И, наконец, последнее — она получила весьма трудное задание — найти и доставить в Царское цыганку. А где ее искать и кого послать? Она перебрала своих людей и остановилась на камердинере Петре, ловком пройдошистом мужике, служившем у нее, по сути, управляющим и, может быть, послать с ним Дуняшу?.. Но куда направить их, в какую сторону. Имений и деревень у сиятельного графа много.

В конце концов, она решила отпроситься у государыни в город, чтобы разузнать через знакомых чиновников о местонахождении ближайших поместий Потемкина. «Вряд ли он отправил красавицу чересчур уж далеко». Тогда она объяснит Петру Тимофеевичу, что надобно делать и пущай едут… Так она и решила…

Поездка в Петербург заняла немного времени. А чиновники были любезны и услужливы. Нагруженная сведениями Анна скоро вернулась и вызвала к себе камердинера.

Петр долго чесал затылок. Он был не дурак и понимал, что за поручение дает ему барыня.

— Не просто сие дело, ваше высокопревосходительство… — Мямлил он, опустив очи долу и лишь изредка поглядывая косым взглядом на госпожу. — Не просто и не сходно, коли дело до их сиятельства касается. Всяк ведь сам себе дороже.

Анна понимала мужика. Она и сама боялась того, что задумала — умыкнуть потемкинскую любовницу из его же имения… Но нерешительность Петра ее рассердила.

— Гляди, я не неволю. Найду другого ходока. С ним и Дуняшу пошлю…

Петр хорошо расслышал в голосе хозяйки раздражение и понял — либо он берется за это гиблое дело, а там будь что будет, либо не берется и тогда… Он вспомнил деревню, из которой взяла его к себе Анна, покосившийся дом свой, набитый братьями и сестрами, барщинные дни…

— Ну, коли Дуня едет — дело сладится. Мы ведь всей душой…

Через день, когда наступило ее следующее дежурство, императрица, оставшись с Анной наедине, не без торжества заявила:

— А ты ошибаться, ma cherie, ошибаться…

Анна подняла глаза.

— В чем, ваше величество?

— В том, что изумруд есть из цыганский колье. Вчера на вечер пела эта итальянский певиц Катрин Габриелли. Так вот у нее на шея был колье о двух изумруд, очень похожий на мой. Но… поменьше…

— Да, ваше величество, вы оказались боле проницательны. Я уж и сама думала — арбуз как?то более подходит к цыганскому нраву.

Екатерина была так довольна, что смогла «ущучить» свою всезнающую фрейлину, что простила ей «арбуз». Время от времени ее начинала раздражать осведомленность Анны в придворных интригах. Ее больше бы устроило, если бы статс?фрейлина проявляла поменьше самостоятельности и выполняла только ее поручения.

— Кстати, ma cherie, попробуй узнавать про этот итальянский певиц: кто она есть, откуда приехал… Ну и ты сама знаешь, что интересно.

Анна заверила, что приложит все силы, чтобы разузнать подноготную нового увлечения его светлости. При этом она посмотрела на императрицу и отметила про себя, что последние слова уже не произвели на Екатерину особого действия. «Похоже, кредит нашего циклопа совсем не так блестящ, как его изумруд. Ну, а ежели сие „кстати“, так кстати и поп спляшет».

— И еще, ma cherie, отправила ли ты кого на поиски цыганский красавиц?

— Да, ваше величество, хотя это и не просто было мне сделать.

— Ну, ну, ты же знаешь, что для тебя у меня нет простой задач… А propos, ты замечал, какой разумный секретарь оказался этот Безбородко. Но очень уж… Как это сказать — monstrueusement, c’est bien cela <Уродлив, именно так (франц.).>. И не казаться ли тебе, что граф Петр Александрович присылать его к нам с некий… э?э — intention <Умысел (франц.).>. Вот уж поистине: много воинский достоинства, но двояк… Храбр умом, а не сердцем…

Вечером, как обычно, Анна пришла в опочивальню императрицы.

— И снова вы оказались прозорливы, ваше величество, лукав граф Румянцев. Прислал вам le monstre <Урода (фр.).> Безбородко. А у самого есть еще офицер, управитель тайной канцелярии, ну сущий розан…

— Кто таков?

