Уже теряя сознание от чудовищной боли, увидел он, как подбежала к нему тетя Настя, схватила на руки. Потом куда-то бежали много-много людей, в них стреляли и люди падали.

С разных сторон запылали избы в деревне, когда Сережа с тетей Настей уже были в лесу. Но и там все еще стреляли. Тетя Настя держала Сережу за руку, он еле поспевал за ней. А потом вдруг остался один. Куда девалась тетя Настя, односельчане, малыш так и не мог вспомнить. Он плакал и звал их. Потом уже и звать перестал — обессилел.

Провел он в лесу не одну ночь. Когда его нашли разведчики капитана Мещерякова, был совершенно голый, чудом только сохранилась на голове кубанка, весь в коростах и истощен настолько, что и говорить стоило ему больших усилий.

В сердце и в памяти - img_4.jpeg

Ему было 6 лет.

Сережу принес в блиндаж мой ординарец Вали Шаяхметов. Он разворачивал попону, в которую был завернут мальчик, словно бинты с раны снимал — и осторожно, и медленно. А по щекам солдата катились и катились слезы.

Я и не подозревал, что Вали может быть таким. В дивизии Шаяхметов от самого Брянска. Был он сначала в транспортной роте. Когда я после госпиталя возвратился в родной полк и не нашел своего старого ординарца Бузулукова, попавшего тоже в госпиталь, — взял в ординарцы Шаяхметова. Был он смелым и решительным, никогда не размагничивался. А тут… Но когда я сам увидел, что вышибло слезы у бывалого солдата, стоило неимоверного труда взять себя в руки.

Сережа едва стоял на своих тонюсеньких ножках и смотрел испуганно, умоляюще. В блиндаже все словно онемели. Хотелось ринуться туда, к линии окопов, чтобы вцепиться в горло первому же попавшемуся фашисту.

Я подошел к нему, погладил по головке и спросил:

— Как же звать тебя?

— Сережа.

— Сергеем, значит, — я старался говорить с ним, как со взрослым. — И фамилию помнишь?

— Алешкины мы, — подумав, ответил он.

Под этой фамилией мальчик долго и значился у нас. Пока через односельчан не удалось установить, что он совсем не Алешкин, а Алешков.

Мальчик все больше нравился своей серьезностью, рассудительностью. Он уже почти «оттаял», как выразился Вали. Но вот я задал неосторожный вопрос:

— Где же мамка твоя?

И малыш расплакался. Не враз его успокоили. Потом Сережу покормили. Шаяхметов снова завернул его в жесткую попону и унес к медикам. Утром я поинтересовался у Вали:

— Как Сережа?

— Хорошо, товарищ командир, — ответил ординарец и засмеялся. — Едва-едва не всю зеленку и йод потратили на него. И портной всю ночь не спал. Теперь Сережа совсем солдат. Гимнастерка? Есть! Брюки? Есть! Пилотка? Есть! Сапоги из плащ-палатки шьют.

Я постарался перед боем повидаться с Сережей еще раз. Солдаты славно экипировали его.

У мальчика, как и говорил Шаяхметов, была полная форма — гимнастерка, брюки, пилотка, сапоги. Но все это пока аккуратно сложено рядом с постелькой. Сережа еще очень плох. Я, как можно бодрее, спрашиваю:

— Как дела, герой?

— Хорошо, — оживился мальчик.

— О, да ты даже улыбаться научился.

А малышка вдруг тихо и очень серьезно проговорил:

— Я ждал вас.

Я присел перед постелькой на корточки, обнял мальчика. Потом много раз ругал себя за нерешительность. Вот уже, кажется, приготовлюсь отдать распоряжение отправить маленького Алешкова в тыл, но вспомню его слова: «Я ждал вас», — и духу не хватает расстаться. А ведь судьбу ребенка надо было решить как можно скорее. Здесь его нельзя оставлять. Сегодня мы уже отбили восемь атак противника.

Слух о найденыше распространился по всему полку. И пока Сережа отлеживался у медиков, кто только не навестил его! Солдаты, офицеры — все тянулись к малышу. И вызывали ответное чувство. Но по-настоящему он привязался, пожалуй, ко мне и к старшине медицинской службы Нине Бедовой. Я видел, что он с нетерпением ждал моего прихода.

