— О господин, господин, прошу тебя…

Но он не слышал и не выпускал ее из своих объятий. Он сознавал только, что наконец-то наступила минута, по которой он давно тосковал, ради которой мог от многого отречься и многое претерпеть. И эта минута наступила сама. Кого благодарить за ее приход? Некогда размышлять об этом. Надо всей душой впитать каждую ее каплю, чьим бы даром она не была. Может статься, она не повторится уже завтра, если Кир вторгнется в Вавилонию и всему придет конец.

— Да, Нанаи, — говорил он, глядя в ее большие, глубокие сине-зеленые глаза, задумчивые, как сосны Серебряных гор, гор Тавра, — я уже сказал тебе, что у нас нет времени ждать, пока ты привыкнешь к моей любви, потому что враг стоит на наших границах, и, может, завтра придется выступать в поход против него, проститься со всем, что нам дорого. — Он судорожно привлек ее к себе, пронизывая взглядом, и она задрожала, как испуганный птенец. — Тогда и я оставлю все, что мне дорого, и тебя тоже. Но прежде, чем это случится, я хочу заполнить тобой всю свою жизнь, чтобы ты вошла в мою плоть и кровь. Только зная, что ты принадлежишь мне, что ты понимаешь меня, что моя воля стала и твоей волей, моя жизнь — твоей жизнью, моя любовь — твоей любовью, только зная это, я смогу успешно противостоять натиску персов и вести мою армию к победе. Только уверовав в то, что во всех своих помыслах и во всех своих делах я могу положиться на тебя, Нанаи, клянусь тебе перед ликом божественной Иштар, которой ты посвящена, и памятью твоего доблестного дяди Синиба, только тогда я спасу Вавилонию!

Она молчала, не сводя испуганного взгляда с его губ, не в силах понять, что с ней происходит.

— Нанаи, ты готова к этому, ты хочешь этого? Она не смогла издать ни звука и долго не отвечала. Она молчала так долго, что у Набусардара шевельнулось чувство обиды и недоверия.

— Может, ты не готова и не хочешь этого? Может, ты ждешь любви другого и готова разделить его судьбу?

— Будь снисходителен и терпелив со мной, господин, — едва пролепетала она.

— Может быть, ты даже хочешь, чтобы персы победили меня?

Он задумался и вдруг опустил руки.

Она дрожала от страха и ожидания.

Набусардар прошелся по комнате и, остановившись у бронзовой вазы с ветками лавра и нарциссами, постучал по ней согнутыми пальцами.

— Ты все молчишь, — произнес он враждебно, — и я могу лишь догадываться, что ты думаешь не обо мне и не о нашей общей судьбе, а о том, кого я держу в подземелье этого дворца, о том, для спасения которого ты была готова пожертвовать жизнью.

Она уперлась ладонями о скамью, будто собираясь встать, но последние слова Набусардара заставили ее снова отпрянуть назад. Она напрягала все силы, чтобы ответить ему, но губы не повиновались.

— Ты пришла обмануть меня своей любовью! — воскликнул он и зло сощурился.

— Зачем ты через силу хочешь казаться несправедливым, господин? — наконец удалось вымолвить ей.

— Я тоже человек, а не зверь. Да, раньше и мое сердце было холодным, но ты отворила запруду, и оно снова наполнилось горячей кровью. Обыкновенной человеческой кровью, которая делает сердце таким уязвимым для чувств. Когда-то я был тверд, как мой меч. Мне было безразлично, кто падает и умирает под ним… — Он замолчал, стиснув зубы, и вдруг выкрикнул: — Ты пришла за ним? Говори! Ты хочешь помочь ему бежать или просто решила скрасить дни его страданий?

— Как видно, военные заботы прежде времени лишают тебя рассудка. Я пришла к тебе, господин, но ты не даешь мне и слова сказать.

— Говори! — прошептал Набусардар и глубоко вздохнул — Отвечай, пока я окончательно не сошел с ума. Я как зверь, которого с натянутым луком преследуют по пятам, не давая ему ни отдыха, ни покоя.

Он провел рукой по лбу и в изнеможении опустился на скамью. Он превозмогал себя и, опершись локтями на стол, сжимал голову.

