с дочкой лет пяти. Большего рассмотреть было невозможно. Какое-то время женщина обвыкалась в темноте, затем пристроилась с дочкой на противоположной нижней полке, где у окна, облокотившись о стекло, посапывал какой-то дед.

Воспользовавшись относительным затишьем, я закрыл глаза и задремал.

Вновь проснулся я минут через сорок. Без видимой причины, если не считать таковой жуткую нечеловеческую духоту. Первое, что я увидел, продрав глаза, были стройные женские ноги, затянутые в молочного цвета нейлон. Я огляделся.

Дед по-прежнему сопел у окна. Девочка тоже спала: мать уложила её на свободную половину полки и укрыла одеяльцем. Зато ей самой места уже практически не было, и она пристроилась на краешке одной полки, примостив ноги на краешке другой.

Моей. При этом юбка у неё сдвинулась, задралась выше колен, и ничем не прикрытые ножки белели во мгле, пленяя и маня, притягивая к себе почище любого магнита. Я обалдело пялился на эти ножки, не в силах оторвать от них глаз. Сказывалось почти месячное воздержание похода.

Несмотря на темноту, женщина каким-то образом почувствовала мой взгляд и принялась оправлять юбку. Чертыхнувшись, я решил было отвернуться к стене, но вдруг понял, что уже не владею собой. Приподнявшись на локте, я какое-то время молча вглядывался в тёмный силуэт женщины на противоположной полке. Она тоже молчала. Наконец я решился.

- Вам, наверно, неудобно там, - натуженно улыбнулся я в темноту. - Идите сюда. Я подвинусь. В тесноте, как говорится, да не в обиде. И дочка ваша поспит спокойно: Такую чушь я не нёс ещё никогда. Самым естественным ответом на неё была бы хорошая оплеуха или что-то ещё в том же роде. Однако ничего подобного не последовало. К моему немалому изумлению, женщина молча встала, поправила одеяльце на дочке и шагнула ко мне. Я торопливо подвинулся, пропуская её к стенке. В этот момент вагон тряхнуло сильнее обычного, и перебиравшаяся через меня женщина, не удержав равновесия, мимоходом села, расставив ноги, мне на бедро.

- Извините, - хрипло прошептала она.

- Да что уж там, - галантно отозвался я, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на неё тут же: Женщина легла на бок лицом к стене. Я пристроился сзади. В тесноте полки наши тела оказались плотно прижатыми друг к другу. Мне в нос ударил будоражащий запах женщины. Ошалевший от долгого воздержания член впился сквозь штаны в туго схваченный юбкой зад, а рука сама собой легла на тонкую талию. Женщина словно ничего не замечала. Осмелев, рука сместилась чуть выше и вскоре уже шарила по её животу, забираясь под блузку. Ощутив под собой обнажённую кожу, пальцы на мгновение замерли, с силой вжались в неё всей широтой распахнутой пятерни.

Потом, отдышавшись, двинулись дальше. К груди. Достигнув её, они некоторое время умиротворённо оглаживали чашечки лифчика, а затем резко рванули его вниз. Что-то затрещало, но я уже не обращал внимания на подобные мелочи. Рука легла на оголившуюся грудь, лаская, тиская эту восхитительную округлость, сжимая её в горсти. В ладонь упёрся твёрдый бугорочек соска с напрягшейся и восставшей, словно маленький член, пипочкой. Зажав эту пипочку двумя пальцами, я начал лихорадочно крутить её из стороны в сторону, одновременно вдавливая грудь в хрупкие трубочки рёбер.

Женщина по-прежнему никак не реагировала на происходящее, лишь дыхание её стало учащённым и прерывистым. Моя пятерня двинулась вниз. Протиснувшись под юбку, она поддела трусы и, проскользнув внутрь, принялась играть жёсткими курчавыми волосками. Женщина застонала и, чуть развернувшись в тесноте полки, разжала сомкнутые до сих пор ноги. Мои пальцы легли на её горячую, влажную пизду. Это было последней каплей, переполнившей чашу нашего благоразумия. Мы оба словно обезумели и, отбросив всякую осторожность, ринулись в объятия друг друга. Руки женщины объявили войну моим штанам. Расправившись с ремнём, они с удвоенной силой вцепились в "молнию" и не то сорвав, не то расстегнув её, сгребли в охапку мой член. Я тоже не терял времени даром, и в тот момент, когда женщине удалось наконец высвободить член наружу, на ней самой не осталось уже ни юбки, ни колгот, ни трусиков. И если первую мне ещё удалось кое-как снять (её счастье, что она была сверху донизу на пуговицах и снималась относительно легко), то колготкам с трусиками повезло меньше и они валялись где-то под полкой, изодранные в клочья: Секундой позже я уже взгромоздился поверх женщины, готовый войти в широко распахнутые передо мной "ворота", но в этот момент позабытый нами дед заворочался, заскрипел, а вслед за ним всхлипнула и девчушка. Мы замерли, полностью обратившись во слух: На этот раз всё обошлось. Тем не менее продолжать в том же духе мы уже не могли.