Несколько томительных минут они посидели, не глядя друг на друга, затем молодой человек вышел из машины и распахнул перед Катей дверь.

Девушка вышла и впервые за все двадцать минут посмотрела ему в глаза. Тогда-то он и не выдержал, голос сталью прозвенел в ночи:

— Я не сделаю тебя вампиром, выкинь из своей пустой головы эту блажь, глупая девчонка!

Он огляделся, ледяной взгляд устремился под скамейку, где сидела полосатая кошка с коротким хвостом.

— Значит, не хочешь со мной расставаться? — промурлыкал он и зло рассмеялся.

Катя в страхе сделала шаг назад, молодой человек не обратил на это внимания и позвал:

— Кис-кис.

Девушка не поверила своим глазам, увидев, как кошечка послушно засеменила к нему.

Лайонел схватил ее за шкирку и поднял.

— Пожалуйста, не надо! — выдохнула Катя.

Неотрывно глядя на нее, он поднес шею кошки ко рту, и белые острые клыки погрузились в шерсть.

Катя отвернулась, предсмертный крик любимой кошки потонул в тишине. Лайонел размахнулся и швырнул безвольно висящее на ладони маленькое тельце за детскую площадку — далеко-далеко в кусты, и с насмешкой заметил:

— А на ее месте могла быть твоя мама…

Девушка взглянула на него.

— Ненавижу тебя!

Лайонел улыбнулся и, слизнув с уголка губ капельку крови, покачал головой:

— Еще пока нет, но скоро будешь…

В телефоне было три пропущенных вызова. Лайонел перезвонил, радуясь, что друг сейчас не способен прочесть его мысли.

Георгий долго не отвечал, а когда, наконец, снял трубку, сказал лишь несколько слов:

— Приезжай срочно, мы под Зимним мостом.

Его серьезный тон Лайонелу не понравился — стрелка спидометра подползла к цифре триста. Беспокойство за брата, оставленного под защитой Георгия, возрастало с каждым новым километром.

Часы показали ровно три ночи. Лайонел неприязненно провел зубами по языку. После кошачьей крови у него всегда было ощущение шерсти во рту, а в горле неприятно щекотало. При воспоминании, какое затравленное выражение приняло лицо Кати, когда он убил ее кошку, молодого человека снова охватило раздражение. Он досадовал на нее — глупую девчонку, такую неправильную, и на себя, опустившегося уже до попыток, доказать что-то человеку. Его злило в ней абсолютно все. Длинные волосы цвета знаменитой Фанты, с мелкими кудрями, точно пузырьками. Глаза цвета утреннего осеннего тумана над мокрым асфальтом. Ресницы — прошлогодние листья. Белая кожа, маленький горделивый подбородок, бледные губы, тонкие скулы.

Воображение, словно художник перед толстой стопкой бумаги, что берет лист за листом, услужливо рисовало один и тот же образ. А стоило только закрыть глаза, как губы обжигало горячее дыхание, тоненькие девичьи пальчики скользили по шее, касаясь волос на затылке.

Лайонел утомленно потер переносицу. Сегодня его впервые посетила очень странная мысль. В ту секунду, когда девчонка неожиданно обернулась и поцеловала его, он подумал: «А так ли ошибся Вильям, выбрав именно ее?» Ему хотелось разорвать на части рыжую смутьянку за то, что так легко поколебала уверенного, внесла сумбур в размеренный поток мыслей и еще посмела издеваться.

«Теперь мы никогда не расстанемся… никогда не расстанемся… никогда», — то и дело звучал у него в ушах ее веселый голос. Понимала ли она, о чем говорила? Или ее поступок — порыв ребенка, который хочет заполучить новую игрушку — бессмертие?

— Зачем оно ей, интересно? — пробормотал Лайонел, напряженно всматриваясь в белую от снега дорогу. Следующий вопрос, возникший в голове, окончательно привел в тупик. Ему хотелось знать, с кем юная девица, еще совсем недавно волновавшая его не больше, чем снег на перилах Львиного мостика, собирается разделить свое бессмертие.

«Неужели она не лжет и испытывает какие-то чувства к Вильяму?» — предположение неприятно поразило.

