Эвкрейша умолкла. Вспомнила, как в пору ее детства Кластер выходил из поясов. Металлургические, заводы закрывались, родители остались без работы. Наступили тяжелые времена. Мать нашла место пьеретты, психосхемы тогда были примитивные. Мать приходила домой после смены с тупым видом и лакейскими манерами и часами приходила в себя. Отец не мог этого видеть.

Однажды Эвкрейша пришла домой из школы и обнаружила, что отец сидит в гостиной за столом и вертит в руках психозапись. Такой большой громоздкий предмет в черном чехле, сейчас они почти вышли из употребления, но тогда Эвкрейша еще не знала, что там живет электронное божество. Зато она знала, как ей надоело, что отец все время хандрит и ходит по дому мрачный, а мать стала не похожа на себя. И еще Эвкрейше не понравился виноватый, неуверенный взгляд отца, когда он ее заметил. Отец всегда был сильным человеком. Поэтому, видя, как он неумело пытается спрятать кассету, Эвкрейша невольно уставилась на него, похолодев от ужаса; мозг пронзила, невыразимая боль, гнев жег глаза, как невидимый внутренний лазер, и она сказала:

— Папа, я тебя ненавижу.

Дальнейшее потрясло ее.

Рука отца сжалась в кулак. Кулак дрожал. Потом, так быстро, что она даже ахнуть не успела, он ударил себя в лицо. Удар был страшен. Должно быть, отцу было очень больно. Кулак сломал носовую перегородку; на губы, на подбородок хлынула кровь. Отец ударил себя опять. И опять, на этот раз без колебания, словно он испытал новое ощущение и оно ему понравилось. Сначала слышны были только удары кулака, но постепенно отец стал задыхаться и как будто всхлипывать. Однако он продолжал себя избивать.

Эвкрейша бросилась к нему, схватила крепкую, мускулистую руку и попыталась удержать.

— Папа, нет! — закричала она, и произошло маленькое чудо: отец остановился.

Целую вечность он просто стоял неподвижно, сердце гулко билось, плечи вздымались. Лицо потемнело от крови. Красная капля упала на ногу Эвкрейше и защекотала мизинец. Отец стал озираться вокруг, точно не понимал, где находится. Затем его взгляд нашел Эвкрейшу, и они оба застыли молча с раскрытыми ртами, неотрывно смотря друг на друга.

Потом отец отвернулся.

— Ну вот, мы зашли достаточно далеко, — сказал Хайсен. Он остановился и с тяжелым стуком поставил ящичек. — Садитесь, Эвкрейша.

Они подошли к вделанной в стену перехода прозрачной стойке бара. Внизу возился в поисках еды осьминог, он передвигался вдоль стекла, грациозно взмахивая щупальцами. Эвкрейша села на табурет.

— Он был хороший человек, — проговорила она. — Он был хороший человек. Он этого не заслужил.

— Это займет лишь одну секунду.

Эвкрейша посмотрела в темноту. Вдали мелькало несколько светлых пятен и больше ничего. «А где же звезды?» — подумала она. Крошечные огоньки обрамляли доски пола и бежали по краю стойки, но снаружи стоял кромешный мрак. Эвкрейше казалось, что она попала в загробный мир, где предметы стремятся возникнуть из пустоты, но никак не могут.

Хайсен поднял у нее над головой криогенный аппарат. Локоть Хайсена касался ее плеча.

Вспугнутый каким-то шорохом осьминог отскочил прямо в лицо Эвкрейше. Мгновение перед ее глазами стояло сплошное черное пятно, потом она увидела бледное сжавшееся существо. Инстинктивный испуг вытащил наружу подсознательные образы: пустые глазницы и искаженный воплем рот. В ту же минуту в припадке клаустрофобии Эвкрейша поняла, что кто-то стоит у нее за спиной и собирается надеть ей на голову ящик.

Она взвизгнула и отшатнулась.

Ребел свалилась с табурета, угол криогенной установки ударил ее в плечо, она отпрыгнула и сильно ударилась об пол. Вне себя от боли, Ребел откатилась в сторону и вскочила на ноги. Хайсен снова поднял ящик.

— Убирайтесь! — закричала Ребел.

— Ну, Эвкрейша… — бормотал Хайсен.

Он увещевал и успокаивал. Но в глазах врача застыли хладнокровие и жестокость, и эти глаза неотступно следили за Ребел. Хайсен шагнул вперед, Ребел отступила. Позади только воздушный проход, узкая труба метров в двести длиной, без поворотов и выходов.

