НА задней СТЕНЕ сувенирной лавки Али-Бабы висела нарисованная от руки карта. Грубый, сделанный неумелой рукой набросок, помещенный в облупленную золотую раму, изображал реку, горы, пустыню и пещеру, между которыми пролегала извилистая тропа. Конец тропы был обозначен жирным «крестом».

— На этой карте указан клад?

Али-Баба выглянул из-за последней страницы «Jerusalem Gerald» и уставился на меня. Это был еще крепкий старик, круглое брюшко которого указывало на пристрастие к жирной баранине. Его подбородок покрывала серая колючая щетина, на носу красовались очки, а слова при разговоре он цедил сквозь зубы. Дела его, как и у всех остальных торговцев на рынке, пришли в упадок, но он, казалось, нисколько не переживал.

Старик зажег турецкую сигарету без фильтра, и его грудь расширилась, наполняясь дымом.

— Не продается, — ответил он.

— Но на карте указан клад? — повторил я свой вопрос.

Хозяин лавки что-то проворчал и снова уткнулся в газету. Али-Бабу нельзя было назвать искусным торговцем. После возобновления столкновений между израильтянами и палестинцами времена для туризма наступили самые неподходящие, и все остальные лавочники Старого города Иерусалима лезли из кожи вон, чтобы хоть что-нибудь продать. Но ни у одного из них на стене не висела карта с кладом.

— И где же этот клад находится?

— В Африке.

— Алмазы?

— Нет, золото.

— О! — Любопытство мое росло. — Пиратский клад?

Али-Баба вновь оторвал взгляд от газеты. Затем он поправил белую, облегающую голову шапочку, почесал обломанным ногтем бороду и произнес:

— Золотые копи. Это карта золотых копей.

— Золотых копей?

— Копей Сулеймана, — прорычал он. — Копей царя Соломона.

Виа Долороса усеяна убогими лавчонками, в которых настойчиво пытаются всучить туристам футболки с изображением Девы Марии, игральные карты с головой Иоанна Крестителя, открывалки для бутылок в виде распятого Христа и бейсболки с изображением Тайной Вечери. В то утро несколько торговцев даже предлагали мне частички креста, на котором был распят Иисус, а один показал некий предмет, который — по его утверждению — являлся пальцем ноги Спасителя. Цена всех этих «святынь» неопровержимо свидетельствовала, что передо мной фальшивки, — они стоили не больше двухсот долларов.

Китч заполонил буквально все. Сомнительно, покупал ли кто-то вообще все эти поделки — туристов здесь было очень мало. Большинство иностранцев отпугнула возобновившаяся интифада.

Всякий, кто хоть раз попадал в лабиринт узких улочек иерусалимского рынка, знает, что все здесь имеет свою цену. Сорок минут неспешной беседы с Али-Бабой за стаканом черного сладкого чая — и карта моя. Хозяин лавки завернул ее в свой номер «Jerusalem Gerald», послюнил большой палец и пересчитал пачку вырученных за товар купюр. Затем он перевернул пачку и пересчитал деньги еще раз, проверяя, нет ли среди них поддельных.

— Шестьсот шекелей, — произнес он. — Дешево.

— Для вас, может, и дешево, а для меня дорого. Это почти сто фунтов.

— Что вы хотите сказать? — воскликнул Али Баба. — Эта карта может привести к сокровищам, размер которых вы даже представить не можете. Она хранилась в моей семье шесть поколений. Будь жив мой отец, он перерезал бы мне горло. А моя мать, наверное, перевернулась в гробу. Я слышу, как мои предки проклинают меня!

— А почему вы сами никогда не пробовали найти копи царя Соломона?

— Ха! — с горечью произнес торговец. — Разве я могу бросить свой бизнес?

— Тогда почему вы все-таки продали карту и почему именно мне?

— Вы выглядите благородным человеком, — ответил Али-Баба, распахивая передо мной дверь.

Я поблагодарил его за комплимент.

— Вы также мудры — это я вижу, — добавил хозяин лавки, когда я уже вышел на улицу. — Поэтому повесьте карту на стену и оставьте ее там.

В любом уголке мира торговцы умудрялись сбыть мне свой самый подозрительный товар. Большинство туристов инстинктивно сторонятся таких предметов, но я ничего не могу с собой поделать. У меня непреодолимая тяга к сувенирам сомнительной ценности. Мой дом буквально набит бесполезным хламом, привезенным из сотен поездок. Среди них есть разрисованная челюсть ленивца с Верхней Амазонки, набор стеклянных глаз из Праги, а также сломанный бумеранг, купленный на базаре в Марокко и якобы принадлежавший Джиму Моррисону. У меня имеется африканская чаша для прорицаний, сделанная из ребер кита, кусочек ткани от одежды воина Айну, талисман из человеческих волос из Саравака и меч палача из Судана.

Но карта Али-Бабы отличалась от них. Увидев ее, я сразу понял, какие передо мной открываются необыкновенные возможности. На карте не было обозначено ни названий, ни координат, но она являла собой первый этап нового путешествия. Такие нити попадаются крайне редко, и за них нужно хвататься обеими руками.

Пока Али-Баба не раскаялся в продаже доставшегося от предков наследства, я поспешно зашагал по узким улочкам мимо лотков с фруктами, торговцев благовониями, ниш с горками куркумы, молотой корицы и паприки, сушеных фиников и маслянистой пахлавы. Старый город жил своей жизнью, подчиняясь древнему ритму, который практически не изменился со времен Христа.

Интифада отпугнула от Иерусалима большинство туристов, но я убежден, что в мирное время город лишен одной из своих характерных черт — опасности. Моя супруга привыкла к неожиданным поездкам в различные точки нашей планеты, где случилась беда. Услышав о взрыве бомбы, землетрясении, цунами или мятеже, я звоню в бюро путешествий и заказываю билеты по сниженной цене. Я не принадлежу к числу бесстрашных военных корреспондентов, но со временем пришел к выводу, что в новостях склонны преувеличивать ужасы даже самой страшной трагедии национального масштаба. В любом случае умеренная опасность — это небольшая цена за избавление от толп туристов. Медовый месяц мы провели в Александрии, поселившись в президентском номере шикарного отеля через два дня после того, как бомба террориста уничтожила автобус с туристами в египетской столице.

Поначалу моя супруга ворчала — ей хотелось в Венецию, — но затем привыкла к отпускам, которые совпадали с предупреждениями министерства иностранных дел. Но даже она не была готова сопровождать меня на Западный берег реки Иордан в разгар боев Шестидневной войны.

В мирные времена мне пришлось бы локтями прокладывать себе дорогу через толпу, чтобы добраться до Храма Скалы, расположенного на холме, который евреи называют Храмовой горой, а мусульмане Харам аль-Шариф, или Великая Святыня. Небольшая площадка на вершине холма — это одно из самых почитаемых в исламском мире мест; иудеи также считают его святым.

Построенный крестоносцами хлопковый рынок, ведущий к священному месту, был пуст.