Лайонел затормозил на Зимнем мосту и, облокотившись на руль, несколько секунд посидел, прогоняя ненужные мысли, которыми не хотел ни с кем делиться. Обычно его ничуть не смущало, что Григорий знает абсолютно обо всем в мельчайших подробностях, но сей час был тот исключительный случай, когда хотелось остаться со своими мыслями наедине.

Молодой человек вышел из машины. Перемахнул через гранитные парапеты и, оказавшись на льду, увидел кровь. Следы ее чернели на снегу от самого Дворцового моста. Под стенами канала валялись мертвые охотники с неестественно вывернутыми руками и ногами.

Вильям лежал тут же — неподалеку. Голова его покоилась в луже крови, волосы слиплись от нее и заиндевели на холоде, глаза были закрыты.

Григорий вышел из-под моста навстречу, но Лайонел сердито отстранил его и опустился на корточки перед братом. Не отводя взгляда от бледного лица с кровавой дорожкой на виске, молодой человек спросил:

— Гера, ты вызвал уборщиков? Пусть все тут очистят!

— Прибудут с секунды на секунду! — Друг присел рядом, на его куртке темнели пятна крови, а на боку зияла дыра от пули.

— Ты можешь идти домой, — позволил Лайонел.

— Я бы остался, мне… — начал Георгий.

— Не нужно!

Лайонел сделал вид, будто не замечает на себе проницательного взгляда.

— Что с тобой? — не выдержал Георгий и кивнул на распростертое перед ними тело Вильяма. — Бывало и хуже, все будет хорошо.

— Я знаю.

Друг прищурился.

— У тебя появились от меня тайны?

Лайонел изобразил удивление:

— С чего бы это?

Георгий поднялся и, помолчав, промолвил:

— Ты блокируешь некоторую часть своего сознания.

— Не чувствую, — отрезал Лайонел.

Один за другим на льду появились вампиры. Одни погрузили тела охотников в черные мешки, другие занялись очисткой снега.

Георгий все не уходил — медлил.

— Если ты меня в чем-то подозреваешь, мне бы хотелось знать…

Лайонел с интересом взглянул на него и мысленно произнес: «Заметь, это ты сказал — не я. Тебе есть в чем повиниться передо мной?»

Друг молчал слишком долго, Лайонел не мог не обратить на это внимания. И молчание было красноречивее всяких слов.

— Уходи!

Георгий ни единым мускулом на лице не выдал своих чувств, круто развернулся и, огибая безмолвных вампиров, пошел прочь.

Лайонел смотрел вслед другу и боролся с желанием догнать его, заставить покаяться, что бы тот ни сотворил. Но молодой человек не сдвинулся с места.

Двое с носилками подошли к Вильяму. Когда они хотели поднять его, Лайонел отстранил их и сам поднял брата. В правую ладонь потекла кровь из раны на плече. Вильям приоткрыл глаза и невнятно спросил:

— Ты отвез ее? Где Катя?

— Забудь о ней! Она не очень о тебе переживает! — разозлился Лайонел, опуская брата на носилки.

— Не важно, — пробормотал Вильям.

Лайонел отвернулся и приказал:

— Уносите! — По его руке тонкими ручейками сто кала багровая кровь брата. Молодой человек приподнял кисть до уровня глаз и задумчиво улыбнулся.

Дверь в комнату распахнулась.

— Катя, ты оглохла? — недовольным тоном осведомилась Валентина Васильевна и кинула на кровать телефон. — Трезвонит уже полчаса! Влад твой…

Девушка соскочила с подоконника, выронив из рук книжку по истории Санкт-Петербурга, которую купила сегодня утром в киоске, когда ходила за хлебом.

Мать удивленно взглянула на обложку с иллюстраций Медного всадника, но ничего не сказала — ушла, только тогда Катя взяла телефон.

— Привет, — послышался в трубке знакомый голос,

— Привет! Как ты? — Сердце взмыло невероятно высоко.

— Все хорошо, — заверил он, — лишь парочка царапин.

Катя молча ждала.

Он тоже молчал. Наконец ему это надоело.

— Увидимся?

— Конечно, — согласилась она. — Где?

— Не хочешь навестить меня? Все-таки я был ранен, — весело напомнил Вильям.

Девушка посмотрела в окно — на улице уже стемнело.

— А этого напыщенного, самовлюбленного идиота случайно нет дома?