– Но я хотя бы попытался…

Исполненный муки шепот Гринтри был едва слышен, и Сорбан даже усомнилась в том, что капитан осознанно произнес фразу вслух, однако продолжила:

– Флотский офицер, капитан, должен понимать, когда он не имеет права на такого рода попытку, даже если она облегчила бы его совесть. Уверена, найдется немало идиотов, считающих, что на вашем месте следовало нарушить приказ и сломя голову ринуться в бой. Конечно это избавило бы вас от некоторых терзаний, однако как офицеры мы оба понимаем, что – мне тоже больно в этом признаваться – такое решение было бы ошибочным. Более того, – она взглянула ему прямо в глаза, – даже не будь у вас прямого и недвусмысленного приказа вернуться в гипер, вы все равно не смогли бы оказать реальную поддержку «Принцу Адриану». Он находился слишком далеко от вас, и ему, так или иначе, пришлось бы попытаться ускользнуть за гиперграницу – или в случае неудачи принять неравный бой. Повлиять на исход которого вы, так или иначе, никоим образом не могли, а попытавшись, скорее всего, сами угодили бы в засаду. Между тем долг флаг-капитана эскадры, равно как и приказ коммодора, предписывал вам делать все возможное для спасения конвоя. Конечно, капитан, мы оба взрослые люди и понимаем, что вам придется услышать много жестоких и несправедливых упреков. Но вам вовсе незачем добавлять к ним еще и самообвинения.

– Но что я скажу на Грейсоне? – с несчастным видом спросил Гринтри. – Я потерял не только коммодора, но и землевладельца.

– Вы, капитан, никого не потеряли, – отрезала Сорбан – Леди Харрингтон исполнила свой долг, точно так же, как вы свой. Она приняла единственно верное решение: отвлечь противника на «Принца Адриана» с целью спасения конвоя.

– Знаю, – сказал, помолчав, Гринтри. – Наверное, вы правы, и я благодарен вам за моральную поддержку. Возможно, когда-нибудь я смогу оценить сказанное вами по достоинству, но сейчас все мои помыслы связаны с народом Грейсона. И дело не в том, что родина осудит меня, а в том, что мы лишились леди Харрингтон. Это… просто не укладывается в голове.

– Понимаю, – вздохнула Сорбан, откинувшись назад и взъерошив пальцами короткие волосы. – Некоторые люди отличаются от нас, простых смертных. Они кажутся неуязвимыми, словно их оберегает некая магия. Они слишком важны для нас, чтобы мы позволили себе даже мысль о возможности их лишиться. Но правда состоит в том, что непобедимых и бессмертных героев просто не существует. Жизнь раз за разом убеждает нас в этом, но мы никак не хотим смириться с реальностью.

– Я не думаю, что мы сможем смириться с этим, адмирал, – твердо ответил Гринтри, – хотя сделаем все, зависящее от нас, и выживем. Мы грейсонцы, а грейсонцы, вы уж мне поверьте, кое-что в выживании понимают. Другой вопрос, что наша и без того бедная планета, потеряв ее, обеднеет еще больше. И все знавшие леди Харрингтон еще долго будут гадать о том, чего мы могли бы добиться, останься она с нами.

– Возможно, вам следует задуматься о том, чего бы она от вас ждала, и действовать так, чтобы оправдать ее ожидания, – мягко сказала Сорбан. – Она и так сделала очень много. К тому же не стоит раньше времени считать ее «потерянной». Пока точно установлено лишь то, что «Принц Адриан» задержался с прибытием. Конечно мы обязаны предполагать и худшее, но даже гибель корабля в бою вовсе не обязательно должна означать гибель команды. А судя по тому, что я знаю о леди Харрингтон, у нее вполне может хватить мужества на то, чтобы взять на себя ответственность и приказать кораблю сдаться. Не думаю, чтобы она – особенно зная, что вы увели конвой, – погубила бы «Принца Адриана» и всю его команду, сражаясь насмерть в явно безнадежном бою. По моему мнению, мы можем надеяться на то, что она жива и находится в плену.

– Наверное, вы правы, мэм, – отозвался Гринтри, – и мне хочется верить, что это так. Но хевениты известны не слишком гуманным обращением с военнопленными, и я не уверен, что Комитет общественного спасения станет спешить с обменом такого офицера, как леди Харрингтон. Мне страшно думать о ее гибели, но и мысль о плене отнюдь не радует. Война может затянуться надолго, и не исключено, что нам придется ждать ее возвращения годы, если не десятилетия.