А я все больше и больше скучал по нему. И решился. В очередную встречу так и начал:

— Вот что, Сережа. Хочешь быть моим сыном?

— А это можно? — у него радость плясала в глазах, худенькое тельце так и вытянулось. Сережа только ждал одного моего слова.

И я произнес его:

— Можно.

Он бросился мне на шею и так вцепился… Лишь спустя некоторое время смогли мы сравнительно спокойно продолжить разговор:

— Только как мы с тобой, сынок, жить будем? Мы мужчины, а тебе еще мама нужна, ты же пока маленький.

Он словно готовился услышать именно это.

— А я нашел, — сказал он и хитро взглянул на меня.

— Что нашел? — не понял я сразу.

— Да маму нашел! — мальчик даже ручонками всплеснул от избытка чувств.

— Какую маму? — все еще не доходило до меня. Я подумал: «Может, слухи о гибели Сережиной матери не подтвердились?»

Но мальчик как уже раз и навсегда решенное объявил:

— В мамы мы возьмем старшину Нину.

— Так вон ты о какой маме! — вырвалось у меня удивленное и радостное. — Но это не так просто, Сережа. Мы ведь еще не знаем, захочет ли старшина Нина стать твоей мамой.

И на это у названого сына был заготовлен ответ:

— А ты прикажи ей, товарищ майор.

— Эх, сынок, тут я не волен приказывать, — вздохнул я…

А Сережа был всеобщим любимцем. О нем уже знали и в дивизии. В дивизионной газете «Красный воин» даже появилось стихотворение, так и названное: «Сережа».

Стихотворение принадлежало офицеру В. С. Денисенкову, ветерану дивизии. Сережина судьба его настолько взволновала, что и спустя много лет Василий Семенович не забудет о сыне полка. В 1972 году он напишет книгу «Шестилетний гвардеец».

Дети войны… Им выпала на долю трудная жизнь.

В полку Сережа ни для кого не был обузой. Он нашел для себя занятие — взялся разносить письма и газеты.

Было это на хуторе Чеботаревском незадолго до Сталинградского наступления. Сережа помог распространить в подразделениях газету «Красная звезда» с приказом Верховного Главнокомандующего. «Недалек тот день, — говорилось в нем, — когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии». Как это поднимало настроение солдат!

Мы должны были сменить на позиции 14-ю гвардейскую дивизию. Условия — строжайшей секретности. А газету с приказом Верховного ждут…

Вот тут и появился Сережа. Шестилетнего малыша с высоты самолетной едва ли заметно. А он ползком, ползком. И так нужный документ оказался в каждом батальоне, роте, взводе, отделении.

Вечером в штабе хвалю Сергея. К разговору подключается командир взвода артразведки младший лейтенант А. Зак:

— Товарищ майор, а Сергей сегодня помог нам обезвредить вражеских лазутчиков.

А ведь Сергей об этом — ни слова. Аркадий Зак рассказывает:

— Пришел Сережа к артиллеристам и говорит, что видел двух мужчин, которые прятались в скирде соломы. Решили проверить. И действительно, вырыли из соломы двух гитлеровцев с рацией! Они должны были корректировать огонь своих батарей.

— Молодец! — погладил я мальчика по головке.

Но маленький солдатик сердито отстранился. Он вообще не терпел ласку на людях. Был не по годам серьезен. Но и по-детски тщеславен. Считал себя не просто сыном заместителя командира полка, но и его адъютантом. А поскольку все адъютанты — офицеры, то Сережа и для себя потребовал офицерское звание. В шутку мы «произвели» его в младшие лейтенанты, выдали потом и соответствующие погоны по форме, когда они были введены. И мой названый сын каждое утро исправно являлся в штаб: докладывал, что прибыл для несения службы. А раз на службе, то — различные, посильные для него поручения. При выполнении одного из них Сережу и ранило в ногу.

Было это во время бомбежки. Мальчика перевязали в медпункте. Держался юный солдат мужественно. Маруся Васильева, Таня Добрыгина и Вера Головина, девчата из санроты, старались как-то отвлечь раненого от боли.

— Ты, наверно, удирал, Сергей, — шутили они. — Почему осколок попал тебе в пятку?

«Адъютант» так объяснил: