— А я понимаю этого парня. Все его обвиняют в краже, а он слишком горд, чтобы остаться…

— Дура! — буркнула Жанна.

Владимир хотел подать Жожо знак, чтобы она помолчала, но было уже поздно.

— Почему же дура? Неужели вы считаете, что я стерпела бы, если бы меня обвинили в воровстве? — Еще как!

Та покраснела. Но все же сказала:

— Нет!

— Стерпела бы, деточка. Боялась бы, что придет конец шикарной жизни… Все люди трусы, я первая. Это видно из того, что я тут сижу с вами обоими…

Она иногда целыми неделями никому не говорила дурного слова, но внезапно в ней что-то вскипало и все ее слова словно порождены были отвращением к себе и к другим.

— Вы только взгляните на эту девицу, как ей хочется услышать, о чем мы говорим…

Она уставилась пристальным взглядом на девушку, то ли машинистку, то ли продавщицу, сидевшую с молодым человеком за соседним столиком, и нарочно громким голосом произнесла эти слова. Та просто не знала, как себя держать. Ее спутник был смущен еще больше, но не решился вмешаться.

— Ну, в чем дело, официант? Где коктейли? Потом она спросила:

— Пообедать здесь можно?

Она отлично знала, что нет. Но настаивала. Сердито ворчала. Рассматривала посетителей, будто стояла где-то на недосягаемой высоте, а они копошились у ее ног.

— Что, окно открыть невозможно? — И без перехода:

— Хочу сегодня напиться! Рассыльный.., сбегай-ка к «Паскалю». Закажешь три хороших обеда для мадам Жанны. Запомнишь? Мадам Жанны! И чтоб шампанское как следует заморозили… Вот, возьми!

Она протянула ему стофранковую купюру и не взяла сдачи. Что не помешало ей потом ври расплате с барменом точно все сосчитать, проверить цену каждого коктейля и дать на чай всего два франка.

— А вы-то все ничего интересного рассказать не умеете?

Вечерело. Лодки Старого порта и катера, возившие посетителей в замок Иф, возвращались одна за другой. Семейства разъезжались по домам, останавливались по дороге в мясных магазинах, закупить что-нибудь к обеду. Другие задерживались возле ресторанных меню и вполголоса обсуждали их, а ребятишки, которых они держали за руку, торопили родителей и получали за это оплеухи.

— Ну, пошли поесть чего-нибудь! Вы только тоску на меня наводите!

У «Паскаля» она была королевой. Персонал бросился ей навстречу. Хозяин спросил, как она поживает.

— Что ж, сейчас в Марселе вовсе никого нет? — спросила она, усаживаясь на диванчик.

Ведь в городе могло быть два миллиона человек, и все же там никого не было. Хозяин это понимал.

— Мисс Долли вчера заезжала, но, кажется, уже уехала нынче утром…

Эта очаровательная англичанка год назад была еще рядовой танцовщицей в каком-то мюзик-холле, а в общество ее ввел старик американец. Самым удивительным оказалось то, что американец-то был педерастом!

— А Джон был с ней?

— И еще каких-то двое, мне незнакомых… Постойте-ка… Нет, никого не припомню… Кроме сэра Лонбэрри, он сегодня в полдень завтракал как раз за вашим столиком.

— Полковник?

— Да… Вот уже два дня, как он в Марселе… Кажется, приехал посмотреть какую-то яхту, которую здесь продают…

В час ночи они сидели вшестером за столиком в «Пеликане», в самой глубине зала, возле джаза. Полковник усадил рядом с собой двух молоденьких танцовщиц, Жожо наелась до отвала, поэтому неважно себя чувствовала и смотрела в одну точку с мрачным видом. Владимир сидел рядом с Жанной, после того как ему пришлось несколько раз танцевать с ней.

Она была не в духе, опять-таки из-за воскресенья! Слишком много кругом нападу, и в то же время — никого, как и в городе! Совсем не то окружение, какое хотелось бы, какие-то молодые люди, которые хлещут лимонад или пиво и танцуют без устали! Какие-то жалкие бабенки, которые и поторговать-то собой, должно быть, не умеют!

Когда скрипач прошел со своим блюдцем мимо них, Жанна бросила туда сто франков и усадила его.

— Выпей с нами!

На столе стояли три бутылки шампанского.

— Тут всегда такое веселье, как сегодня?

— Бывает иногда… — осторожно ответил музыкант. Он выглядел усталым, глаза глубоко запали»

— В котором часу здесь закрывают?

— Когда все расходятся… Часа в три-четыре…

Владимир заметил на пальце у скрипача обручальное кольцо. Он мог бы поручиться, что у скрипача вдобавок есть и дети, которых он, должно быть, прогуливал сегодня по пыльным набережным, под грохот трамваев, а потом все семейство надолго расселось на террасе, глазея на текущую мимо толпу.

— Мне надо продолжить этот обход, — извинился скрипач и снова взялся за свое блюдце.

— Ты знаешь что-нибудь из русской музыки?

— Да, кое-что…

— Тогда сыграй это со своими ребятами.

— Не очень-то танцевальная музыка. И он посмотрел на остальную публику, которая собралась здесь только ради танцев.

— Ну и что же! Потом потанцуют, — решительно заявила Жанна, положив вторую купюру на блюдце.

Несколько минут спустя оркестр играл отрывок из русской музыки, глядя при этом в ее сторону, а посетители, поняв, в чем дело, терпеливо ждали, когда музыканты кончат играть.

— Владимир… — вздохнула Жанна.

Она еще не совсем опьянела. Только глаза увлажнились.

— Бывают минуты, когда хочется стать бедной… Это было вранье, и он это знал. Она врала самой себе, просто от скуки.

— Как ты думаешь, что сейчас делает моя дочь?

— Спит.

— Полагаешь — одна?

Это его оскорбило, и он застыл, не дыша, словно при нем совершили святотатство. Она же задумчиво продолжала:

— Да, по-моему, она еще девственница…

И засмеялась нарочитым смехом. Выпила еще.

— Вряд ли Блини был способен чего-нибудь добиться! Интересно, что он сейчас делает?

— Какие мы мерзавцы! — вздохнул Владимир, тоже осушив свой бокал.

Жанна бросила на него любопытный взгляд.

— Как ты это произнес!

Полковник за их столиком шутил со своими двумя девицами, а Жожо, казалось, совсем заснула, приткнувшись в уголке, и только по вздрагивающим губам видно было, что ее подташнивает.

— Ты все думаешь о Блини? — спросила Жанна.

Он промолчал.

— Какое тебе-то дело до него? Что-нибудь с ним, наверно, стряслось. Когда-то я людей жалела. Теперь-то уж нет! А то, того гляди, сама начну жаловаться. Посмотри-ка на скрипача.