И тут он неожиданно заметил, как правая рука Форейкер поднялась с колена и медленно, вроде бы украдкой, двинулась к клавиатуре. Что-то в этом движении привлекло его внимание: Турвиль тихонько подошел к ней сзади, но она почувствовала его приближение, оглянулась и неохотно убрала руку от клавиши «Удалить».

Через ее плечо контр-адмирал впился взглядом в прокручиваемую тактическую запись и сжал зубы: от места крушения стремительно удалялись два крупных обломка. Слишком крупных… не говоря уже о том, что, судя по вектору, они отделились от крейсера до взрыва. И вектор этот слишком уж смахивал на посадочную траекторию.

Турвиль яростно подкрутил усы, гадая, что предпринять. Шэннон углядела беглецов, но то, чтобы их засекли и ослепленные близким взрывом сенсоры Аида, представлялось маловероятным. Скорее всего, после подрыва «бежавшего» шаттла на базе вообще никого не искали. Люди, задумавшие и осуществившие такое, заслуживали величайшего восхищения, но его долг состоял в том…

«Знаю я, в чем состоит мой долг», – мысленно сказал себе контр-адмирал и, перегнувшись через плечо Форейкер, сам нажал клавишу, к которой так и не осмелилась притронуться она. Шэннон резко выдохнула, голова ее дернулась, но она не сказала ни слова. Отвернувшись от тактического дисплея, он подошел к завороженно уставившимся на экран визуального обзора Хонекеру с Богдановичем и прокашлялся.

– Очень жаль, – печально произнес он, а когда Хонекер обернулся на звук его голоса, сокрушенно покачал головой и повторил: – Очень жаль. Леди Харрингтон заслуживала лучшей участи.