Его больному воображению представилось, что в эти минуты Телкиза справляет пир любви у убийцы Сибар-Сина. Потом вспомнился Валтасар, который в эти тревожные для Халдейского царства дни не нашел более важного занятия, чем покорение ледяного сердца скифской девушки. Но горше всего была мысль о том, что Нанаи проделала нелегкий путь из Деревни Золотых Колосьев, видимо, только затем, чтобы помочь Устиге вырваться из тюрьмы, а он-то, Набусардар, хотел сделать ее госпожой своего сердца! У него потемнело в глазах, и он уронил голову на стол.

Нанаи подбежала и подняла ему голову. Коснувшись его лба, почувствовала, что он пышет жаром. Она не знала, что делать, чем ему помочь, как привести в чувство. Поискала глазами склянки с лекарствами, но ничего не нашла и выбежала за Текой.

Пришла Тека и озабоченно сказала:

— Он очень устал, ему надо отдохнуть.

Она тихо вышла и приготовила в соседней комнате постель. Потом развела в вине порошок и силой влила ему в рот сквозь стиснутые зубы.

Занимаясь Набусардаром, она шептала дочери Гамадана:

— Будь с ним нежной и ласковой. В горькую минуту стань ему радостью, а в минуту слабости — опорой.

Нанаи не сводила глаз с Набусардара, пока Тека поддерживала рукой его голову и вливала ему в рот питье. Она почти не слушала Теку и только ждала, когда Непобедимый придет в себя.

Но вот ресницы у него дрогнули, и он приоткрыл глаза,

— Я очень устал, — сказал он слабым голосом.

— Тебе приготовлена постель, — откликнулась Тека и помогла Набусардару встать.

— Я так устал, — повторил он и позволил отвести себя в соседнюю комнату.

Когда он уже был наедине с Текой и в голове постепенно прояснилось, он заговорил:

— Испытания последних дней лишили меня выдержки. Скоро я буду как царь Валтасар. Наверное, я ее обидел. Она нежная и кроткая. Просила меня иметь терпение. Почему я не подождал, пока она не привыкнет ко мне и обретет уверенность? Я обвинил ее, даже не выслушав. В самом деле, я поступил несправедливо. — Он громко крикнул: — Тека!

— Я здесь, у твоего ложа, благороднейший господин. Я ждала, пока могу спросить тебя, что мне делать с твоей гостьей.

— Это та, для которой я велел приготовить комнаты, одежды и благовония. Ты будешь служить ей и заботиться о ней.

— Я говорила тебе, благороднейший господин, что давно мечтаю служить госпоже в этом дворце, ведь дом только тогда становится домом, когда его согреет своим теплом женщина. Я буду заботиться о ней и буду ей…

Она собиралась сказать «служить», но слово застряло в горле. Как ни говори, она иначе представляла себе госпожу. Та должна иметь по меньшей мере такую внешность, как благороднейшая Телкиза. В покоях Набусардара Нанаи казалась ей просто жалкой, хотя фигура и лицо ее достойны удивления. Возможно, когда она облачится в роскошное платье, то будет прекраснее Телкизы. Но дорогое платье требует благородных манер, а это дается лишь воспитанием. Кто знает, что у Набусардара на уме? Может быть, натешится ею вволю, а потом с отвращением оставит ее и помчится к другой?

Размышляя таким образом, Тека укрыла Набусардара и решила, что будет внимательной с Нанаи, но не выскажет ей той любви, на которую она способна для настоящей госпожи его сердца.

С этим она отошла от постели Набусардара и собралась погасить свет.

Но, к ее удивлению, Набусардар остановил ее:

— Сколько времени, Тека?

— Уже утро, благороднейший господин. Он задумался и добавил:

— Отведи ее в комнаты, предназначенные для нее. Она госпожа моего сердца, и ей принадлежит все, что есть в этом дворце. Любое ее желание должно исполниться. За ее жизнь ты отвечаешь головой. Это ее дворец, и она не должна чувствовать себя здесь чужой. Мы все будем служить ей, ибо она этого достойна.

Тека покачала головой, не слишком вникая в то, что он говорил. Да и можно ли добраться до смысла его горячечных слов, ведь он весь пылает, как в огне!

И она сказала только:

— Ты очень устал, господин, тебе надо отдохнуть.

— Это правда, но не позволяй мне проспать до полудня. Меня ждут дела, и каждая минута дорога. Когда я проснусь, пришли ко мне Гедеку. Это все.