- Кончай, Кострома! - зашептали со всех сторон.

Но Костя и сам уже успел шепнуть Маше: "Ну что?

Пойдем сдаваться?" - и объявил, что во всем виноват он, Костя Костромин, он зачинщик, и тут же поднялась Маша и сказала, что это она во всем виновата, что она наперед знала, как все будет, но мер не приняла, и еще встали двоюродные братцы Медведевы, и неразлучная тройка - Игорь, Сергей и Анка - поднялась, и Наташа Лаптева, групорг, тоже сочла себя виноватой, а Козликов вскричал обиженно:

- Да вы чего? Чего? Меня же выгоняли! Меня! Из-за меня всё!

Елена Васильевна не выдержала. Ну что это ей со всех сторон твердят: "Семьветровские, семьветровские, бандиты, беспризорники двадцатого века!" Ну, какие они бандиты? Все бы такие бандиты и беспризорники были...

- Кого же наказывать? - сдерживая улыбку, спросила Елена Васильевна, деловито советуясь с классом. Ей сейчас же ответили:

- Всех! Весь класс!

- Всех! - передразнила ребят Елена Васильевна. - Это мне известно: для вас нет больше удовольствия, когда вас всех сразу ругают и наказывают. В такие минуты вы просто отдыхаете!

Нет, этого удовольствия она им не доставит. Но на том суд и расправа кончились, приступили к литературе, а там пошли своим чередом стереометрия, химизм доменного процесса, история первой пятилетки... Кто сказал, что время Ломоносовых ушло? Да вот же они, Ломоносовы, в любом девятом-десятом классе сидят, во всех науках мастера...

Правда, поневоле мастера, но это деталь.

Маша спросила Костю Костромина:

- Ну что? Доволен? Успокоился?

- Машенька! - сказал Костя. - Маша! Неужели ты думаешь, что мне в жизни так мало нужно?

- А что тебе в жизни нужно. Костя?

- Много-много-много-много-много, - протянул Костя, - и еще ложечку, успел добавить он и откликнулся на вызов физика Лося:

- Я, Виктор Петрович!

- Решил задачу?

- Да, Виктор Петрович!

- Покажи.

- А я в уме, Виктор Петрович.

- В уме? - прищурился молодой физик Лось и погладил круглую свою бородку. - Иногда бывает... Иди к доске, покажи, в чем Багаев ошибся.

Роман Багаев, великий доставала, давно уже томился У доски, решая задачу. Костя подошел и сразу увидел, что физик хотел его подловить.

- Багаев ошибся? - трагическим шепотом произнес Костя. - Роман Багаев в расчетах никогда не ошибается!

У него мощная интуиция! - И Костя восстановил пропущенный Романом ход в вычислениях.

- Костромину - пять, Багаеву - три, все по местам, - объявил физик, но тройка в расчеты Романа не входила.

- Мне - четыре, - кротко сказал он, не трогаясь с места.

- Три, - сказал Лось.

- Четыре.

- Три.

- Четыре.

- Три, за что четыре? - поинтересовался Лось.

- За интуицию.

- Три.

- Ладно, балл за вами, - великодушно объявил Багаев и пошел на место.

- Получишь с Костромина, - сказал вдогонку Лось, а Костя тут же отозвался:

- Зайдите после обеда!

Урок прошел спокойно, ничто не предвещало нового разворота событий, но после звонка физика Лося окружили три технаря - Лапшин, Щеглов и Зверев и попросили разрешить их спор: Щеглов придумал средство для торможения самолета при посадке, разворот одного двигателя на 180 , а язвительный Лапшин, решительно всех на свете презиравший за техническую безграмотность, уверял, что Щеглов безмозглый дурак и что необходимая для такого поворота установка будет тяжелее веса самолета.

Лось задержался:

- Давайте посчитаем, я в уме не умею.

Они сгрудились вокруг учителя, а тот принялся за расчеты, тихонько напевая:

- Умна, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара...

Кантри-стиль.

- Что? - переспросил Лапшин, ненавидевший всякое незнание, и особенно свое.

- Кантри-стиль, - повторил физик. - Мелодия ваша...

И как тут оказался Костя? Через минуту все напевали:

"Умпа, умпа, умпа-пара", а Костя дирижировал сдержанными жестами и наклонял голову, как руководитель большого оркестра, оценивающий игру.

Наташа Лаптева, групорг, культорг, физорг, налетела:

- Ну нельзя же так! Ну мы же просить прощения к англичанке ходили! Ну что за идиотизм такой!

Физик Лось выглянул из кучи ребят и извинился перед Наташей.

- Ой, простите, Виктор Петрович, ну правда! Клава!- поймала Наташа Клаву Кирееву по прозвищу Керунда. - Клава, ты скажи своему колхозу, чтобы не было этого!

