Глаза Хонор расширились: эмоции Александера, транслированные Нимицем, захлестнули ее сознание. Недавние раздражение и досада исчезли, смытые потоком чувственного внимания к ней. Не к тому, что она говорила, но к ней.

Подавшись назад в своем кресле, она услышала, как Нимиц с глухим стуком перескочил с насеста на консоль. Потом кот перетек ей на плечо, и она судорожно обняла его, словно надеясь таким образом остановить время.

«Этого не может… не должно быть!» – бились в ее голове отчаянные мысли. Ей хотелось встряхнуть кота, как игрушку: поток чувств Хэмиша встречал полное одобрение Нимица. Кот знал, как страстно любила она Пола Тэнкерсли, – да и сам он, на свой манер, тоже любил Пола, однако кот не видел причины, которая помешала бы ей найти новую любовь, и его глубокое, пробирающее до костей урчание слишком явно указывало на то, как относится Нимиц к нежданно пробудившимся чувствам Александера.

Но если кот не знал, чем могут обернуться подобные чувства, то Хонор прекрасно отдавала себе в этом отчет. По отношению к ней граф Белой Гавани был не просто старшим по званию, но и командующим Восьмым флотом, в состав которой входила ее эскадра. Иными словами, он являлся ее непосредственным начальником, а связь между лицами, состоящими в прямой служебной зависимости, согласно Статье 119, категорически запрещалась: обоим возлюбленным грозил трибунал. Кроме того, Хэмиш был женат, и жена его представляла собой выдающуюся личность. В прежние времена леди Эмили Александер была актрисой, ярчайшей в Звездном Королевстве звездой голографических представлений. Катастрофа аэрокара превратила ее в инвалида, но даже теперь, прикованная к креслу жизнеобеспечения и владевшая только одной рукой, она оставалась одним из лучших драматургов Мантикоры, снискав вдобавок славу выдающейся поэтессы.

Стараясь унять бешеное мельтешение мыслей, Хонор глубоко вздохнула. Как может она вообще забивать себе голову подобными глупостями, ведь единственное, что она ощутила, это поток эмоций. Можно подумать, будто никогда прежде ей не доводилось улавливать такие же чувства со стороны других мужчин. Что в этом дурного – она находила мужское внимание приятным, хотя никогда не поощряла стремление поклонников к сближению: тому препятствовали и консервативные нравы Грейсона, и нежелание бередить прошлое. Однако Хонор трудно было не признаться себе в том, что ей, целых тридцать лет искренне считавшей себя гадким утенком, восхищенные мужские взгляды очень льстили.

И на сей раз, твердо сказала она себе, за эмоциями тоже нет ничего серьезного. А если так, ей лучше всего притвориться, будто она не заметила эмоционального порыва графа. Если он узнает, что его чувства для нее открыты, это лишь напрасно смутит его. Кроме того, его верность жене-инвалиду и их взаимная преданность вошли в легенду. Их семейная жизнь давно стала одной из самых романтических и трагических любовных историй Звездного Королевства, и Хонор просто не могла представить себе, чтобы граф покинул леди Эмили, сколь бы привлекательной ни показалась ему другая женщина.

«И все же, – проскользнуло в дальнем уголке ее сознания, – ходили слухи о нем и адмирале Кьюзак… Может быть, не так уж и невозможно…»

Хонор поспешно выбросила эту мысль из головы и прокашлялась.

– Прошу прощения, милорд, – сказала она, – у меня вовсе не было намерения читать лекцию. Дело в том, что у меня тоже имеются сомнения относительно некоторых идей леди Хэмпхилл, и, наверное, тот факт, что мне пришлось по отдельным позициям выступить в ее поддержку, придал моей речи проповеднический пыл. Хотя это, конечно, не оправдание.

Граф Белой Гавани хмыкнул, встряхнулся, смущенно моргнул и с улыбкой взмахнул рукой.

– Нет нужды в извинениях, миледи. Я получил по заслугам… тем более что вполне мог избежать выволочки, если бы и впрямь удосужился прочесть приложение.

Хонор почувствовала некоторое смущение: в его подсознании еще не отзвучало эхо недавнего эмоционального порыва. Однако внешне адмирал никак не выказывал своих чувств, за что она была ему благодарна. Спустя мгновение он взглянул на свой хронометр и встрепенулся в столь правдоподобном удивлении, что, если бы не связь с Нимицем, обманул бы, пожалуй, даже Хонор.

– Я и не подозревал, что уже так поздно, – сказал он, вставая, и взял шпагу. – Думаю, мне пора появиться на людях, а то ведь, наверное, скоро ваши гости начнут расходиться. – Пристегнув шпагу к поясу, граф улыбнулся, и любой посторонний наблюдатель счел бы эту улыбку обычным знаком светской любезности. – Позвольте мне проводить вас в бальную залу, – предложил он.

Хонор с такой же улыбкой поднялась с кресла и посадила Нимица на плечо.

– Благодарю, милорд.

С этими словами она, согласно грейсонскому этикету, оперлась о его плечо, и он повел ее к выходу из библиотеки.

Эндрю Лафолле последовал за ними, и его обычное настороженное спокойствие успокоительно контрастировало с тем сумбуром чувств, которые, как продолжала ощущать Хонор, все еще испытывал граф. Как и она сама.

«Ничего не случилось, – мысленно твердила себе Хонор, шествуя рядом с графом Белой Гавани по коридору и непринужденно беседуя на отвлеченные темы. – Ничего не случилось!»

К тому времени, когда они подошли к дверям бальной залы, она в это почти поверила.