Ох, как тянет, именно так и поступить, особенно вот сейчас, стоя босыми ногами на холодном полу и пытаясь разжечь непослушный примус. И рассуждалка в голове подзуживает. А с чего это ты Феденька решил, что тебя забросили сюда с целью сделать СССР великой футбольной державой? Может, это просто случайность, может, ты не один, может, цель другая? Хрущёва пристрелить? Дать народу много новых хороших песен? Заслужили, ведь, люди, такую ВОЙНУ пережив. Будет сидеть Марья Иванна, доить корову и слушать «Русское поле», или копаться в вечно ломающемся тракторе Иван Митрофанович и слушать «Комбат батяня», и трактор у него от подъёма духа быстрей заработает. Или под какую другую песню, познакомятся на танцах мальчик и девочка, и родится потом у них новый Эйнштейн. Как вот определить, на кой чёрт его забросили в это тело и именно в 1947 год?

Про песни вспомнилось из-за концерта позавчерашнего. Вышел Вовка на сцену, и коленки опять задрожали. Полный зал. Битком, как говорят. Сел на стул, как сомнамбула, а тронул струны, вспомнил про стакан разбитый и успокоился.

Лишь позавчера нас судьба свела,

А до этих пор, где же ты была?

Разве ты прийти раньше не могла?

Где же ты была, ну где же ты была?

Наташа вступила с саксофоном. И вдруг, раз, и уже овации. И громче, и громче. Не отпустили со сцены, пока второй раз не спели. Некоторые припев даже подпевать начали. И ещё бы не отпустили, но вышла директриса музыкальной школы и одним взмахом руки порядок навела. Умеют некоторые.

— Товарищи, ребята, у нас запланировано ещё семь выступлений. Давайте придерживаться регламента. — И выпустила скрипачку. Что-то тоскливое девочка с косичками исполняла. Вовка не вникал. Купался в лучах славы. Взрослый ведь человек. Песня не его, а вот хлопали люди и такой подъём на душе.

После завершения концерта встал опять вопрос, как до дому добираться. Все ведь опять в «Победу» не влезут, инструменты ещё. А на улице явно подмораживает.

— Я до метро прогуляюсь, — предложил Фомин, но не тут-то было.

— Ничего подобного, Володенька, — остановила его за рукав Антонина Павловна, — Сейчас едем к нам пить чай. А мы с Аркадием Николаевичем и по стаканчику того вина из Молдавии, что тебе привезли недавно, откушаем. Не каждый день дочь в таких овациях купают. Поедем так. Аркадий, ты садишься на первое сидение и берёшь с собой гитару и саксофон. Я беру на колени Леночку и все тогда уместимся.

Вовка попал: с краю, с одной стороны сквозь щели задувал в двери ветер и мороз, а с другой стороны было горячее бедро Наташи, хоть и под шубкой цигейковой и через сукно его пальто, а всё одно обжигало.

Дома у Аполлоновых тоже прохладно и все сгрудились на кухне, там и примус чуть воздух согревает и надышали. Мама Тоня принялась доставать из стола стаканы и вытащила первой турку, а потом только добралась до двух рюмочек. В вазочке на столе лежало штук пять мандаринок и, совместив всё это в мозгу, Вовка выдал:

— Антонина Павловна, а у вас свечка есть?

— Естественно. Вон на подоконнике.

— А небольшие деревянные острые палочки?

— Спички подойдут? — закрыла стол хозяйка.

— А чуть длиннее? — со спичками не комильфо, решил Вовка.

— Спицы вязальные? — наморщила лоб мама Тоня.

— Замечательно, несите. Сейчас будем готовить вкусняшку.

Сам Фомин сходил в прихожую и принёс четыре шоколадки, что выдали ему в обед на просроченные талоны. Разломал их на небольшие кусочки под пристальным взглядом надувающих ноздри девчонок и зажёг свечку от примуса, на который уже поставили большой семейный чайник. Турка была медная, и на боку на трёх языках было написано «Армения».

— Вот такие подойдут спицы, Володенька? — мама Тоня принесла две деревянные спицы.

— Две, так две, — прокомментировал Фомин и стал бросать кусочки шоколада в турку, — Наташа, Лена, чистите мандарины.

Фондюшницы не было, потому просто стал руками держать турку над свечкой. Вскоре аромат шоколада заполнил квартиру, и все Аполлоновы встали вокруг Вовки, заглядывая ему через плечо и гадая, чего динамовец делать собирается.

