18 апреля 1783 года Вашингтон в приказе по армии сообщил о перемирии с Англией и официально поздравил войска с тем, что они «оказали помощь в защите прав человека и создании очага для бедных и угнетенных всех наций и всех религиозных вероисповеданий». Главнокомандующий на диво точно определил роль вооруженных сил США. Действительно, армия только «помогла» достижению мира и, следовательно, американской независимости, ибо Англия склонилась не перед силой оружия юной республики, а попав в сложное международное положение. Английская дипломатия откупилась, признав независимость США, и тем самым разрубила гордиев узел.

Для современников вклад армии и дипломатии США в исход войны представлялся, по крайней мере, равноценным. Вольтер, видевший, как Франклин свел с ума высший свет Парижа (Мария-Антуанетта лепетала: «О хорошие американцы», «Наши дорогие республиканцы»), называл армию Вашингтона «войсками Франклина». Адамс, поехавший в 1780 году просить заем в Голландии, писал о приеме в Гааге и Париже: «Комплимент — мосье, вы Вашингтон переговоров — повторяли мне многие...» Он выманил заем у прижимистых голландских банкиров, записав: «Мое положение в деле займа можно уподобить разве положению человека в океане, торгующегося за жизнь со стаей акул». Д. Адамс никогда не считал, что его канцелярские подвиги уступают ратным деяниям Вашингтона.

С 1781 года положение Англии резко осложнилось — на руках была война против Франции, Испании, Голландии и США, а Россия возглавила «Лигу нейтральных государств». 10 марта 1780 года Россия выступила с декларацией о «вооруженном нейтралитете»: суда нейтральных держав могут беспрепятственно посещать порты воюющих стран; собственность воюющих держав свободно пропускается на нейтральных судах (за исключением военной контрабанды); блокированным считается только тот порт, вход в который прегражден военно-морским флотом противника. Совокупность этих принципов и составляла понятие «свободы морей», за что, помимо прочего, бились США. Учреждение Россией «Лиги нейтральных» сводило на нет усилия Англии изолировать Соединенные Штаты. К декларации России присоединились Дания, Норвегия, Швеция, Священная Римская империя, Пруссия, Португалия и Королевство Обеих Сицилии. Франция и Испания также признали эти принципы.

Конгресс, видя, что на сторону США встала Россия, направил в Петербург Ф. Дейна для установления дипломатических отношений. Екатерина II связала это с подписанием окончательного мирного договора, а дабы содействовать быстрейшему прекращению кровопролития, предложила свое посредничество в заключении мирного договора, что повлекло бы установление дипломатических отношений с США. Американские представители в Европе ухватились за предложение о посредничестве России, конгресс резолюцией 15 июня 1781 года требовал следовать ему, но это не устраивало ни Лондон, ни Париж, ни Мадрид. Воюющие стороны были едины в одном — не допустить увеличения международного веса России, что неизбежно было бы следствием ее успешного посредничества.

В Лондоне решили прорвать сложившийся против Англии единый фронт почти всего тогдашнего цивилизованного мира и выбрали самое податливое звено — Соединенные Штаты. Серия поражений в Вест-Индии, захват Минорки Испанией, успехи французов на других, помимо американского, театрах привели к падению кабинета Норта. Георг III, рвавшийся продолжать войну, остался почти в одиночестве. В марте 1782 года в Англии был сформирован кабинет вигов Рокингэма, который за 17 лет до этого провел отмену закона о гербовом сборе. Парламент принял резолюцию, объявлявшую врагом Британии каждого и всякого, желающего продолжать войну в Америке, а правительство завязало тайные переговоры с американскими уполномоченными в Европе о заключении мира в США. Их повели в Париже Д. Джей, Д. Адамс и Б. Франклин.

