«Служанка» Миранда отнюдь не принадлежала к радикально настроенным особам, готовым идти на штурм бастионов традиционного господства мужчин, однако будучи сильной, яркой и уверенной в себе личностью самим своим каждодневным поведением неосознанно закладывала мины под те самые бастионы, которые не собиралась атаковать в лоб. Хонор это радовало. Каков бы ни был ее формальный статус, фактически Миранда стала для Хонор шефом персонала и главным специалистом по связям с прессой и общественностью. Она являлась вторым по значению советником землевладельца после Говарда Клинкскейлса. В Звездном Королевстве это не привлекло бы ничьего внимания, однако на Грейсоне было не принято, чтобы женщины занимались политикой или хотя бы вмешивались в нее. Между тем Миранда весьма естественно вписалась в роль координатора и отдавала указания служащим лена – большей частью мужчинам – с уверенностью, которая, как в зеркале, отражала уверенность ее землевладельца.

Возможно, эта уверенность коренилась в том, что она действовала от лица леди Харрингтон, однако Хонор полагала, что делегированием полномочий дело не исчерпывается. Миранда по природе была деятельна, самостоятельна и активна, а когда ей представилась возможность проявить свои врожденные дарования, она просто не могла не откликнуться на зов судьбы.

«Интересно, – подумала Хонор, – в какой степени это повлияло на решение Фаррагута принять ее?»

– А позаботился полковник о верхней смотровой площадке? – спросил майор Лафолле свою сестру.

– По-моему, – ответила та, пожав плечами, – он считает, что у тебя паранойя, однако согласился выделить двух инженеров для предварительного осмотра площадки и поставить дополнительно двух гвардейцев-наблюдателей. И мы подогнали график таким образом, чтобы ты мог обеспечить приватную встречу миледи с канцлером.

При слове «паранойя» дежурная суровость на лице майора сменилась подобием усмешки, но Хонор уловила его удовлетворение. Смотровой «козырек» возвышался над площадкой, где Хонор с помощью серебряной лопаты предстояло символически начать рыть котлован под фундамент. Эндрю эта идея не нравилась с самого начала, и Хонор по здравом размышлении с ним согласилась. Может, он и вправду малость «параноик», но если вспомнить, что устроили Бёрдетт и его маньяки…

Она выбросила эту мысль из головы и кивнула.

– Хорошо, – сказала леди Харрингтон своим приближенным, но тут же нахмурилась и потерла кончик носа. – К слову, Миранда, если уж речь зашла о встречах и речах, то разыщи мне, пожалуйста, Стюарта Мэтьюса. Перед встречей с лордом Прествиком я хочу поднабраться технических сведений о «Небесных куполах».

– Будет исполнено, миледи. Но не забудьте и об аудиенции, обещанной дьякону Сандерсону. Я внесла ее в расписание на завтрашнее утро, на пятнадцать-ноль-ноль.

Тон Миранды был почтителен, но Хонор едва сдержала порыв хлопнуть себя по лбу. Она напрочь забыла о встрече с Сандерсоном, которая, учитывая тот факт, что дьякон являлся ближайшим помощником и представителем самого преподобного Салливана, была очень важна. Хонор надеялась, что Сандерсон попросил принять его, чтобы от имени Салливана выразить поддержку новому проекту. Оснований сомневаться в этом вроде бы не было, однако Хонор еще не успела узнать Салливана близко, а новый преподобный был вовсе не похож на исключительно мягкого и деликатного человека, которого он сменил. Никто и никогда не усомнился бы в искренности и глубине веры покойного Джулиуса Хэнкса. Знавшие его люди считали, что, несмотря на мягкость речей, у преподобного Хэнкса стальная воля и титановая сердцевина, однако он всегда избегал прямой конфронтации. Джулиус достигал своих целей при помощи своеобразного духовного айкидо, обращая самых ярых противников в сторонников с помощью честности, доброжелательности и волшебного юмора, перед которыми невозможно было устоять. Хонор не сомневалась, что при первом удобном случае Церковь канонизирует его: всякий встречавший этого человека согласился бы с тем, что он достоин быть причисленным к лику святых.

