Я сделал шаг вперед из первого ряда. Мои раны горели, но я держался прямо, чувствуя на пристальные взгляды.

— Я, Рюрик, претендую на эту честь и на это бремя! — мой голос прозвучал громко и четко.

Следом, как и ожидалось, раздвигая людей, тяжелой уверенной поступью, вышел Берр. Он был в дорогих мехах рысей, поверх которых была накинута роскошная синяя накидка, испещренная сложной серебряной вышивкой. Его лицо сияло самодовольством и непоколебимой уверенностью в своей победе.

— Я, Берр, владелец восточных земель и стад, чьи корабли бороздят все моря, тоже не откажусь от этой чести! Буян нуждается в сильной и опытной руке!

Годи кивнул, его старые глаза были непроницаемы.

— Пусть народ решит! Пусть каждый свободный человек, чья грудь дышит свободно, положит свой камень к ногам того, кого он желает видеть своим правителем! Камень за Рюрика — в правую корзину! Камень за Берра — в левую! Да свершится воля народа и богов!

Началось голосование. Это был медленный, торжественный, почти священный процесс. Люди, один за другим, подходили к двум большим плетеным корзинам, поставленным перед Берром и мной, и бросали в них камни. Маленький, гладкий, подобранный в ручье камушек — голос за меня, за новое, за неизвестное будущее. Грубый, необработанный кругляш — голос за Берра, за стабильность, за богатство, за известное прошлое. Я стоял, стараясь не показывать волнения, и наблюдал.

Подходили бонды, приведенные Эйвиндом — их гладкие камушки доброй музыкой падали в мою корзину. Шли ремесленники во главе с Торгримом — их выбор был очевиден. Проходили воины Лейфа и Асгейра, бросая свои камни с твердыми, решительными лицами. Но и к корзине Берра шел нескончаемый поток грубой гальки — его торговые партнеры, зависимые от него арендаторы, те, кого он купил или запугал своими дружинниками.

Корзины наполнялись почти равномерно. Напряжение росло, становясь почти осязаемым. Подсчет голосов был долгим, публичным и прозрачным. Старейшины и жрецы пересчитывали камни, откладывая их в отдельные, растущие кучки. Шепот пробегал по толпе.

Наконец, годи поднялся, ударил посохом о камень, и наступила мертвая тишина.

— По воле свободного народа, по соизволению богов… Рюрик набирает большинство голосов!

По толпе пронесся гул. Крики одобрения, радостные возгласы моих сторонников смешались с возгласами недовольства, с ропотом тех, кто ставил на Берра. Я позволил себе выдохнуть, почувствовав, как дрожь в коленях сменяется приливом странной, оглушающей радости. Моя стратегия сработала. Подготовка, агитация, личные связи — все это дало свой результат. Я был всего в шаге от формальной власти.

Но Берр не собирался сдаваться. Его лицо, еще секунду назад сияющее уверенностью, превратилось в багровую, перекошенную яростью маску. Он резко, грубо оттолкнул стоящего рядом старейшину и шагнул вперед.

— Я не признаю это голосование! — гаркнул он. — Голоса за Рюрика куплены ложью, посулами и страхом! Есть только один суд, который я признаю! Самый древний! Самый честный! Суд богов! Суд железа и крови! Я требую хольмганг! Поединок насмерть!

Толпа затихла, а потом взорвалась — одни возмущенными криками, другие — ликующими. Хольмганг! Поединок насмерть за право власти. Самый простой, самый жестокий и, по мнению многих, самый справедливый способ разрешения любого спора.

— Ты теперь ярл, Рюрик! — крикнул мне Эйвинд, пробиваясь ко мне сквозь толпу. — По закону, ты можешь отказаться! Это твое право! Тебе не нужно доказывать ничего этому жирному торгашу!

Я понимал это. Разумом понимал. Но я также видел глаза людей. Тех, кто только что отдал за меня свой голос. Я видел в них сомнение, ожидание, вопрос. Они ждали моего решения. Даже те, кто голосовал за меня, на каком-то глубинном, животном уровне хотели увидеть, достоин ли я. Способен ли я не только считать запасы и строить планы, но и взять в руки топор и отстоять свое право в кровавой сече.

Меня снова била лихорадка. Озноб пробирал до костей. Рана в ноге пульсировала, словно второе сердце. Но я сделал шаг вперед, навстречу Берру.