Троице нужно было разрешить моральный парадокс — подписать мир вопреки ясно выраженной воле конгресса, запретившего вести переговоры за спиной Франции, и в нарушение союзного франко-американского договора 1778 года, по которому США обязывались не заключать сепаратного мирного договора. Что касается соотечественников, то Джей, Адамс и Франклин считали возможным вести себя за столом переговоров не менее независимо от конгресса, чем Вашингтон на полях сражений. Адамс, прекрасно знавший своих филадельфийских коллег, писал по поводу инструкций конгресса уполномоченным в Европе руководствоваться «советом и суждением» Франции в мирных переговорах: «Конгресс отрекся от собственного суверенитета и вручил его в руки французского министра. Горите от стыда, виноватые строки! Горите от стыда и сгиньте! Нарушить столь постыдные приказы — значит покрыть себя славой. Да, постыдные, ибо так их будут оценивать все наши потомки. Как можно смыть такое пятно?» И он нашел выход — в тайных переговорах с англичанами за спиной Франции.

Д. Джей горячо поддержал Адамса, ибо сам уже натерпелся в Европе. Он прибыл к столу переговоров в Париже прямо из Мадрида, где провел два с половиной года, добиваясь большей помощи испанского короля прекрасной заокеанской республике. Дипломатическое искусство Джея в Мадриде оценили по достоинству. Испанский министр иностранных дел, устав от попрошайничества настырного американца, писал о Джее: «Два его главных аргумента: Испания, признай нашу независимость, Испания, дай побольше денег». Ему удалось получить в Мадриде только небольшой заем, и, следовательно, он люто возненавидел Европу, слепую к прекрасной заре человечества, взошедшей над Америкой. Когда выяснилось, что представляется возможность наставить изрядный нос Франции, Джей не скрывал своего восторга. Он радостно отмечал: «Ни одного борца не бросали так ловко на обе лопатки, как графа де Верженна». Пока проворные Адамс и Джей свирепо торговались с англичанами, престарелый мыслитель Б. Франклин заблаговременно сочинял надлежащую аргументацию, дабы успокоить французский двор, когда станет известно о сепаратном договоре США с Англией.

30 ноября 1782 года в Париже был подписан этот самый мир, носивший, правда, название предварительного — оговаривалось, что он вступит в силу по заключении мирного договора между Англией и Францией. Англия признала независимость 13 американских колоний, их западная граница устанавливалась по Миссисипи. Согласившись на значительное расширение территории США, в Лондоне думали, что сделали ловкий ход — энергию новой страны поглотит освоение этих земель. В договоре закреплялись права английских кредиторов взыскивать долги, что затрагивало в первую очередь плантаторов юга. От имени конгресса давалось обязательство возвратить собственность тори, конфискованную в ходе войны. В договоре также предусматривалось прекращение в дальнейшем любых преследований в США по политическим мотивам. Англичане «со всей возможной быстротой» обязывались эвакуировать свои войска, еще оставшиеся в США.

Узнав о сепаратном договоре, Верженн сделал соответствующее внушение американским уполномоченным. Ответ, написанный легким пером Б. Франклина, с американской точки зрения был красноречив и убедителен. Старик философ заверил министра Бурбонов, что, подписывая договор, американцы не проявили должного «такта», что, однако, объяснялось, «не недостатком уважения к королю, которого мы все любим и чтим». Договор-де не сепаратный, ибо носит «предварительный» характер. Франклин просил, чтобы инцидент не повлек за собой разрыва с Францией, и раскрыл соображения, которыми якобы руководствовались американцы: «Англичане, как я узнал, льстят себя надеждой, что уже разделили нас. Надеюсь, что это маленькое недоразумение останется в тайне, и пусть англичане пребывают в своем заблуждении». В этом же письме Франклин попросил новый заем. Французское правительство, стоявшее на грани банкротства — до революции остались считанные годы, — выделило США еще шесть миллионов ливров. Франклин, надо думать, пожал плечами, почувствовав превосходство республиканского склада ума над монархическим. Его комментарий — французы не могут допустить, чтобы дорогостоящий костер угас из-за недостатка топлива.