Однажды вечером в своей комнате Анна нашла на подоконнике букетик незабудок с короткой запиской без подписи, написанной по?французски: «Этот нежный голубой цветочек называется незабудка. Положи его на сердце, и он расскажет тебе о том, как я полон любовью. Я сделаю то же и если мой цветок завянет, это будет означать конец надеждам». В тот вечер она не дежурила. Но Екатерина, рано удалившись в опочивальню, велела ее позвать. Анна спрятала букетик с запиской за корсаж и, войдя к Екатерине, положила их на ночной столик.

— О, un billet?doux[45] и букет — die Vergissmeinnichtеn, как это по?русски — «не?забудки». А знаете ли вы, что означает, когда они склоняют свои головки?.. Увы, это есть печаль и любовный неудач… Но ты, кажется, хотел мне что?то рассказать?..

И Анна впервые поведала историю своих детских шалостей и более поздних забав, исключив из них, разумеется, некоторые подробности, касавшиеся покровительства графа Григория Орлова. Повествуя о своем знакомстве с поручиком Высоцким, она сетовала, что не умеет любить; что отдается лишь чувству страсти, которую не может сдержать. Еще она говорила, что ее беспокоит не людская молва, а то, что сплетни дойдут до ее величества совсем в другом виде и она лишится доверия и милости государыни, которую она одну на свете любит и почитает… Рассказ получился откровенный и долгий. Императрица не перебивала. Она была определенно взволнована исповедью и когда девушка закончила, заметила:

— Бедный дитя, я так тебя понимать… У женщина два руля управляют ее жизнью: первый — сердце или натур ее, плоть; второй — душа, разум. Твой душа еще спит. Слишком сильный у тебя натур. Надо учиться согласовать душа и сердце. — Когда Екатерина волновалась, она начинала говорить особенно неправильно, пока не замечала и не брала себя в руки. — Умный женщин имеет сердце вольный. Нет для него стыда, нет и вреда, когда оно загорается чувством… Это слабый люди с маленький сердце придумали, что чувство должно быть единожды в жизни. Отнюдь. И двоежды и триежды… О том весь мир ведает. Ведают все, да не смеют сказывать открыто. Ежели сердце и душа в женщина ладно живут, не стесняют один другой — это ее счастье. Перед подлинный страсть не могут устоять даже троны и люди готовы платить за нее любой цена… Ты говорить — сплетни… Сплетни — это люди. На чужой роток не накинешь платок. Не нам ли заповедано: не судите, да не судимы будете. Так?то, ma cherie, ты правильно делал, что рассказать мне все. Твой правда и доверие достоин награда. Молчи, молчи, я знаю — ты бескорыстна. Но это мой дело и мой привилегий. Кроме того, ты же знаешь, как я люблю делать подарки. — Она протянула руку и, нашарив на ночном столике золотую табакерку, протянула ее Анне. — Возьми, пусть это будет память о наша беседа. — Анна встала на колени и прижалась губами к руке императрицы. — Полно, полно, голубчик, вы же знайт, как я люблю вас.

Анна уже уходила, когда Екатерина остановила ее:

— А что, мой королефф, был ли он естеством достаточен и в деле хорош ли?

Это она сказала по?французски, но грубо, и Анна, уловив интонацию, ответила в тон:

— Вторгается в пределы и покрывает их гигантскими шагами…

Императрица задула свечу и добавила уже в темноте:

— Приведи его ко мне. Только пусть сначала зайдет к господин Роджерсон. Он все знает.

Так началась новая служба Анны Протасовой при русской монархине. Служба странная, интимная и в общем?то паскудная, служба сводницы пробни…

Два месяца без Орлова пролетели в Царском незаметно. Утро обычно начиналось конными прогулками, а после обеда слушали итальянских певцов. Вечерами молодежь каталась на лодках. Двор веселился, устраивая маскарады, балы цветов, охоты. Императрица пребывала в добром расположении духа. Мужественный гвардейский офицер по фамилии Высоцкий, пожалованный во флигель?адъютанты, пока официально обозначен не был, хотя его роль с первой же ночи стала «секретом Полишинеля». Все ждали, как пойдут события, когда вернется Орлов… И он вернулся…