— Я принимаю твой вызов, Берр. Пусть боги решают, кому править Буяном. Пусть мое право будет выковано в стали, а не в речных камнях.

Берр ухмыльнулся, его жирное, потное лицо исказилось в злобной, торжествующей гримасе. Он добился своего.

— Честно и правильно! Боги любят смелых! — провозгласил он. — Но я, как ты видишь, уже не молод, и мои кости стары для таких игр. Я выставляю вместо себя своего поединщика! Самого достойного!

Он отступил в сторону, и из толпы его людей, раздвигая воинов, как тростник, вышел… гигант. Настоящий горный тролль из саг. Ростом под два метра, плечи — как у быка, лысый череп блестел на солнце, а из-под мощной челюсти росла огромная, густая, спутанная в колтуны борода. Его тело было покрыто буграми мышц, а в маленьких, свиных, тупых глазках светилась первобытная жестокость. Он был вооружен огромным, тяжелым боевым топором, который он держал одной рукой, как тростинку. Увидев меня, он мерзко, по-хамски ухмыльнулся, обнажив кривые, желтые зубы.

Лейф, стоявший за моей спиной, наклонился ко мне, его голос прозвучал как громовой раскат прямо у уха.

— Рюрик, это Альмод Наковалья. Не знаю, где Берр на него вышел, но это один из самых опасных наемников Севера. Берсерк. Почти животное, чует кровь за версту. Сила — нечеловеческая. Отдай мне его. Ты ранен и нездоров. Это будет честно.

Я покачал головой, не отрывая взгляда от гиганта. Я видел его уверенность, его презрение. Чувствовал исходящую от него волну скрытой мощи.

— Нет, Лейф. Спасибо. Я ценю это. Но я должен сделать это сам.

В голове крутилась одна, простая и жестокая мысль. Если я, больной, раненый, но использующий свой ум и ярость, убью этого монстра, никто и никогда — ни Берр, ни кто другой — не усомнится в моем праве на власть. Мой авторитет будет закален в стали и крови. Если же я погибну… что ж, значит, боги действительно были не на моей стороне. И мне не нужен трон, дарованный ими.

Я чувствовал, как дрожь в теле сменяется холодной, стальной решимостью. Я повернулся к своему немому противнику и к ликующему Берру.

— Готовь своего бойца, — тихо, но так, чтобы слышали в первых рядах, сказал я. — Мы начинаем. Прямо здесь. Прямо сейчас…

Глава 4

Вокруг нас сомкнулся густой и плотный круг. Он дышал азартной злобой и первобытным любопытством. Воздух трещал от напряжения, словно перед грозой. Толпа ревела, и этот рев был живым существом — многоголовой гидрой, жаждущей хлеба и зрелищ.

— Ставлю на Рюрика! Давно хотел посмотреть, на что он способен! — выкрикнул какой-то сморщенный дед.

— Ты-то и ставишь? — буркнул молодой викинг старику. — У тебя портки… И те в долг взяты! Ха-ха!

— Альмод его раздавит! Раскроши кости этому выскочке! — орала какая-то пышная женщина.

— Пусть боги решают! Пусть Один оставит нам лучшего!

Я стоял в центре этого гомона, пытаясь вдохнуть полной грудью, но воздух будто нафаршировали свинцом. Он потяжелел и теперь обжигал легкие раскаленными гирьками. Лихорадка отплясывала сальсу на зубах. Нога кричала от боли, будто в нее вставили зазубренный клинок и забыли его там навеки. Рука опухла и нервно пульсировала, угрожая взорваться. Я чувствовал каждый удар собственного сердца — оно штурмовало кадык…

В десяти шагах от меня на пне восседал мой противник. Чудовище, рожденное в самых мрачных сагах, которые я когда-либо читал в другой жизни. Его лысый череп блестел на солнце, как отполированный булыжник. Грудь, покрытая паутиной шрамов и грубыми татуировками с молотами Тора, медленно вздымалась. Он смотрел на меня свиными, тупыми глазками, и в них таилось спокойное, почти скучающее ожидание. Обычно, так мясники смотрят на скотину, которую вот-вот поведут на убой. Неприятный взгляд…

Берр стоял чуть поодаль, скрестив руки на жирной груди. Его потное лицо сияло самодовольством. Он уже мысленно подсчитывал выгоды от своей победы. Он видел мою хромоту, мою смертельную бледность, предательскую дрожь в руках. Он видел, как мне трудно просто стоять, — не то что сражаться.