— Послушайте, Ежи. Я не знаю, как вы сюда вошли, но Уайет скоро заметит мое отсутствие. Это здание кишит самураями, вас обязательно схватят при выходе.

Хайсен отступил на несколько шагов и поставил прибор на стойку бара. Затем вытащил из внутреннего кармана накидки какой-то футляр и не глядя раскрыл его со щелчком.

— Ежи! Послушайте меня, пожалуйста! Я уверена, что вас можно перепрограммировать. Вы можете вернуться к нормальной жизни. Вы будете снова распоряжаться собой.

Врач вставил пальцы в рукоятку дуэльного ножа — помесь крепкого, надежного обоюдоострого кинжала с кастетом. Любимая игрушка крутых мальчиков — ведь такое оружие почти невозможно выронить во время драки.

Хайсен спокойно улыбнулся и взмахнул ножом.

— Вот же, мать твою! — Ребел отпрянула назад.

Она схватила полу накидки и обернула ее вокруг правой руки. Теперь у Ребел появился какой-никакой, а щит. Каким-то сумасшедшим, насмешливым уголком сознания она ощущала себя денди эпохи Возрождения. Вот так дрались в Испании, в Риме, в Греции много столетий назад, это были отчаянные, безжалостные схватки.

Но, конечно, оружие было у обеих сторон. Хайсен наступал медленно, программа сделала его осторожным бойцом даже при наличии преимущества. Дважды он делал ложные выпады, сначала взмахнув ножом перед лицом, затем перед животом Ребел, и смотрел, как та защищается, выбрасывая вперед руку. Хайсен двигался размеренно, рассчитывал каждый шаг, а снедаемая страхом Ребел отвечала резко и нервно. Ужас проник к ней в кровь, плясал в глазах, кислятиной разлился во рту. Она уже была побежденной.

Улыбка Хайсена исчезла, и на мгновение он совершенно замер. Потом рванулся вперед, сделав ложный выпад влево, отвлек внимание Ребел, а затем нанес режущий удар сверху вниз, пытаясь распороть оставшееся без защиты горло.

Ребел отпрыгнула в сторону и ударилась боком в стену. Горячее, едкое острие ножа скользнуло вдоль ее бока, чуть взрезало кожу и оставило тончайшую царапину на ребрах. Весь бок горел от боли. Ребел отскочила от стены и попятилась. С ледяным спокойствием в глазах Хайсен двинулся вперед.

Ребел ударилась спиной обо что-то твердое. Стойка бара. «Отлично, — подумала она. — Единственный угол в этом проклятом переходе, и я себя в него загнала». Она почувствовала легкое прикосновение гладкого, прохладного металлического предмета.

Криогенный аппарат!

Быстрым движением Ребел выхватила прибор из-за спины и выставила его перед собой, обеими руками вцепившись в ручку. Хайсен чуть попятился.

Но держать на весу криоконсервационную установку было ей не по силам. Руки Ребел напряженно дрожали: прибор был слишком тяжелый, слишком короткий, неудобный и слишком тупой. Если бы Хайсен двигался не так быстро, она наверняка поддалась бы искушению и бросила аппарат ему на ногу. Пальцы Ребел ощущали выступающий из ручки пусковой тумблер. Это означало, что, если она сможет уговорить Хайсена сунуть голову в прибор, с ним будет покончено. А так — оружие вшивое до упора.

«Придется запустить в него этой штуковиной, — думала Ребел. — Размахнуться снизу вверх, попасть ему в челюсть и выбить несколько зубов. Потом отобрать нож и не дать уйти до прихода охранников. Хороший план. Ничем не хуже идеи мгновенно освоить приемы телепортирования».

Ребел видела, как напряглись мышцы Хайсена. Его лицо сохраняло полное спокойствие.

Вдруг он бросился вперед и занес нож. Защищаясь, Ребел взмахнула прибором, и тут у нее за спиной послышался крик. Хайсен рефлекторно взглянул и уставился через плечо Ребел, ища незваного гостя. Пользуясь этим секундным замешательством, Ребел выставила вперед криогенный аппарат, прижала его к вытянутой руке с ножом и повернула тумблер. Установка щелкнула, еле слышный звук напоминал кашель.

Какое-то время Ребел и Хайсен стояли не шелохнувшись. Потом Ребел убрала аппарат. Корпус его нагрелся от выделившейся энергии, до прибора было больно дотронуться. Хайсен опустил глаза. Осторожно, с озадаченным видом он протянул левую руку и коснулся правой.