Перед вечерним раутом Екатерина шепнула Анне:

— Буде явится, оставляй его в тех мыслях, что не знаешь и не ведаешь, об чем спрашивать станет. Он сам?то не посмеет себя сразу обнаружить, начнет таиться, говорить обиняками…

Анну беспокоило то, что она утаила от государыни свои нередкие проходы через покои фаворита… А ну как сам расскажет…

Через пару дней Григорий пожаловал во фрейлинский флигель и, не спросясь, прошел к Анне. По разгневанному виду фаворита она поняла, что ему все известно и что вряд ли императрица скрыла ее участие в состоявшемся приближении нового флигель?адъютанта. «Отрицать, все отрицать, выражая покорность и преданность, напирая на родственные чувства и на благодарность как к благодетелю…» — такие мысли пронеслись у нее в голове.

Орлов прошел в середину комнаты и не ответил на приветствие. Екатерина ошибалась, полагая, что фаворит станет таиться и миндальничать.

— Вы, видать, забыли благодетеля свово, что решились на такое… — начал он.

Анна сделала удивленный вид и заплакала.

— Ежели я огорчила вас, то не знаю чем, и в чем я виновата пред вами.

— Об чем же тогда плачешь?

— Об том, что вы мною недовольны, и не желаете сделать милость — сказать в чем моя вина.

— А в том, что поступаешь негоже, сводя других со своими полюбовниками. Может, думала, что я не узнаю о твоем блядстве?.. Коли сама была в него влюбивши, так зачем отдала предмет свой? Али не ведаешь, что так только мерзкие девки да потворенные бабы делают…

И вот это он сказал зря… Анна и сама чувствовала себя в тех рангах, в коих трактовал ее Григорий. Но одно дело — собственное понимание неблаговидности совершаемых поступков и совсем другое, когда кто?то со стороны тычет это тебе в глаза. Раздумывая о себе, Анна утешалась мыслью, что де она человек подневольный и должна исполнять приказания по присяжной должности своей. Кто ее упрекнет более самой, неужто он?.. Первостатейный юбочник и развратник, граф на содержании?.. Эти мысли вихрем промелькнули у нее в голове, и гнев застлал глаза. Она уже открыла было рот, чтобы высказаться, но опамятовалась. Будто печная заслонка задвинулась в ее сердце. И с этого момента граф Григорий Григорьевич Орлов, сродник фрейлины Протасовой, которому она никогда не отказывала, нажил себе в ее лице еще одного и довольно опасного врага. Она недобро глянула из?под ресниц на фаворита, но, выполняя наказ государыни, продолжала принятую линию поведения.

Понял ли Григорий, что переборщил в разговоре с той, что находится в опасной близости к императрице, нет ли?.. Скорее второе. Тем не менее, тон свой прокурорский сбавил. Большую часть гнева он уже поизрасходовал в покоях императрицы. И посему, далее говорил тоном уже более мирным. Анна поняла, что гроза пронеслась.

— Я тебя прошу, Аннета, остерегайся допускать в сердце твое помыслы недозволенные. Мало того, что они принесут горести и стыд мне, твоему благодетелю. Но они и для тебя самой будут вечным стыдом и укором совести. Старайся любить государыню любовию тихой и непостыдной. И не допускать досужих разговоров на свой счет, ведь оные и меня задевают, как твово сродника.

— Как вы найдете за лучшее, ваше сиятельство.

Григорий поморщился:

— Ну зачем ты так, мы, чай, не чужие…

— Можете быть в уверенности, что буду впредь еще более остерегаться, чтобы не довести ни себя до посрамления и не потерять милости вашей.

Анна наклонила голову, давая понять, что разговор, собственно, исчерпан и она послушна его воле. Как же ему было реагировать на ее такую полную покорность? Психологом Григорий не был. Бросив примирительным тоном еще несколько фраз, он поклонился и вышел из комнаты.

Вечером, встав из?за карточного стола и направившись в опочивальню, Екатерина заметила:

— Ну, мой королефф, вы оказались еще более умны, чем я даже предполагала. А разумная преданность никогда не остается без награждения.