Лестиг пошарил вокруг, нашел очки, надел их и обнаружил, что лежит на костыле. С его помощью встал — так слаломист опирается на палку во время сложного виража.

Лестиг захромал в сторону заднего крыльца соседнего дома, обошел его и оказался перед пустыми машинами, стоящими у подъездной дорожки, фары по-прежнему заливали дом грязноватым тусклым светом. Он скользнул за руль, сразу понял, что этим автомобилем управлять не сможет, выбрался наружу, подошел к другой машине, с облегчением разглядел автоматическую коробку передач и тихонько открыл дверцу. Усевшись за руль, повернул ключ зажигания. Двигатель заурчал, а из-за дома показались темные силуэты.

Когда они выскочили на улицу, Лестиг уже уехал.

Он сидел, погрузившись в беспросветный мрак, сидел в украденной машине. Перед домом Терезы. Не перед тем домом, в котором она жила, когда Верной Лестиг ушел на войну три года назад, а перед домом человека, за которого Тереза вышла замуж шесть месяцев назад, когда имя Лестига впервые появилось на первых полосах газет.

Он подъехал к дому ее родителей, но там было темно. Он не мог — да и не стал бы — врываться туда, но ему удалось заметить записку на почтовом ящике, для почтальона, чтобы тот переправлял письма, адресованные Терезе, по новому адресу.

Лестиг сидел и барабанил пальцами по рулю. Правое бедро болело после падения. Рукав рубашки был оторван, а на левом плече осталась длинная, неглубокая царапина, которую он получил, продираясь через кусты. К счастью, она уже перестала кровоточить.

Наконец он выполз из машины, засунул под мышку костыль и, качаясь, точно набравшийся матрос, заковылял к двери. Над белой пластиковой кнопкой звонка была прикреплена блестящая табличка, на которой вычурными буквами красовалось выгравированное имя: «ХОВАРД». Лестиг нажал на кнопку, и где-то далеко в доме послышался мелодичный звон.

Тереза была в голубых хлопчатобумажных шортах и старой мужской рубашке, когда-то явно принадлежавшей ее мужу.

— Верн… — ее голос пресекся прежде, чем она успела сказать: «Ох», или «Что ты…», или «Мне сказали…», или «Нет!»

— Можно войти?

— Уходи, Берн, мой муж…

Изнутри дома донесся голос:

— Кто там, Терри?

— Пожалуйста, уходи, — прошептала она.

— Я хочу знать, куда уехали мама, папа и Неола.

— Терри?

— Я не могу с тобой разговаривать… Уходи!

— Что, черт возьми, здесь происходит, я должен знать!

— Терри? Кто там?

— До свидания, Берн. Мне…-Она захлопнула дверь, так и не сказав слов «мне очень жаль».

Он повернулся, собираясь уйти. Где-то вдали напряглись могучие, узловатые мышцы, горло громадного пресмыкающегося сжалось, а когти блеснули в свете звезд. Перед глазами Лестига поплыл туман, потом на одно короткое мгновение все вокруг озарил пронзительный свет. В его душе вскипела ярость. Он снова повернулся к двери, прислонился к стене и начал барабанить по ограде костылем.

В доме послышалось какое-то движение; донесся умоляющий голос Терезы, она пыталась уговорить кого-то не выходить из дома, но уже через секунду дверь распахнулась — на пороге стоял Гарри Ховард, постаревший и раздобревший, и такой злой, каким Лестиг никогда его не видел, а ведь они учились вместе в колледже — тогда-то и виделись в последний раз. Гарри был раздражен: он ожидал увидеть очередного продавца Библии, бродягу, девушку, собирающую пожертвования, или просто хулигана, но, когда он узнал Лестига, его лицо перекосила злобная гримаса.

Ховард прислонился к косяку и сложил руки на груди так, что стали особенно заметны мощные бицепсы под рукавами зеленой футболки.

— Добрый вечер, Берн. Когда вернулся?

Лестиг выпрямился, костыль больно упирался ему под мышку.

— Я хочу поговорить с Терри.

— Мы не знали, когда именно ты прикатишь, Верн, впрочем, не сомневались, что ты обязательно объявишься. Как война, дружище?

— Ты дашь мне с ней поговорить?

— А никто ей не мешает, приятель. Моя жена имеет полную свободу, когда дело доходит до разговоров с ее бывшими поклонниками. Моя жена, вот так-то. Ты понял… дружище?

— Терри? — Лестиг наклонился вперед и закричал через плечо Ховарда.

Гарри Ховард положил ему руку на грудь и одарил осооой, ослепительной улыбкой.

— Не делай из себя дурака, Берн.

— Я поговорю с ней, Ховард. Прямо сейчас, даже если мне придется пройти сквозь тебя.

Ховард выпрямился, продолжая держать руку на груди Лестига.

— Ах ты, жалкий, трусливый сукин сын,-проговорил он очень тихо, а потом толкнул Лестига.

Тот отлетел назад, костыль выпал из руки и покатился по ступенькам.

Ховард посмотрел вниз, и улыбка любимца женщин исчезла с его лица.

— Не возвращайся, Верн. В следующий раз я вырву твое вонючее сердце.

Дверь захлопнулась, Лестиг услышал громкие голоса, звук пощечины.

Тогда он подполз к костылю и, опираясь на стену, выпрямился. Хотел вломиться в дверь, но вовремя вспомнил, что был Лестигом, бегуном, когда-то… а Ховард играл в футбол. И сейчас играет. И будет играть по воскресеньям — с детьми, которых сделает прохладными субботними ночами в постели с Терезой.

Он вернулся к машине и долго сидел там, погрузившись в беспросветный мрак.

Лестиг не знал, сколько прошло времени, когда перед окошком мелькнула тень. Он быстро поднял голову.

— Верн?..

— Лучше вернись. Я не хочу больше причинять тебе неприятности.

— Он наверху, пишет какие-то отчеты. Когда Ховард демобилизовался из военно-воздушных сил, он получил очень хорошую работу в «Шуп Моторс». Мы нормально живем, Верн. Он так замечательно со мной обращается… о, Верн… почему?! Почему ты это сделал?

— Тебе лучше вернуться.

— Я ждала, Господи, ты же знаешь, я ждала, Верн. Но появились те ужасные статьи в газетах… Верн, почему ты это сделал?

— Да перестань, Терри. Я устал, оставь меня в покое.

— Весь город, Верн!.. Было так стыдно. Понаехали разные репортеры, люди с телевидения, они заполонили весь город, разговаривали буквально с каждым. Твоя мать и отец, и Неола, они больше не могли здесь оставаться…

— Где они теперь, Терри?

— Уехали, Верн. В Канзас-Сити, я думаю. — О Господи!