- Чего не было?

- Ну этого... Мэйкапара... Умпа, умпа, умпа-пара, - начала было Наташа и с ужасом почувствовала, что и она не может остановиться, а как заведенная продолжает: - Умпа, умпа, умпа-пара...

- А я и забыла совсем! - ахнула Клава Керунда. - Боша! Гоша! Проша! Сева! Слышите? Умпа, умпа, умпа-пара... Так чтоб не было этого!

И тут же все впятером пошли танцевать, и руками вертеть, и лица у всех неподвижные, как деревянные маски:

умпа, умпа, умпа-пара...

- Девочки, ну имейте же совесть, - жалобно проговорила Наташа, чувствуя, что ноги ее сами по себе танцуют, а на лице появляется маска: умпа, умпа, умпа-пара...

Со звонком на урок кое-как взяли себя в руки, договорились не смотреть друг на друга, так будет легче, и вообще не разговаривать, только жестами. Держались так, что Фокин, злодей, объявил на весь класс:

- Гвардейцы! Железная гвардия!

- Фокин! - сказала англичанка Евгения Григорьевна.

- Мне выйти?

- Ой, ну давайте читать! Давайте быстрее читать! - И, не дожидаясь вызова, Наташа встала и начала читать английский текст, не заботясь о произношении, лишь бы громко, лишь бы заглушить гудевший в голове мэйкапар.

Спасение! Все схватили книжки, все бросились читать.

Поднялся невообразимый галдеж - так, наверно, учились в средневековой школе, где каждый зубрил свое.

Но когда англичанка, чтобы прекратить это издевательство над английским языком, велела надеть наушники и прослушать текст в произношении специалиста, то такое вдруг блаженство по лицам разлилось!

Евгения Григорьевна схватила наушник, подозревая самое худшее. И действительно, в магнитофонной записи, не слишком высокой по техническим качествам, физик Лосьэто его голос, Евгения Григорьевна сразу узнала, физик Виктор Петрович Лось мурлыкал в сопровождении ансамбля технарей: "Умпа, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпапара..."

На следующей перемене вся школа, начиная с первоклашек, бубнила, пела, орала на все Семь ветров:

- Умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара!

Об уроках и говорить было нечего. Уроки в этот день вести в школе было невозможно, и даже лучшие учителя, у которых всегда железная дисциплина, возвращались в учительскую обессиленными.

Директор школы Наталья Михайловна Фролова вызвала классную руководительницу Елену Васильевну Каштанову к себе в кабинет.

Кабинет директора школы на первом этаже был маленький, с окном во всю стену, с узким столом, не удобным ни для заседаний, ни для задушевных бесед, с дешевым книжным шкафом, за стеклом которого видны были случайные книжки и брошюрки, неизвестно как сюда попавшие. Наталья Михайловна любовно обставила школу, но до собственного кабинета руки у нее не доходили, и она если и заглядывала сюда, то лишь для того, чтобы стоя позвонить по телефону или приложить к какой-нибудь справке печать, хранившуюся в сейфе. Фролова не любила сидеть в кабинете, потому что не умела обходиться без дела и бралась за всякую работу, независимо от того, кто эту работу должен был делать. Она пришла в директора из горкома комсомола, где была секретарем по школе и где огромный объем обязанностей ложился на плечи двух-трех человек, так что не приходилось считаться, кто и что делает. Особенно легко давалось ей общение с городским начальством ее все знали в Электрозаводске, все привыкли к тому, что она постоянно что-то выпрашивает: то две тысячи на проведение слета, то триста рублей на палатки для Дворца пионеров, то премии для лучших вожатых. В городских верхах привыкли считать ее своей, привыкли обращаться с ней как с маленькой девочкой, забавным случаем вознесенной на высокий пост секретаря горкома. Ей радовались, встречая ее на совещаниях, ее выбирали во все президиумы и приглашали во все компании. А Наташа Фролова, как ее называли, прекрасно понимала, в чем ее сила, и потрошила городское начальство в интересах детей. Отвязаться от нее не удавалось никому. Когда ей говорили, что не может завод, даже и такой богатый, ни с того ни с сего перечислить две тысячи на счет горкома, она вовсе не отвечала какиминибудь разумными доводами, а только смеялась, шутила, кокетничала, приговаривала: "Ну, Сергей Иванович, ну, голубчик, вы ведь так любите комсомол, у нас с вами такнэ хорошие отношения!" - и прочую чепуху несла до тех пор, пока голубчик Сергей Иванович (а попробуй к нему на прием попасть - министр!) не вызывал главного бухгалтера и не говорил ему: "Надо".