— Какао что ли?

— Нет конфетки.

— А мандарины и спицы зачем?

Расплавился.

— Наташа, наколи дольку мандарина попрочнее на спицу и суй в шоколад. Макнёшь и сразу вынимай, и чуть повращай.

Блондинка проделала эту процедуру и уставилась на Фомина, принюхиваясь.

— Пробуй.

Осторожно куснула, сок из мандаринки брызнул и девушка быстро засунула всю конструкцию в рот.

— И? — нетерпеливо подтолкнула дочь мамам Тоня.

— Вкусно.

— И я, и я хочу, — тут же взвыла зелёно-красная Лена.

Мандаринки кончились мгновенно. А в турке ещё прилично шоколада осталось, всё же плитки шоколада были толстые и большие, время тонюсеньких подделок ещё не наступило. И это был именно шоколад, не сворачивался, а только таял и разливался бесподобным ароматом по всей кухне.

— Можно кусочки белого хлеба макать или печеньки.

Печенье нашлось, спицы уже не годились, но мигом отыскался пинцет. Бамс и остатки выскребли со дна.

— Володя, а откуда у тебя столько шоколада? — первая опомнилась мама Тоня.

— В буфете на талоны дали. Мне ведь дополнительное питание от клуба положено.

— Ой, — всплеснула руками хозяйка. — Получается, мы тебя объели. Тебе ведь хорошо питаться надо, ты ещё растёшь. Ой, как некрасиво получилось.

— Да, что вы Антонина Павловна, нормально я питаюсь. А скоро вот ещё обещали стипендию дать, и, может быть, премию за изобретение хоккейной амуниции.

— Аркадий! — отмахнулась хозяйка, — Что там со стипендией и премией?

Генерал-полковник вытер перепачканные шоколадом руки, и чуть стушевавшись, и поморщившись, ответил:

— Про изобретения и премии ничего не знаю, но завтра разберусь, а вот со стипендией не очень всё. Только двести семь рублей получается. Чёрт бы побрал этих лётчиков. У ефрейтора милиционера почти восемьсот рублей зарплата вместе с пайковыми.

— Аркадий Николаевич, — строго глянула на мужа мама Тоня. — Придумай. Ты ведь заместитель министра. На двести рублей мальчик с голоду умрёт. Как он будет ещё и в хоккей этот играть, тут ноги бы не протянуть.

— Подумаю.

Команда из Ленинграда прибыла в обед и люди пошли по домам, только Чернышёв, живущий в двух кварталах от стадиона, по дороге заглянул, посмотреть, чего нового творится. Застал интересное действие, молодое дарование гоняло других молодых, но менее даровитых. Отрабатывали передачу поперёк поля, и весь лёд был завален брёвнами.

И ведь получалось у пацанов, крюком необычно зацепляли шайбу и через бревно перебрасывали. Шестеро отрабатывали, остальные висели на турниках. Не подтягивались, а именно висели. Аркадий Иванович постоял и посмотрел, не понимая смысла этого упражнения. Вот пацаны стали один за одним падать. Помассировали руки и снова на турник. Опять висеть.

— Фомин! — окликнул Вовку тренер.

— Аркадий Иванович, здравствуйте, как съездили? — подкатил к тренеру Вовка без своих обычных доспехов.

— Нормально съездили. 8:1 с «Динамо» и 9:0 с «Дзержинцем». Тёзке твоему за две игры только один гол и забили, да и то из-за того, что динамовцы упёрлись, что с ловушкой играть нельзя и судей местных настрополили, я на следующий день Аполлонову позвонил, он им мозги-то вправил, судьям в смысле, но вот первый матч пришлось Третьякову в чужих крагах играть. Палец ему в первой игре выбили. Просто железный хлопец, вторую игру через боль играл. Ну, мы с парнями тоже помогли, зажали дзержинцев на их половине, — Аркадий Иванович ещё раз осмотрел Вовку, — а ты чего без амуниции своей, тоже запретили? Так тренировка, вроде.

— Нет, Аркадий Иванович, приезжали два раза из Спорткомитета, первый раз распороли весь нагрудник, а через день вообще забрали всю экипировку и с собой увезли. Сказали, что им лично Аполлонов звонил и просил для динамовцев каждому комплект сделать. Так, что мой завтра только перед игрой сам Романов привезёт.