А вот Иеремия Салливан был слеплен из совсем другого теста. Благодаря Нимицу Хонор знала, что глубиной веры он не уступает Хэнксу, но если покойный преподобный казался слишком мягким для реального мира, то Салливан проносился по жизни, как вихрь. Много лет он служил Хэнксу помощником, являясь, по сути, его правой рукой и (по необходимости) реальным исполнителем суровых решений. Встав во главе Ризницы, он провозгласил верность политическому курсу своего предшественника, однако волевой, агрессивный, порой подавляющий характер нового преподобного изменил не только стиль, но и дух руководства Церковью.

Хонор полагала, что для Грейсона этот человек будет полезен. Конечно, он мог добиваться своего с напором, совершенно невозможным для Хэнкса, однако его верность Богу, пастве, Церкви и Протектору – именно в таком порядке! – не вызывала ни малейших сомнений.

Опасения внушало лишь то, что в социальном отношении он был более консервативен, чем Хэнкс. Точнее, чем стал Хэнкс, последовательно поддерживая союз Грейсона с Мантикорой. Под руководством нового преподобного Церковь продолжала ревностно поддерживать реформаторский курс Протектора и все начинания землевладельца Харрингтон, однако Хонор знала, что смириться с существованием женщины-землевладельца ему было очень и очень нелегко. Салливан умел заставить себя делать то, что диктовали ему разум и вера, несмотря на сокрытое под спудом, подавленное, но сохранившееся внутреннее неприятие происходящих в его мире перемен.

При всем уважении к нему Хонор опасалась того, что однажды эмоции могут возобладать над разумом, а в результате глава Церкви войдет в мучительную конфронтацию с ней или, что гораздо хуже, с самим Протектором Бенджамином. А если учесть, кого она собиралась поставить во главе этой клиники…

– Прошу прощения, миледи.

Голос адмирала Александера оторвал ее от размышлений, и она, встряхнув головой, повернулась к гостю.

– Я тут стал невольным свидетелем разговора, – продолжил граф, – и мне не терпится узнать, о закладке чего идет у вас речь. Простите за любопытство, – добавил он с усмешкой, – но у меня создалось впечатление, будто у вас просто нескончаемый поток проектов.

– Да, милорд, – согласилась Хонор, – мне самой порой кажется, что лен Харрингтон стал для Грейсона своего рода испытательным полигоном. Здешние жители не отличаются терпимостью и широким кругозором, поэтому мы постоянно испытываем новые идеи у себя, прежде чем представить их на суд консерваторов. Верно, Миранда?

– Не уверена, что это делаем мы, миледи, – пробормотала в ответ служанка, – но кое-кто здесь и вправду занимается такими вещами.

Она бросила на землевладельца невинный взгляд, и все три кота залились тихим чирикающим смехом.

– Я с этого пути не сверну, – заявила Хонор. – Наступит день, Миранда Лафолле, и вы сможете в полной мере оценить мою последовательность.

– И что же произойдет в этот день, миледи? – спросила Миранда с подчеркнутым почтением, хотя в глазах ее плескался смех.

– Не беспокойтесь, – произнесла Хонор зловещим тоном, – как только он наступит, вы сразу почувствуете.

Миранда хихикнула, а Хонор перевела взгляд на Александера.

– Простите, меня отвлекли, милорд, – сказала она, не обращая внимания на смеющуюся компанию, состоявшую из двух котов, кошки, служанки и телохранителя. – Я хотела сказать, что здесь, в Харрингтоне, мы действительно поддерживаем много свежих начинаний. Так обстоит дело и на сей раз: мы хотим открыть первую на Грейсоне генетическую клинику.

– Вот как?

Белая Гавань поднял брови, и Хонор ощутила пробудившийся в нем интерес. На первый взгляд, естественный интерес к новаторскому проекту, но там присутствовало и нечто иное. Некие искорки, пляшущие по краям его чувств. Это было… она поняла, что это восхищение, и щеки ее загорелись. К черту! Что бы там ни думали Белая Гавань, Миранда, Прествик или даже Бенджамин Мэйхью, в ее решении финансировать клинику не было ничего особенного. Первоначальный вклад не превышал сорока миллионов, а население Грейсона, что неудивительно для планеты с таким радиационным фоном, страдало от ужасного количества генетических дефектов, поддававшихся коррекции лишь при помощи самых современных средств.