– Боюсь, на это мне возразить нечего, – снова вздохнула Сорбан, – но лучше вернуться поздно, чем никогда.

– Да, мэм, – уныло согласился Гринтри. – Воистину так.

Он снова поглядел на свою фуражку, потом встал, сунул ее под мышку и с вымученной улыбкой сказал:

– Спасибо, адмирал Сорбан, за то, что нашли нужным сказать мне слова сочувствия. Надеюсь, мое уныние не заставит вас подумать, будто на Грейсоне забыли, что леди Харрингтон еще и уроженка Мантикоры. Мы понимаем, как будет недоставать ее вашему флоту.

– Это правда, капитан, – подтвердила Сорбан, крепко пожав его руку. – Ну что ж, вам пора возвращаться на Ельцин, а у меня немало дел здесь. Скажу лично вам, что я планирую провести на Адлере разведку боем: мы пошлем туда дивизион супердредноутов при хорошей крейсерской поддержке, и если только они не успели организовать там мощную оборону, мы дадим им такого пинка, что они полетят прямиком до Барнетта – или откуда их там принесло.

– Мне очень хотелось бы к вам присоединиться, мэм.

– Не сомневаюсь, и сама была бы этому рада, но…

Сорбан пожала плечами, и Гринтри, кивнув, выпустил ее руку. После ответного кивка вице-адмирала он повернулся и направился к выходу, но у самых дверей его остановил оклик:

– И вот еще что, капитан.

Он повернулся к вице-адмиралу, и она спокойно сказала:

– Хотя вы и проявили себя как человек, считающий нужным исполнять свой долг даже тогда, когда это не сулит ему радости, я все же взяла на себя смелость направить на Ельцин курьерское судно с известием о том, что леди Харрингтон пропала без вести. Оно отбыло два часа назад.

– Понятно, – отозвался Гринтри и тяжело вздохнул. – Наверное, мне не следовало бы говорить этого, но я признателен вам, дама Мадлен.

– Не за что. Вас едва ли встретят ликованием, так что пусть хотя бы эту горькую весть доставит вашим соотечественникам кто-то другой.

Она снова пожала плечами.

– Спасибо, мэм, честь имею, – сказал Гринтри и с неловким поклоном покинул кабинет.

В течение нескольких секунд после того, как дверь за ним затворилась, Мадлен Сорбан стояла неподвижно. Потом она глубоко вздохнула и, прошептав: «Удачи вам, капитан», – вернулась к своему столу и к множеству неотложных дел.

Тридцать минут спустя, когда бортовой лифт «Джейсона Альвареса» остановился, Томас Гринтри, набрав воздуху, вышел наружу. Усилием воли ему удалось сделать свою поступь почти обычной, но лицо его оставалось окаменевшим. Он не заблуждался на сей счет, ибо ничего не мог с этим поделать – да и не был уверен в том, что хочет. В конце концов, то, что он собирался сделать сейчас, представляло собой своего рода репетицию церемонии, предстоящей ему по возвращении, а выражение лица вполне соответствовало куску оледеневшего гранита, в который превратилось его сердце.

Гринтри свернул за угол и вздрогнул, встретившись взглядом с человеком в зеленом мундире, стоявшим у дверей личной каюты леди Харрингтон. Обычно караул нес Кэндлесс или Уитмен, один из ее младших телохранителей, но в отсутствие Хонор их могли заменять другие. Сейчас на посту находился капрал Маттингли, оставленный в отсутствие Лафолле и других офицеров старшим. Капрал сам составлял график дежурств и мог поставить на часы кого угодно из рядовых, однако сейчас стоял там сам. Пуговицы мундира были надраены до блеска, а на груди сиял золотой аксельбант с гербом Харрингтон, какие личная гвардия землевладельца надевала по торжественным случаям.

Капитан не сомневался: капрал давал понять, что для гвардии землевладельца леди Харрингтон лишь временно отсутствует на борту, а по возвращении увидит, что ее вассалы исполняют свой долг. И будут исполнять, сколько бы ни пришлось им ждать. Саймон Маттингли намеревался нести караул, охраняя покои землевладельца, словно его верность могла стать гарантией ее возвращения.