— Завадовский, полковник. Лет — с тридцать пять. Из поляков. Учен у иезуитов в Орше, а потом в Киевской академии. Из повытчиков малороссийской коллегии перешел на службу к Петру Александровичу. Не трус. Фельдмаршал на награды не больно щедр, а тут сам его к Георгию представил. Вместе с графом Воронцовым трактат мирный сочинял, что с Портой подписывали.

— Ну, Annete, ты есть человек без цены. И когда все узнавала?..

— Так ведь служба…

— Ну, ну… Я понимай. А как зовут?то сей розан?

— Петром Васильевичем.

— Гм, как же нам залучить его, чтобы… Ну, сама понимаешь…

Обе женщины помолчали. Потом Анна, как бы в нерешительности, проговорила:

— Может быть, ваше величество, будучи в Москве, изволит пригласить господина фельдмаршала для докладу по секретным делам каким… Знамо дело, приедет он не один…

— Да ты, мой королефф, все и придумывать успевал… — Императрица склонила голову набок и внимательно посмотрела на фрейлину. Та опустила глаза. — А теперь поведай, чем тебя мой циклоп?то изобидел, что так стараешься?..

— Видит Бог, ваше величество, обиды никакой у меня на их светлость не имеется. Да что я, оне и великого?то князя?наследника не боле как Фидельку?собачонку замечают… У них дела государственные…

Екатерина помолчала. Слова фрейлины напомнили ей о сыне, о нелюбимой невестке на сносях и об ожидаемом внуке. Доктор Роджерсон сказал, что роды будут трудные, поскольку у Вильгельмины, то есть у великой княгини Натальи Алексеевны, таз узок и позвоночник искривлен.

Вспомнила она и о копиях перехваченных писем, что писала тайно невестка Наталья к любовнику своему — молодому графу Андрею Разумовскому и к прусскому королю. «Мерзавка! — подумала императрица о великой княгине. — Мало того, что увечна, как Роджерсон сказывал, так еще и прусская дозорщица?соглядатай».

Впрочем, шашни Натальи Алексеевны ее не волновали, хотя где?то далеко и пряталась обида за недотепу?сына, слепо влюбленного в свою жену. Больше треволнений было от собственного любимца… Впрочем, какой он любимец — супруг… Где?то в глубине души Екатерины уже который раз шевельнулось сомнение: «Надо ли было затевать…». Молчание затягивалось.

После венчания их страсть как?то поутихла, а затем вскорости ей донесли о странной привязанности Потемкина к своим племянницам… Не пора ли и ей?то оглянуться, оглядеться. На одном Григории Александровиче свет клином не сошелся.

Да и не слишком ли много взял он на себя, в том числе и дел иностранных. Никита Иванович уж который раз жалуется, что агенты Потемкина за границею нарушают установления Иностранной коллегии. Не чересчур ли высоким становится и авторитет графа Потемкина в иноземных государствах. Когда уж она писала Иосифу II о княжеском титуле для Потемкина. Так на тебе — именно сейчас Мария?Терезия, старая проныра, прислала из Вены роскошно оформленный диплом на титул «Светлейшего князя Священной Римской империи». Таким образом, сотворенное ею же «его сиятельство» превратилось в «его светлость». Надо бы покрепче привязать его к внутренним делам империи. Екатерина подняла глаза на фрейлину. Та терпеливо ждала. «А Annet’у он, как и первый Григорий, не любит»…

— Это ты правильно замечал, мой друг, дел у него много… — Императрица вспомнила и похвалила себя за то, что передала Потемкину Кричевское воеводство в Белоруссии, населенное шестнадцатью тысячами душ. Потом, помолчав совсем немного, вдруг спросила: — А как, ты говоришь, секретаря?то румянцевского имя?..

— Петр Васильевич, ваше величество.

— Петр Васильевич? Ну и ладно, и хорошо… Ступайте, мой королефф… Скажите господин шталмейстер, что в Москву мы будем поехать через два неделя. Может быть и ты к тому время будешь что?нибудь узнавать о наша красавица?цыганка? Как ты считаешь, ma cherie?

— Я постараюсь, ваше величество, очень постараюсь…

— Вот и хорошо. А теперь иди — утро вечер мудренее.